Звезда королевы - Арсеньева Елена - Страница 90

90

Сделав вид, что полностью поглощена разглядыванием полотен Буше и Фрагонара, коими были увешаны стены (в живописи Мария не разбиралась, хотя картины были и впрямь хороши; слыхала лишь, что Фрагонар расписывал веера для Марии-Антуанетты), она выскользнула из залы, уверенная, что исчезновения ее никто не заметил: все были слишком поглощены очередным злоречением, произносимым громко, взахлеб каким-то толстым господином:

— Напрасно вы все это говорите, господа! Что с того, что у нашей королевы имеется обширная библиотека из книг эротического содержания, коими государыня зачитывается? В поведении своем она исключительно добродетельна. Мне доподлинно известно, что она даже купается в закрытом до подбородка фланелевом платье, а когда служанки помогают ей вылезти из ванны, королева требует держать перед собой на высоте, достаточной для того, чтобы не увидели ее наготы, простыню!

— Простыню! — раздался дружный хохот. — Чтобы не увидели ее наготы! Mon Dieu! [193]

«Господи Иисусе! — ужаснулась Мария. — А еще говорят, будто простонародье ненавидит королеву и желает ее свержения. Вот кто ее въявь ненавидит! Ведь это государственная измена — говорить такое! Они все здесь — государственные изменники!»

Правильно, а как иначе? Кто еще может оказаться в числе близких друзей espionne internationale Этты Палм? И она, Мария Корф, здесь для того, чтобы так или иначе, хоть в малой степени, мешать их злопыхательству, направленному против королевы Франции, а значит, против монаршей власти вообще… в том числе и в России.

Волнение ее враз улеглось, и она со всех ног побежала по кор-де-ложи [194], опоясывающей дом: туфельки у нее были легонькие, атласные, почти без каблучков, муслиновое платье не шуршало, не гремело крахмалом — может быть, Мария и казалась там, в зале, одетой слишком просто, зато сейчас могла передвигаться бесшумно.

Симолин заставил ее затвердить подробный план дома на улице Фавар, и Марии казалось, будто она уже была здесь. Вот за этой дверью — библиотека, здесь — кабинет, а вот малая гостиная. Там, вдали, — комнаты для гостей. А вот палисандровая дверь, обитая золочеными гвоздиками, — вход в личные покои Этты д' Елдерс.

Где-то здесь лежит вышитый индийский ридикюль, куда надобно заглянуть. А если она сейчас откроет дверь — и столкнется лицом к лицу с хозяйкой дома? Ежели присутствие свое в коридоре еще можно было объяснить: мол, отправилась совершить свой туалет, да заблудилась, — то, отворив сию дверь, Мария враз попадет в самое щекотливое положение! Ах, как бы узнать, где баронесса? Однако времени терять нельзя. Мария на миг задумалась, потом вынула из сумочки, висящей на локте, янтарный шарик — не забыла, что, по словам Егорушки Комаровского, даже римские матроны беспрестанно потирали в руках электрон, дабы проникнуться солнечной энергией и жизненной силой, — и с размаху бросила его в сторону лестницы.

Шарик громко запрыгал по ступенькам — чудилось, кто-то бежал по ним, стуча каблуками, — и Мария услышала торопливые шаги за дверью.

Она едва успела отпрянуть и шмыгнуть в нишу, завешенную гобеленом, — во всех подобных нишах стояли мраморные статуи античных богинь и легендарных красавиц в самых рискованных позах, а эта была, словно нарочно, пуста. Мария знала, что какая-то сила нечистая сегодня утром повредила беломраморной Клеопатре руку — статую сняли с постамента и унесли к мастеру. «Сила нечистая» звалась лакеем Франсуа, он был немедля уволен за свою небрежность, однако получил за нее от второго секретаря русского посольства Павлова сумму, равную своему годовому жалованью. Эту нишу Симолин приказал освободить нарочно, на тот случай, ежели Марии в ее приключениях понадобится укрыться.

Очень кстати! Палисандровая дверь распахнулась, и высокая, пышная дама — чистый тип фламандской красоты, так сказать, роскошная блондинка — остановилась на пороге, подозрительно оглядывая полутемный коридор.

Даже сейчас, даже насмерть перепугавшись, что ее убежище будет открыто, Мария не могла не любоваться ее незаурядной красотою. Баронессе было уже сорок три года, однако в ней было какое-то особенное, необъяснимое очарование, оно-то и приводило к ее ногам бесчисленных поклонников! И Мария невольно взгрустнула: ее матушка тоже была прекрасна и очаровательна, несмотря на года!

