Музыка джунглей - Марушкин Павел Олегович - Страница 7

7

– Так это…

– Воблин Плиз, собственной персоной. Он-то любой летучий корабль знает как свои пять пальцев!

– А сведения о монстрах, с которыми я ни разу не сталкивался и о которых даже не слыхал?

– Профессор Эксклибо, кафедра монстрологии естественнонаучного отделения Бэбилонского университета.

– Похоже, ребята; я должен сказать вам спасибо, – Иннот шутливо развёл руками.

– Да пожалуйста, – усмехнулся Кумарозо. – Пользуйся на здоровье.

– А летательная перепонка? И электричество?

– Этого мы тебе не подсказывали. Я же говорю, мы уважаем свободу воли. До большинства вещей ты дошел сам. Впрочем, и электричество, и перепонка, по-моему, срабатывают автоматически, в случае опасности. Твоё тело само прекрасно знает, что нужно делать.

– Ладно, со своим происхождением я, похоже, немного разобрался. А теперь расскажи мне насчёт этого места.

– Что тут рассказывать? – пожал плечами Кумарозо. – Это место, так же как и все мы, – в твоей голове. Можно сказать, персональный рай для персонажиков-пенсионеров.

– Что-то не больно похоже на рай, – с сомнением сказал Иннот, покосившись в сторону окна.

– А, ты о пейзаже… За это можешь сказать отдельное спасибо Касаварке.

– Кому?!

– Мне, – один из двойников улыбнулся. – То, что ты видишь, – это реконструкция. Таким был Биг Бэби времён Великого наводнения.

– Что за Великое наводнение? – заинтересовался каюкер. – Никогда о нём не слышал.

– Ещё бы, оно было четыреста лет назад. Но город примерно так и выглядел. Сначала был Великий пожар, потом – Великое наводнение… Вообще-то, здесь действительно персональный рай; причём у каждого из нас – свой. Для кого-то – шалашик в лесу, на берегу светлой речки, для кого-то – роскошный дворец с парками и фонтанами… Но нам потребовалось какое-то общее место, где мы могли бы встречать новоприбывших и общаться друг с другом. Так и появилась эта квартира. Тут очень уютно, ты заметил? Фактически, это копия того места, где я прожил всю свою жизнь. Бэбилон, Садовая аллея, дом тридцать один дробь тридцать три, квартира двадцать девять. А затопленный город… Знаешь, это ведь действительно очень красиво – пустынные дома, тёмные воды…

– Да он поэт, этот паренёк! – пробормотал кто-то.

– Объясните ещё раз насчёт персонального рая, – попросил Иннот.

– Кофе хочешь? – спросил Кумарозо.

– Не откажусь.

В руках музыканта материализовалась ещё одна чашка.

– И так – любое желание, – спокойно сказал он, передавая её Инноту. – Вообще любое. Поскольку всё вокруг – всего лишь твои мысли, ты здесь практически всемогущ. Единственные границы, которые существуют, – это границы твоей фантазии.

Несколько секунд Иннот обдумывал это. Потом глуповато ухмыльнулся:

– А если я захочу гарем? Полную обойму разнокалиберных красоток, не обременённых избытком одежды?

– Он будет у тебя. Я же говорю – всё, что ты захочешь. Всё. Города. Страны. Миры…

– Теперь понимаешь, юноша, почему среди нас не так уж много желающих поуправлять нашим старым добрым телом? – тихонько спросил Дворнике.

– Стоп! – каюкер решительно поставил чашку на пол и встал. – Ребята, то, что вы здесь наговорили… Для меня это слишком много, пока, по крайней мере. Я должен немножко побыть один и хорошенько всё это обдумать.

– Пожалуйста, – улыбнулся музыкант. – Ты как хочешь, проснуться или дрыхнуть дальше?

– Даже не знаю, – помотал головой каюкер.

– Тогда спи.

Мир вокруг свернулся в точку. Она помигала, словно на прощание, и погасла. Иннот глубоко вздохнул во сне.

* * *

С легкой руки одного из старейшин, Грибка, большая часть мужского населения начала валить лес. Грибок, казалось, и сам был не рад тому, как всё вышло. Стоило только кому-нибудь отложить топор и присесть в теньке с трубочкой, как словно по волшебству рядом появлялся Свистоль. Шаман племени ничего не говорил – лишь смотрел укоризненно; но и этого вполне хватало. Уличенный в безделье тут же вскакивал и, бормоча оправдания, хватался за топорик. Непривычные к тяжкому труду смоукеры за день выдыхались так, что не имели сил даже покурить вечером – едва дотащившись до своих корзин, они падали на сено и отправлялись в страну сновидений.

