Где-то во времени - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 26

Наконец я остановился перед ней, и мы в молчании стали пристально вглядываться друг в друга. Она оказалась ниже ростом, чем я ожидал. Чтобы рассмотреть мое лицо, ей приходилось запрокидывать голову. Ее лица я совсем не видел, потому что она стояла спиной к закату. Почему она так спокойна, так недвижна? Я почувствовал облегчение оттого, что она не зовет на помощь и не убегает от меня. И все же почему она никак не реагирует? Возможно ли, что ее сковал страх? Меня тревожила эта мысль.

То, что я испытывал, подходя к ней, было ничто по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас. Мое тело и рассудок казались парализованными. Я не мог бы пошевелиться или заговорить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. В голове крутилась одна мысль: почему она тоже стоит, словно онемев, и неотрывно смотрит на меня? Я почему-то чувствовал, что это не от страха, но был не в состоянии ни постичь ее поведение, ни отреагировать на него.

Потом вдруг она заговорила, и я вздрогнул от звука ее голоса.

– Это вы? – спросила она.

Если бы я составил перечень всех фраз, которыми мог бы начаться наш разговор, эта в лучшем случае попала бы в самый конец. Я в недоумении посмотрел на Элизу. Неужели произошло невидимое моему зрению колдовство и она обо мне узнала? Я не мог в это поверить. И все же почувствовал в тот миг, когда она заговорила, что мне представилась чудесная возможность избежать, быть может, многочасовых уговоров, которые побудили бы ее меня принять.

– Да, Элиза, это я, – услышал я свой ответ.

Она зашаталась, и я быстро протянул руку, чтобы поддержать ее за плечо. Как мне описать, после всех грез о ней, каково это было – почувствовать, что грезы обретают плоть под моими пальцами? От моего прикосновения она напряглась, но я не мог ее выпустить.

– Вы в порядке? – спросил я.

Она не ответила, и, хотя я жаждал узнать ее мысли, не мог ничего больше сказать, онемев от ее присутствия. Мы снова, как две статуи, уставились друг на друга. Я опасался, что мое молчание сведет на нет полученное мною небольшое преимущество, но разум отказывался работать.

Потом она зашевелилась, оглядываясь по сторонам и словно выходя из транса.

– Мне надо вернуться в номер, – пробормотала она, как показалось, скорее себе, чем мне.

Эти слова были для меня неожиданными, и обретенная было уверенность начала немедленно гаснуть. Я противился желанию ретироваться.

– Я провожу вас, – сказал я.

Может быть, по дороге что-нибудь придумаю.

Она не ответила, и мы пошли в сторону гостиницы. Я ощущал жуткое отчаяние. Мои невероятные поиски увенчались успехом – я преодолел само время, чтобы быть с ней. Теперь мы вместе – вместе! – идем рядом, а я словно онемел. Это было выше моего понимания.

Когда она заговорила, я вздрогнул – я опять этого не ожидал.

– Могу я узнать ваше имя? – спросила она.

Теперь она лучше владела своим голосом, хотя он звучал все еще слабо.

– Ричард, – ответил я.

Не знаю, почему не назвал ей фамилии. Может, она казалась мне излишней. Я мог думать о ней только как об Элизе.

– Ричард, – повторил я, не знаю зачем.

Снова молчание. Момент показался мне каким-то диким. Я никак не мог себе представить, что мы скажем друг другу при встрече, но не поверил бы, что мы не скажем ничего. Я жаждал узнать о ее чувствах, но был совершенно не в состоянии спросить о них или выразить свои.

– Вы остановились в гостинице? – спросила она.

Я замялся, подыскивая ответ. Наконец выдавил:

– Нет еще. Я только что приехал.

Вдруг мне в голову пришла мысль о том, что она все время меня боится, но пытается это скрыть; что она лишь ждет случая сбежать от меня, когда мы окажемся ближе к гостинице.

Надо было это выяснить.

– Элиза, вы меня боитесь? – спросил я.

Она резко вскинула глаза, словно я прочитал ее мысли, потом снова посмотрела вперед.

– Нет, – ответила она.

Правда, в словах ее не было уверенности.

– Не бойтесь, – сказал я. – Я последний человек на свете, кого вам следует бояться.

