Пираты Елизаветы. Золотой век - Марвел Питер - Страница 44

– Вы становитесь философом, Уильям, – с иронией заметил со своего места тоже проснувшийся Амбулен.

– Скорее теологом, – расхохотался Кроуфорд. – Быть может, Харт, вы все-таки напрасно отказались от карьеры сельского пастора и вам стоит вернуться к этой мысли?

– Что это? – вдруг шепотом спросил Уильям, забытым движением накладывая на себя крестное знамение и указывая глазами на отошедшего в сторонку нгомбо.

Старый негр стоял, вперив взгляд в блестящую полированную поверхность кристалла, протяжно произнося какое-то тягучее заклинание и мерно раскачиваясь в трансе.

– Тише, – почему-то тоже шепотом ответил ему Кроуфорд. – Не смотрите. Если вы и в самом деле еще не утратили надежду на спасение, для вас будет лучше даже не думать об этом! Лучше поспите еще немного! – Он почти силком уложил юношу обратно на ковер из опавших листьев и заботливо прикрыл его своим камзолом.

Лукреция испытывала беспокойство, от которого в груди колотилось сердце, а руки тряслись против воли. Перед рассветом ее разбудил страшный шум и визг, словно солдаты по всему лагерю ловили разбежавшихся кошек. Ничего не объясняя и не стесняя себя никакими проявлениями приличий, Ришери нагло ворвался в ее палатку и приказным тоном потребовал, чтобы она немедленно одевалась. Лошади были уже наготове.

Однако погоня не удалась. Из разговоров солдат Лукреция поняла, что пленники ночью бежали, а мерзкий индеец-полукровка Эстебано якобы видел среди них самого Веселого Дика. Пару часов они убили на бессмысленную погоню, блуждая по каким-то тропам, пока сплошной водопад с неба не лишил их возможности хоть что-то разглядеть. Лукреция не понимала, зачем Ришери потащил ее с собой, неужели нельзя было остаться в лагере? Неужели нельзя было хотя бы последовать примеру этих проклятущих голландцев, которые спокойненько оседлали коней, а потом поехали кавалькадой, умеренным шагом, будто на пикник?! Нет, нужно было непременно найти какую-то полузаросшую лесом дорогу и, увязая в чмокающей грязи, как в болоте, в конце концов, очутиться здесь, в заброшенной деревне!

С первого взгляда было видно, что полуразвалившиеся хижины с упавшими крышами и разваленными очагами не видели в своих стенах живого человека по крайней мере года три – а может, и все пять. Гилея уже наступала на когда-то отвоеванный у нее клочок земли. Лианы уже опутали стрехи и балки, сломанными ребрами торчащие из разорванной плоти крыш. Орхидеи уже покрыли причудливо-злыми цветами стены, густая трава и папоротники росли прямо в полах. Но поскольку ливень не прекращался, решено было тут заночевать. Лукреции это решительно не нравилось: проклятая деревушка, казалось, просто-таки насыщена чем-то тяжелым, пугающим, тягучим, как патока, – как будто в ней не хватало воздуха, как будто зелень тропического леса сжирала его, выделяя в воздух смерть. Здесь даже деревья выглядели так, как будто их вылепил из воска сумасшедший скульптор, и пахли они тяжело и сладко, как ладан на похоронах…

Она попробовала вдохнуть глубже и, невольно схватившись за грудь, вдруг вспомнила про карту, спрятанную за корсажем. Нет, не так представляла она себе поиски этих сокровищ! Почему все так обернулось? Где и когда она совершила роковую ошибку? И совершила ли?! Лукреция не видела в своих поступках ни единого промаха. Она действовала точно и расчетливо, за ее спиной был королевский фрегат с вымуштрованным экипажем, ее крыльями осеняла тень могущественного Кольбера, она удачно вывела из игры конкурентов и быстро нашла союзников. Правда, она не смогла устоять перед… перед собственной слабостью и помогла ему спастись… Она не выдержала испытания. Пять лет она жаждала отомстить, но стоило ей увидеть его, услышать его голос… Вот она, проклятая женская слабость. Червь любви, которую она так и не смогла раздавить. Дура. А ведь как она ненавидела его, стоя в убогой шлюпке и грозя ему возвращением… Как она ненавидела его, умирая от жажды и расковыряв себе вены, чтобы пить собственную кровь… Как она хотела растоптать его, потому что он разлюбил ее. Но она увидела в его глазах другое. Он не забыл ее. Не разлюбил. Поэтому она и не смогла. Но ведь он должен, должен, должен погибнуть в этих проклятых джунглях!!! Если он не может умереть от ее руки, пусть этот всепожирающий ад, одержимый вечным голодом и размножением, поглотит его. Почему, почему, почему он снова остался жив?! Лукреция яростно стиснула кулаки, вонзая ногти в ладони.

