100 великих романов - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 87

В мае Риэ уже руководил несколькими лазаретами, диагностировал, вскрывал бубоны, улаживал конфликты между семьями госпитализируемых больных и властями. На сон ему оставалось 4 часа, и постепенно доктор потерял всякое чувство жалости к пациентам и наполнился свинцовым безразличием. Он только молил Бога, в которого не верил, чтоб Тот дал ему силы на то, чтобы честно делать свое дело. «Когда видишь, сколько горя и беды приносит чума, надо быть сумасшедшим, слепцом или просто мерзавцем, чтобы примириться с чумой».

В кафедральном соборе отец Панлю в своей воскресной проповеди пылко обвинил огромную толпу молившихся: «Братья мои, вас постигла беда, и вы ее заслужили, братья». Город, выслушав слова о биче Господнем, кинулся в радости жизни. «Если эпидемия пойдет вширь, то рамки морали, пожалуй, еще раздвинутся, – предполагал Риэ. – И мы увидим тогда миланские сатурналии у разверстых могил».

Вскоре к Риэ пришел Тарру с предложением об организации добровольных дружин для оказания превентивной помощи в перенаселенных кварталах, а затем в созданные дружины влились Гран, Рамбер и отец Панлю.

Когда с окраин чума вступила в центр города, пораженные эпидемией кварталы стали оцеплять. Тогда же началась серия пожаров – люди, вернувшись из карантина, поджигали свои собственные дома, вообразив, будто в огне чума умрет. Ночью на городские ворота совершались вооруженные налеты. Перестало хватать гробов, и трупы просто закапывали во рвах, а затем начали сжигать. Только благодаря неимоверным усилиям доктора Риэ и его коллег античумной механизм не давал сбоев. Но у борцов с чумой угасли уже не только всякие чувства, но и память. Чума лишила всех способности любви и даже дружбы. Доктор Риэ считал, что привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние. В сентябре – октябре дружинники уже не в силах были справляться со своей усталостью, ими все больше овладевало странное безразличие и элементарное пренебрежение правилами гигиены. Атем временем бубонная форма чумы переросла в легочную.

Однажды Рамбер, решив, что у него чума, стал взывать к своей возлюбленной с площади. Вернувшись домой и не обнаружив ни одного симптома заражения, он устыдился своего внезапного порыва. Старуха-хозяйка спросила журналиста: «Вы в Господа Бога не верите?» Рамбер признался, что не верит, и старуха изрекла: «Тогда вы правы, поезжайте к ней. Иначе что же вам остается?» После этого Рамбер передумал бежать из города и сказал друзьям, что если он уедет, ему будет стыдно, и это помешает ему любить ту, которую он оставил, и что вообще стыдно быть счастливым одному.

Новую сыворотку Кастеля впервые испробовали в конце октября на безнадежно больном мальчике. Ребенку сделали капельное вливание, но сыворотка его не спасла. Риэ, испытав безмерный стыд от бессилия помочь невинному младенцу, яростно бросил в лицо Панлю: «У этого-то, надеюсь, не было грехов – вы сами это отлично знаете!» – а потом добавил (вслед за Иваном Карамазовым): «Даже на смертном одре я не приму этот мир Божий, где истязают детей».

Но и отец Панлю с того самого дня, как вступил в санитарную дружину, не вылезал из лазаретов и пораженных чумой кварталов. Во второй своей проповеди он уже обратился к прихожанам не со словом «вы», а «мы», и призвал их, положившись со смирением на Господа, пытаться делать добро и пред лицом столь страшного зрелища всем стать равными. Через несколько дней после проповеди отец Панлю слег. Риэ не обнаружил в иезуите никаких характерных симптомов бубонной или легочной чумы, кроме удушья и стеснения в груди. В лазарете отец Панлю скончался, и на его карточке написали: «Случай сомнительный».