Еще несколько минут мы шли в молчании. Мой рассудок, как маятник, колебался между чувствами и здравым смыслом. С точки зрения эмоций дело улажено. Я прошел сквозь время, чтобы быть с ней, и теперь не Должен ее потерять. С реалистической точки зрения я понимал, что для нее я неизвестная персона. Но все же почему она спросила: «Это вы?» Очень странно.

– Откуда вы? – вновь задала она вопрос.

– Из Лос-Анджелеса, – ответил я.

Это, разумеется, не было ложью, но в той ситуации едва ли было и абсолютной правдой. Мне хотелось сказать больше, хотелось открыть ей обстоятельства нашей чудесной встречи, но я не осмеливался. Она не должна узнать о том, как я до нее добрался.

Мы уже почти дошли до откоса. Через несколько секунд мы окажемся на приморской аллее и скоро дойдем до гостиницы. Нельзя было продолжать вот так молча идти рядом с ней. Надо начинать действовать, идти к сближению. И все же как я мог просить ее о встрече в тот вечер? Ей наверняка предстояла репетиция, а потом ранний отход ко сну.

Вдруг без всякой видимой причины – если только страх потерять ее интерес к себе моментально не перерос в страх потерять ее навсегда – я почувствовал, что меня транспортируют обратно в 1971 год. Я остановился как вкопанный, вцепившись пальцами в ее плечо. Вокруг меня завертелся пляж, мрак стал застилать глаза.

– Нет, – невольно пробормотал я. – Не дай мне это потерять.

Не помню, сколько времени это продолжалось – несколько секунд или минут. Помню только, как она стояла передо мной, пристально глядя на меня. Я знал, что она напугана. Сама ее поза говорила об этом.

– Пожалуйста, не бойтесь, – умолял я.

Ее вздох подсказал мне, что я мог бы с тем же успехом попросить ее не дышать.

– Простите, – сказал я. – Я не хотел вас напугать.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила она.

В голосе ее слышалась тревога, отчего я испытал прилив благодарности.

Я попытался улыбнуться и невнятно хмыкнул, якобы выражая насмешку над собой.

– Да, – ответил я. – Спасибо. Может быть, позже я смогу рассказать вам, почему…

И прикусил язык. Надо более внимательно следить за своими словами.

– Можете идти дальше? – спросила она, словно не заметив моего замешательства.

Я кивнул.

– Да.

Полагаю, я говорил довольно спокойно, хотя мне казалось невероятным, что мы разговариваем. Я еще не освоился с тем благоговением, которое вызывала во мне ее близость, возможность слышать ее голос, чувствовать под пальцами ее плечо.

Я вздрогнул, осознав, что сильно сжимаю ее руку.

– Я сделал вам больно? – испуганно спросил я.

– Ничего страшного, – отозвалась она.

Прежде чем продолжить путь к гостинице, мы помолчали.

– Вы болели? – спросила она.

Этот вопрос показался мне почему-то забавным.

– Нет, просто… устал от путешествия, – сказал я и попытался взять себя в руки. – Элиза?

Она издала слабый вопрошающий звук.

– Мы не могли бы сегодня вместе поужинать?

Она не ответила, и моя уверенность тотчас же испарилась.

– Не знаю, – наконец произнесла она.

Когда я вдруг понял, что сейчас 1896 год, то устыдился собственной бестактности. Незнакомые мужчины не подходили на пляже к незамужним женщинам, не держали их за руку и не гуляли с ними, а также не просили без приглашения составить им компанию на ужин. Такие поступки подходили для оставленного мной времени, здесь они были неуместны.

Словно напоминая мне об этом, она спросила:

– Можно узнать вашу фамилию, сэр?

Меня кольнула официальность ее тона, но я ответил в том же духе:

– Извините. Надо было представиться. Кольер.

– Кольер, – повторила она, словно пытаясь логически осмыслить мою фамилию. – А вы знаете, кто я?

– Элиза Маккенна.

Я почувствовал, как ее рука слегка дернулась, и подумал – она, наверное, решила, что я ищу встречи с ней из-за того, что она известная актриса, и никакой тайны здесь нет; что я какой-то полоумный поклонник, пронырливый охотник за состоянием.