Внезапно грохот выстрела заставил ее вздрогнуть. Она вскинула голову. Над кронами неподвижных деревьев метался отсвет пожара. Женщина вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось. Она терялась в догадках, что могло произойти в этом жарком, влажном, напоенном тревогой мраке? Откуда взялся пожар? Почему стреляли? Неужели все оказалось куда хуже, чем ей представлялось? Он же просто пошел перед сном проверить выставленные на ночь караулы! Что происходит на краю деревни?! Если Ришери пострадает, то положение ее станет просто отчаянным. Проклятый караиб с письмом короля – он сделает с ней все, что захочет. Она заметалась по темной комнате, потом, не выдержав, выскочила на улицу, под звездное небо.

Сполохи отдаленного пожара были здесь еще заметнее. Горело как раз в той стороне, куда ушел Ришери. Несмотря на духоту и влажность, Лукрецию начала бить дрожь. Она попыталась взять себя в руки.

– Угомонись, дура! – шептала она себе. – Успокойся! Хуже того, что с тобой было, уже не случится! Хуже-то не бывает! Наоборот, пришло твое время! Ведь карта же у тебя!

Уговоры не помогали. Ночь наполнилась какими-то странными звуками, которые пронизывали воздух, как стаи насекомых, лезли во все щели, становились все более назойливыми и пугающими. Они предупреждали, что в селении, помимо отряда, остановившегося на ночлег, есть кто-то еще. Дикари? Язычники? Пожиратели человеческого мяса? Бр-р-р! Лукреция вспомнила, как слышала краем уха про каннибалов, про охотников за черепами. Эти истории никогда ее не увлекали, казались столь же бесполезными, как деревенские сказки про эльфов и домовых. Лукреция даже и представить себе не могла, что может столкнуться с туземцами. И вот теперь эти странные полудикие существа, не знающие Божьих и человеческих законов, вдруг возникли в ночной тьме, переполнили ее топотом босых ног, в них приходилось стрелять, их приходилось бояться, от них хотелось бежать сломя голову и прятаться, прятаться, прятаться…

Охваченная страхом, Лукреция, тяжело дыша, металась по двору, пытаясь отыскать себе какое-нибудь оружие. Она ругала себя за непростительное легкомыслие: почему не сняла притороченные к седлу пистолеты, почему забыла там кремень и кресало?!

Из-за забора послышались торопливые шаги, хриплое чужое дыхание. Лукреция в ужасе метнулась обратно в хижину, поплотнее затворила дверь и в изнеможении упала на убогое ложе из покоящихся на деревянных чурбанах палок, переплетенных пальмовыми листьями и застеленных каким-то ветхим тряпьем…

Капитан Франсуа де Ришери, устроив Лукрецию на ночлег со всеми возможными в этой дыре удобствами, отправился на другой конец деревушки; где расположились солдаты. Никому не доверяя после побега пленников, он решил сам расставить часовых. Голландцы, отставшие еще в самом начале пути, теперь плелись где-то в арьергарде. Возможно, ливень заставил их сделать привал прямо в лесу, однако капитану не верилось, что старая лиса коадъютор согласился бы подвернуть такому риску красавицу-дочь. Следовательно, их появления нужно ожидать ночью…

Ришери уже подходил к краю деревни и мог различить голоса – это переговаривались солдаты. Вдруг со всех сторон он совершенно явственно услышал шаги. В этих шаркающих звуках чувствовалось что-то зловещее. Капитан был человеком неробкого десятка, но неизвестно почему его внезапно объял ужас – дикий, животный, нестерпимый. Дыхание перехватило, в голове помутилось, и захотелось бежать, бежать, куда глаза глядят, не разбирая ни цели, ни дороги.