Каллистяне - Мартынов Георгий Сергеевич - Страница 48

– По-видимому, организм вашего товарища менее восприимчив к нему. Но и с ним случится то же самое, что случилось с вами. Это неизбежно.

Широков вспомнил, как несколько раз Синяев жаловался ему на недомогание, симптомы которого совпадали с тем, что испытывал он сам. Давно следовало сказать об этом Гесьяню. Здесь была допущена большая ошибка.

– Что же надо делать, по-вашему? – спросил он. – И чем нам грозит пребывание на Каллисто?

Последняя фраза вырвалась как-то невольно, и Широков с ужасом понял, что сам же допускает возможность покинуть планету, с которой они, в сущности, еще и не начали знакомиться.

Синяев, сидевший поодаль в кресле и не принимавший участия в разговоре, вздрогнул, услышав эти слова.

Гесьянь посмотрел на Синьга, и на его лице, выражение которого давно научился понимать Широков, мелькнуло смущение.

– Мне очень жаль, – сказал Гесьянь, – но я должен повторить то, что сказал вам раньше. Пребывание на Каллисто для вас опасно. Вы должны отправиться обратно на Кетьо или, еще лучше, на Сетито и провести там дней двести.

– Потерять почти год! – по-русски сказал Синяев. – Немыслимо!

– Что это за составляющая? – спросил его Широков.

– Не знаю точно. – Синяев вскочил с кресла и подошел к постели друга.

– Сегодня днем они показали мне спектры Рельоса. Они такие же, какие давно уже получены на Земле, но есть несколько лишних линий. Я сказал им, что этих линий нет в спектре Солнца. Вот и все! А они сделали из этой мухи слона.

– Слона ли? – задумчиво сказал Широков.

Синяев пожал плечами.

– Ты врач, – сказал он, – а я нет. Кроме того, болен ты. Я совершенно здоров.

– Вы так думаете? – спросил Синьг, очевидно понявший то, что сказал Синяев.

– Пока, во всяком случае. – Синяев вернулся к своему креслу и бросился в него с видом полного нежелания продолжать разговор.

Широков задумался. Синяев, конечно, прав. Решать должен именно он – Широков. Решать за себя и за своего товарища. Все говорило за то, что каллистянские врачи дают правильный совет. Двести дней! В конце концов, не такой уж долгий срок. Они могли задержаться на Каллисто, ведь теперь есть возможность сообщить об этом на Землю. Надо соглашаться. Но как тяжело на это решиться!

– Хорошо! – сказал он после продолжительного молчания. – Допустим, что вы правы. Я верю вашим знаниям и опыту. Но ведь вы не знаете, не можете знать организм людей Земли. Даже Синьг. Мой товарищ совершенно здоров. Это заставляет меня колебаться. Быть может, положение не столь критично. Вы должны понять, что нам дорог каждый день. Терять двести дней!

– Вам лучше знать, – сказал Бьиньг. – Мы высказали свое мнение. Делайте, как хотите.

– Надо подумать, Петя, – мягко сказал Синьг.

– Я подумаю.

На этом кончилась беседа, которой суждено было возобновиться скорее, чем предполагал Широков.

– Советую не вставать до завтрашнего утра, – сказал Гесьянь и, пожелав спокойного сна, ушел вместе со своими коллегами.

– Пройди к ним, Георгий, – сказал Широков. – Неудобно оставлять гостей одних. Синяев вышел, но вскоре вернулся.

– Никого нет, – сказал он. – Все улетели. В доме остался один Синьг.

– Где он?

– В большом зале. Он сказал, что переночует здесь, на всякий случай. Велел позвать его, если ты не сможешь заснуть.

– Велел? – улыбнулся Широков.

– Попросил, конечно. Но просьба врача – это ведь приказ.

Синяев подошел и сел на край постели.

– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил он, кладя свою руку на руку Широкова и нежно гладя его пальцы, показавшиеся ему очень холодными.

– А что думаешь ты сам?

– Что первый блин оказался комом. Но наш опыт сослужит хорошую службу тем, кто после нас прилетит на Каллисто.

– Значит, ты считаешь, что нам все-таки придется улететь отсюда?

– Не я так думаю, а ты. В этих вопросах тебе и книги в руки.

В голосе Синяева звучала глубокая грусть. «Да, – подумал Широков, – вопрос отложен, но не снят. И может случиться, что моя сегодняшняя нерешительность дорого нам обойдется».

