Пираты Елизаветы. Золотой век - Марвел Питер - Страница 54

54

– Еще немного, ребята, и мы будем на месте, – сказал он.

Ребята кивнули и вернулись к своим занятиям. Был полдень – самое жаркое время дня. Сезон дождей подходил к концу, а здесь, по эту сторону хребта, климат оказался более сухим и жарким. Ветер с океана не достигал этих мест, остановленный каменным барьером хребта, и изнуряющая жара мучила отряд с утра до вечера. В сумерках же температура падала, и, страдая от нехватки дров, люди тряслись от холода, который, может быт, и не был столь силен, но казался таковым для обожженной и разогретой солнцем кожи.

– Солнц нет, мы придем, – вдруг сказал один из негров и махнул рукой куда-то на запад. – Там твой скала. Мой ходил туда. Нгомбо послал – там место силы.

– Откуда ты знаешь? – спросил Кроуфорд, поднимая голову.

– Много лет назад, много, столько пальцев нет у нас всех, там жили белый человек. Один, два, – много. Их мучил злой дух – он забрался в них и ел их внутренности. Но белый не сдавался. Он молился свой Великий Белый Бог и делал для черных людей добро – учил, как стрелять, жалел, прятал от другой белый. Тогда «большие белые» туда никто не ходить – там смерть. «Большие белые» боялись злой дух – кто хочет, чтоб его руки и ноги съели, съели глаза и пальцы? Наши отцы прятались там – Великий Белый Бог защищал их, и злой дух не трогал черный человек. А потом все добрые белые люди ушли на Восток, на Небо – злой дух съел их тела, но их души были белее и сильнее, чем прежде, – старый нгомбо видел, как они поднимались в небо по золотой лестнице. У них были новые тела – значит, они победили злой дух. Они поставили там крест – и злой дух не ходит туда больше. Но черный человек тоже боится – нгомбо не посылать, мы – не ходить. Вдруг злой дух вернется и съест нас?

– Вы что-нибудь поняли из этой тарабарщины? – Уильям оглянулся на капитана и Кроуфорда.

– Я полагаю, – сказал капитан Ивлин, вытаскивая трубку изо рта, – что когда-то там было селение белых. Может, они были чем-то больны, поэтому были вынуждены уйти так далеко от всех. Но они поддерживали отношения с беглыми рабами и помогали им. Плантаторы боялись заразы – и рабы пользовались этим. Больше я не понял ничего. – Капитан снова сунул трубку в рот и выпустил дымное колечко в небо.

– А я понял, что кто-то обитал прямо рядом с кладом и, возможно, охранял его. Но не воспользовался ли этот кто-то золотом раньше нас? – Кроуфорд скрипнул зубами от боли и попытался дотянуться до пищи. Потрошитель заметил это и ножом подвинул еду своему капитану.

– А я ничего не понял, – сказал Уильям. – Наверное, я начисто лишен абстрактного ума и воображения – мне трудно превратить эту абракадабру в связный рассказ. Значит, у меня аристотелевское мышление, а не Платоново, – присовокупил Уильям и рассмеялся.

– Ну, хоть какое-то есть, – буркнул Кроуфорд. – Я-то и этого не замечал.

– Свистать всех наверх! – Квартирмейстер оглянулся, и все потянулись к трапезе.

* * *

Днем 18 декабря отряд капитана Ришери добрался до наивысшей точки перевала, на высоте двух тысяч футов. Они очутились на небольшом плоскогорье, откуда открывался обширный вид. Где-то на юго-востоке сияли отраженным солнцем вершины хребта, пустынные и безжизненные, столь высокие, что на них даже в этих тропических широтах изредка выпадал снег, а на северо-западе высились горы поменьше, изрезанные глубокими ущельями и безымянными бурными реками, склоны которых поросли до самых вершин одинокими соснами и мелким кустарником. Далеко позади них остались зеленеющие пространства гилей – ее плодородные земли, высокие леса. Этот край имел первобытный вид. Здесь природа еще владычествовала над своими творениями – над водами рек, над огромными соснами и дубами, незнакомыми с топором, и буканьеры, которым не на кого было здесь охотиться, пока не решались вступать с ней в борьбу. Казалось, что этот хребет отделяет друг от друга две различных страны, одна из которых сохранила первобытную дикость. Солнце стояло высоко над головой, и его лучи, прорываясь сквозь мрачные, разорванные ветром облака, оживляли краски безлюдного края. Южная часть острова, заслоненная горами, терялась в смутной мгле, и там, казалось, наступал преждевременный вечер. Зрители, стоявшие между двумя резко отличавшимися друг от друга областями, живо почувствовали этот контраст и с некоторым волнением смотрели на простиравшийся перед ними почти неведомый край, через который им предстояло пробираться до затерянного среди гор плато, раскинувшегося у подножия Скалы Последней Надежды.