Этта Палм сделала нерешительное движение, и Марию обдало жаром при мысли, что та сейчас воротится в будуар, — но снизу, из гостиной, донесся взрыв хохота, и баронесса, верно вспомнив о своих обязанностях хозяйки, поспешила туда, а Мария, едва баронесса скрылась из виду, бросилась в будуар, дрожащей рукой многажды осеняя себя крестным знамением.

В будуаре царил мрак; комнату освещало лишь пламя камина, и Мария сразу почувствовала запах горелой бумаги. Этта Палм что-то сожгла здесь сейчас, мгновение назад — может быть, бросила в огонь какую-то важную бумагу, услышав стук в коридоре! Мария повернулась к камину — и тут же, не думая, не рассуждая, выхватила из огня обугленный лист плотной бумаги. К несчастью, лист сгорел почти полностью — нетронутым огнем были лишь последние слова и подпись:

«…щедрое, как всегда, вознаграждение. Обрати пристальное внимание на инструкции — они прилагаются. Прощай. Твой преданный друг Иоганн».

Мария так и ахнула, прочитав эти слова, написанные какими-то очень яркими чернилами красивого изумрудного оттенка.

Иоганн! Иоганн Мунник, вероятно? Бывший любовник Этты Палм и английский шпион? Ах, какая жалость, какая беда, что Этта успела сжечь письмо! И ведь это Мария спугнула ее. Зря, выходит, надеялась на свою удачу?

В сердцах Мария бросила обгоревший листок на стол рядом с несколькими чистыми белыми листками, и, заперев дверь на ключ, зажгла свечи и принялась искать пресловутый ридикюль.

Нашла его Мария почти сразу — и плечами пожала. Она-то думала, это будет нечто особенное и таинственное, а ридикюль оказался темно-желтым кожаным кошелем довольно грубой выделки; впрочем, кошель этот был расшит бисером: трехрукий Шива [195] несся в священной пляске, с восторгом взирая на свое могучее орудие устрашающих размеров. Видимо, баронесса д'Елдерс позволяла себе принимать такие подарки, которые всякая другая женщина сочла бы весьма сомнительными. Впрочем, Иоганн Мунник был ее любовником, ему дозволительны такие вольности.

Да черт с ним, с Иоганном! Но пресловутый ридикюль?.. Он был пуст, как гнилой орех, — видимо, сожженное письмо составляло все его содержимое.

Итак, Симолин крепко ошибся в расчетах, доверившись Марии. Она просто неудачница, вот и все. Самонадеянная неудачница! Единственное, что может она передать человеку, который здесь вот-вот появится, — это жалкий обрывок с несколькими начертанными на нем, вовсе бесполезными словами Иоганна Мунника.

Мария взяла со стола обугленный клочок бумаги — и не смогла сдержать изумленного восклицания: все не тронутые огнем слова бесследно исчезли!

* * *

Мария вертела бумажонку в руках, не веря своим глазам. Наконец в отчаянии покачала головой. Это было какое-то колдовство! Нет, не колдовство, разумеется, а наука… Верно, письмо было написано каким-то особенным составом, который имел свойство исчезать со временем. Вот и остались на гладкой бумаге только едва заметные шероховатые полосы в тех местах, где прежде были зеленые строчки.

Мария нервно ощупывала листок, поражаясь плотности бумаги. На таких обычно не пишут писем: очень уж толстый лист! — а между тем на нем в нижнем углу знак — такие бывают именно на почтовой бумаге, самые разные: голубки с письмами в клювах, ангелочки, купидоны, цветы. И здесь цветок — тюльпан.

Почему-то темно-зеленый. Столь же таинственный, как и содержание письма Иоганна Мунника.

Мария задумчиво взглянула на стол. А вот и еще несколько листков такой же бумаги — плотной, очень белой, очень гладкой. Красивая бумага, жаль только, что небрежно согнута втрое, словно иначе не помещалась в каком-то пакете. И снова этот тюльпан в правом нижнем углу!

вернуться

193

О Боже! (фр.)

вернуться

194

Крытая галерея, соединяющая части здания или отдельные павильоны.

вернуться

195

Один из трех верховных богов (наряду с Брахмой и Вишну) индуистских религий, связанный с фаллическим культом плодородия.