– А фетимьи? – спросил он, чтобы отвлечь друга от невеселых мыслей. – Ты так и не увидел.

– Соревнование отложили.

– Из-за меня?

– Если бы ты видел, что творилось на стадионе! Все поле заполнили зрители, едва им стало известно о твоем обмороке. Какая уж тут игра! Когда тебя положили в специально вызванную, вероятно санитарную, олити и она полетела в Атилли, все каллистяне покинули стадион и сопровождали нас до самого дома. Этой картины я никогда в жизни не забуду. Буквально не было видно неба.

– Странные они люди! – сказал Широков. – И очень хорошие. Даже прекрасные.

– Особенно Дьеньи! – Синяев вдруг обнял Широкова, крепко целуя его в губы.

– Да постой! – улыбнулся Широков. – При чем тут Дьеньи? Что ты болтаешь?

– Ладно, – сказал Синяев. – Чего уж там! Она тебя любит, – прибавил он очень серьезно. – Я понял это сегодня.

– Глупости говоришь.

– Ну, как знаешь! – Синяев встал и подошел к окну. Темно-синяя завеса «растаяла» и исчезла. В комнату проник странный, мертвенно-зеленый свет. Причудливые двойные тени легли на полу. – Посмотри! Такой картины не увидишь на Земле.

Небо было безоблачно. Тысячи звезд в непривычных сочетаниях каллистянских созвездий мерцали в его темной глубине. Прямо напротив окна, близко друг к другу, висели в небе обе «луны» Каллисто. Они были значительно меньше земного спутника и почти одного диаметра (так казалось). Большая из них была желтого цвета, меньшая – странно-голубого. Свет каждой в отдельности был намного слабее света полной Луны, но вместе они создавали довольно сильное освещение.

Широков встал и подошел к окну. Видеть оба спутника Каллисто одновременно им еще не случалось.

– Тебе нельзя вставать, – сказал Синяев.

– Сейчас лягу, – ответил Широков.

Он обнял товарища за плечи, и они молча смотрели на непривычную и чуждую им картину в рамке широкого окна.

Оранжево-красный сад при зеленом свете, создаваемом двойным освещением каллистянских «лун», казался коричневым. Черные статуи были невидимы, белые превратились в зеленые. Океан был еще более синим, чем днем. Ультрамариновым блеском сверкала его спокойная поверхность. В густых ветвях кустов и деревьев мелькали разноцветные огоньки. Точно тысячи светящихся насекомых перелетали с места на место, кружась в ночном хороводе.

В океане и в воздухе виднелось несколько судов и олити. Они были видны с такой отчетливостью, будто их освещал сильный луч прожектора. Но этот луч был невидим и, освещая корабль, не освещал воду у его борта.

– Корабли и олити, – сказал Широков, – вероятно, светятся сами.

– Да, во избежание столкновения в темноте. Посмотри! – Синяев протянул руку. – Видишь, вон там, низко над горизонтом, две большие звезды на одной линии, параллельной земле.

– Вижу.

– Мысленно проведи линию влево от них. Она упирается в небольшую звездочку, примерно второй величины. Видишь? Эта звезда называется у каллистян Мьеньи.

– Земля! – прошептал Широков.

Желтоватая звезда мерцала часто и сильно. Точно там, на родном Солнце, бушевала огненная буря, вспышками света посылая привет своим сыновьям, улетевшим так безмерно далеко от своей извечной матери.

– Нет, – грустно ответил Синяев. – Не Земля. Только Солнце. Нашу Землю нельзя увидеть на таком расстоянии даже в сильнейший телескоп; она так безмерно мала по масштабам Вселенной. Впрочем, так же, как и Каллисто,

– прибавил он с непонятным ожесточением.

– Там Земля, – сказал Широков. – Может быть, мы увидим ее очень скоро. Скорее, чем предполагали.

– Нет, – сказал Синяев. – Я не хочу улетать с Каллисто раньше срока. Они ошибаются. Привыкнуть к лучам Рельоса можно и здесь.

– Я очень хочу надеяться на это, – тихо сказал Широков. – Попробуем.

Его голос звучал совсем неуверенно. Синяев заметил это, но ничего не сказал.

Широков глубоко вздохнул.

– Идем спать, – сказал он и, не ожидая ответа, отошел от окна.