Вскоре заразился Гран, но надругойдень болезнь отступила от него. Выздоровела и девушка, заразившаяся легочной чумой. Помогла, скорее всего, сыворотка Кастеля. Сводки подтвердили, что болезнь стала отступать. В город вернулся оптимизм, а в конце января префектура объявила, что эпидемию можно считать пресеченной. Начались празднества, танцы на площадях. Тарру стал одной из последних жертв чумы. В день, когда Риэ потерял друга, доктор получил телеграмму, извещавшую о кончине его жены. Эту весть Риэ принял спокойно. К Рамберу приехала из Парижа его любимая. Коттар, сойдя с ума от разочарования, что с чумой покончено и ему придется отвечать перед законом за спекуляцию, открыл пальбу с балкона своего дома по прохожим и был арестован полицией.

«Эта хроника не может стать историей окончательной победы, – записал Риэ. – Ибо… микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает».

На русский язык «Чуму» перевела Н. Жаркова.

По мотивам романа режиссером Л. Пуэнсо в 1992 г. был снят одноименный фильм (производство Великобритании, Аргентины и Франции). Действие в нем происходит в южноамериканском городе.

Джордж Оруэлл (Эрик Артур Блэр)

(1903–1950)

«1984»

(1948–1949)

Английский писатель и публицист, участник Гражданской войны в Испании на стороне республиканцев Джордж Оруэлл (настоящее имя Эрик Артур Блэр, 1903–1950) является автором шести романов, нескольких книг очерков и эссе, мемуарных записок об испанской войне («Памяти Каталонии»). Всемирную славу писатель приобрел двумя своими произведениями – повестью с подзаголовком «сказка» «Скотный двор» и сатирическим романом-антиутопией (негативной утопией) «Nineteen Eighty-Four» – «1984» (1948–1949).

С началом Гражданской войны в Испании Оруэлл отправился в Барселону, где участвовал в боях в отряде милиции ПОУМ (Объединенная рабочая марксистская партия). В 1937 г. милицию объявили «троцкистами» и «пятой колонной»; начались массовые аресты и бессудные казни. Оруэлл бежал от преследований тайной полиции во Францию. Шок от предательства республиканцев («То, что я видел в Испании, а затем – мое знакомство с внутренним механизмом левых политических партий, внушило мне отвращение к политике»), писатель запечатлел в «Памяти Каталонии», «Скотном дворе» и «1984». Оруэлл был убежден, что демократия потерпела поражение из-за идейной нетерпимости, чистки и расправы над теми сторонниками Республики, кто не дул в партийную дуду. Главной темой его произведений стала преданная революция и авторитарная диктатура.

Антиутопию Оруэлл писал на острове Юра (Гебридские острова). Рабочее название звучало как «Последний человек в Европе», а затем по просьбе издателя было изменено на «1984». Предполагают, что писатель поменял местами последние две цифры года написания романа – 1948 на 1984. В 1949 г. книга увидела свет в Англии и Америке и была переведена на 62 языка. 1984 г. ЮНЕСКО отметил как год Оруэлла.

При создании романа Оруэлл имел образчиком «Гулливера» Д. Свифта и антиутопию «Мы» Е. Замятина. Воссозданное писателем общество абсолютного тоталитаризма можно трактовать с каких угодно позиций, но любая трактовка (про и контра) – социалистическая, капиталистическая, нацистская – будет гораздо уже представленной в романе. Тем не менее в критике возобладали две точки зрения:

– Оруэлл изобразил «немецкий «национал-социализм» и сталинский СССР», – утверждали одни;

– «тоталитарное общество, которое видел в то время вокруг себя, так как точной информации о положении дел в СССР или Германии он не имел и иметь не мог», – утверждали другие.

Западные исследователи творчества писателя склонны отстаивать вторую точку зрения, что вполне разумно, т. к. нелегко найти писателя, обличающего порядки где угодно, только не в своем отечестве. Наши же движимые «любовью» к родному пепелищу и отеческим гробам жадно схватились за первую, чтобы лишний раз облить грязью российскую историю. Но в любом случае это – роман-предупреждение.

Если апеллировать к самому Оруэллу, писатель не раз заявлял, что «1984» – вовсе не критика социалистических идей, а произведение, направленное «прямо или косвенно против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимал». Уж чего-чего, а «тоталитарной диктатуры» Оруэлл нагляделся в годы войны и в Испании, и в Германии, и в самой Англии. Доживи он до 1984 г., стал бы свидетелем диктатур «патриархов» в латиноамериканских банановых республиках (см. «Осень патриарха» Г. Маркеса).