Еще несколько дней назад путешественникам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Горная тропа, вернее ее видимость, была настолько плоха, что бедные животные ежесекундно рисковали сломать себе ноги. Не лучше было и людям, которым пришлось скакать по склонам, как местным агути. Однажды Ришери ткнул пальцем на жесткую притоптанную траву и сказал:

– Видите, они идут впереди. Обгоняют нас на день.

– Это все из-за вас, – немедленно встрял потный Абрабанель и утер шею грязным батистовым платком. – Все из-за вас и вашей безалаберности. Вы позволили удрать этому висельнику, вы проворонили нападение маронов, вы допустили, что нас едва не разорвали эти ходячие покойники. – Коадъютор, сопя, привалился к камню и злобно посмотрел на Ришери.

– Отец, нам всем трудно, но скоро наше приключение закончится… – подала голос Элейна, которой по примеру мадам Аделаиды тоже пришлось облачиться в мужскую одежду. Но если мадам Аделаида была одета в платье, сшитое по ее мерке на заказ, то на Элейне были запасные штаны из гардероба капитана Ришери, так как в одеяниях своих рослых соотечественников она рисковала заблудиться, а папенькины можно было обернуть вокруг нее три раза. Кафтан ей ссудил Ван Дер Фельд, шляпу еще кто-то: одевать одежду с трупа девушка решительно отказалась, и ее поделили между собой оставшиеся в живых солдаты.

– А ты вообще молчи, блудная дщерь! – вскричал господин Абрабанель. – Если бы не твое безрассудство, мы бы сейчас не тащились по камням, а…

– Интересно, откуда бы взялась удобная дорога? – заметил месье Амбулен и приподнял брови, изображая удивление.

Он-то был довольнее всех. Индеец, черт его возьми, пропал; письмо духовника короля у него в кармане, Ришери, если не хочет прослыть изменником и попасть под суд, должен ему подчиниться. Значит, сокровища достанутся Ордену. «Quod erat demonstrandum» [25] – что и требовалось доказать.

Против обыкновения мадам Аделаида не приняла участия в назревающей перепалке. Воспользовавшись минутной передышкой, она присела на камень и углубилась в собственные размышления. Следы стоянки Кроуфорда укрепляли в ней надежду на счастливый исход. В любом случае он жив, значит, вместе они что-нибудь придумают. Главное – перетащить на свою сторону Ришери и избавиться от свалившегося на голову иезуита. Не успели избавиться от одного – и на тебе – другой. Но ведет он себя весьма самоуверенно. Неужели он здесь не один? Но кто еще? Или он успел переправить записку в миссию? Проклятие! Она краем глаза следила за Амбуленом, пытаясь прочесть его мысли по выражению лица. А выражение, прямо скажем, было простым и безмятежным до омерзения.

«Вот дрянь, – подумала Лукреция. – Прикидывается овцой. Но я-то знаю, где пасут таких ягняток. Клыки у них почище волчьих, а лапки заканчиваются коготками. Неужели Кольбер настолько плох, что наш иезуитский падре ла Шез[26] переупрямил его? Нет, не может быть. Король всегда стремился ограничить власть Ватикана во Франции. Но теперешняя „мадам сегодняшнего дня“ [27] – истовая католичка… Неужели есть новые указания, более влиятельные, чем слово Кольбера?» – И Лукреция снова испытующе посмотрела на Амбулена из-под полуопущенных ресниц. На кону стоял не просто успех ее предприятия – на кон ставили ее жизнь.

– Если бы мне посчастливилось объяснять его светлости морскому министру месье Кольберу, как выглядит Эспаньола, то я бы, скорее всего, взял бы кусок бумаги, смял его и, положив на стол, сказал: «Вот, ваша светлость, как выглядит ваша колония». – Шевалье Ришери вздохнул и оглядел свой пыльный и местами рваный костюм. – Но, боюсь, мне может не посчастливиться…

вернуться

25

Quod erat demonstrandum (лат.) – что и требовалось доказать.

вернуться

26

Отец Франсуа де ла Шез, иезуит, духовник короля Людовика IV.

вернуться

27

Игра слов: на французском «мадам Ментенон» и «сегодняшний день» звучат одинаково, поэтому последнюю фаворитку короля так и называли – «мадам сегодняшнего дня».