– Так нельзя, уважаемый! – не выдержал наконец Большой Папа. – Вы же загоняете бедняг до смерти.

– Когда мы попадём в Вавилон, о тихой размеренной жизни можно будет забыть, – возразил Свистоль. – Там придётся крутиться с утра до вечера. Пускай привыкают.

– И всё-таки, я прошу: сбавьте обороты. Не то наши подопечные скоро совсем ноги протянут.

– Можно, например, устраивать выходной через день, – задумчиво предложил Свистоль.

– А что, это мысль! – оживился Папа. – Сделаем так: в выходные дни каждый работающий смоукер сможет покурить кальян.

Ход оказался верным: прослышав о знаменитом Папином кальяне, даже те, кто всеми способами отлынивал от работы, теперь стремились принять в ней посильное участие. Для курения сплели специальную корзину и установили очерёдность её посещения. Даже зелёная молодёжь, школьники – и те считали своим долгом потюкать несколько часов топориком смолистую древесину бородавчатых сосен, лишь бы быть допущенными к племенной реликвии. Родители Пыхи теперь готовили ароматный, похожий по консистенции на варенье, кальянный табак с утра до позднего вечера. Сам Пыха, не отставая от прочих, трудился, обрубая ветки со сваленных деревьев и ошкуривая кору. Когда топорик в очередной раз отскочил от плотного сучка и стукнул по пальцу (к счастью, не лезвием, а обушком), он прервался и, утерев вспотевший лоб, разогнул спину. Пора было отдыхать. Дуя на ушибленное место, он повернулся и увидел за своей спиной трех щуплых синекожих человечков. Они смущённо скалились, разглядывая юного смоукера.

– Хай, гью! Вот а ю дуинг? [2] – наконец спросил один из них.

– Ушиб, вот и дую, – неприветливо отозвался Пыха. Он уже понял, кто перед ним – стибки, люди не слишком уважаемого племени стиб, что жило неподалёку. «И чего припёрлись? – мрачно подумал Пыха. – Только их нам тут не хватало».

– Ви вонт ту си ё босс! [3] – произнёс другой.

– Ну и что, что бос, – начал раздражаться Пыха. – Ты сам, что ли, обут? Точно, стиб – не успел прийти, а уже издевается. Вот за это мы вас и не любим, между прочим.

Троица переглянулась. Похоже, сердитый тон Пыхи встревожил их.

– Папа, – раздельно произнёс один из стибков. – Ви. Вонт. Ту си. Ё мейн. Мост мейн. Биг Папа, андестенд? [4]

– А, так вам Большой Папа нужен? – сообразил наконец Пыха. «Мост ещё какой-то приплели», – подумал он.

– О йес! Папа! – просиял стибок. – Финэлли ю хез андестенд ми, ш-шит! [5]

– Ладно, пойдёмте, – Пыха приглашающе махнул рукой. – И кстати: это не щит будет, а плот, а уж до финала работать и работать. Так-то вот!

– О май год! [6] – пробормотал один из стибков, разглядывая вырубку. Уже больше двух десятков ошкуренных стволов лежало в ряд на расчищенной поляне у деревни.

– Вам-то может и в самом деле – год ломай, – гордо ответил Пыха. – А мы вот за пару недель управились.

Рядом с Папиной корзиной он остановился и, строго бросив стибкам «стойте здесь», тихонько поскрёбся в днище.

– Заходи, – буркнул высунувший голову Свистоль. – Тебе чего?

– Тут эти пришли… – Пыха ткнул через плечо пальцем на посланцев. – Говорят, мол, Папа им нужен.

– Ага… – Свистоль, прищурившись, смотрел на стибков. – Вот оно что… Ладно, пускай зайдут. А ты ступай, вымойся как следует, – и, махнув приглашающе рукой, крикнул: «Кам он!»

Услышав родной язык, стибки оживились и с радостными улыбками полезли внутрь. Свистоль и Папа встретили их гробовым молчанием. Шаман, поджав губы, разглядывал синекожих человечков с таким видом, словно только что увидел какое-то на редкость противное насекомое. Большой Папа сидел в своей обычной позе – закутавшись в плед и надвинув на лоб плетённую из тростника шляпу. По его виду нельзя было понять, бодрствует он или дремлет. При виде столь нелестного приёма улыбки на лицах стибков увяли.

вернуться

2

Привет, паренёк! Чем ты занят? (пиджин)

вернуться

3

Мы хотим видеть вашего босса! (пиджин)

вернуться

4

Мы. Хотим видеть. Вашего главного. Самого главного. Большой Папа, понятно? (пиджин)

вернуться

5

О, да! Папа! Наконец-то ты понял меня, какашка! (пиджин)

вернуться

6

О мой бог! (пиджин)