Большая интрига - Гайяр (Гайар) Робер - Страница 89

С самого утра она корила себя за то, что не уступила шевалье, когда он предлагал ей привезти Байярделя. Но тогда она испытывала по отношению к Реджинальду некоторое недовольство и не могла показывать ему свою слабость. Зато потом она все-таки помирилась с ним. Разве она его не простила?

Все из-за того, что он напомнил ей о ребенке… Однако теперь она не была вполне уверена, что причина примирения заключалась именно в этом. Нет, она не могла лишить себя одновременно и присутствия и советов шевалье. Они были связаны не только плотски, что само по себе значило много, но и ее полной неспособностью самой принимать решения, не посоветовавшись предварительно с шотландцем.

Глядя из окна на дорогу, по которой должен был вернуться Реджинальд, она чистосердечно признавалась себе в своих слабостях. Она видела себя именно в таком свете, со всеми своими амбициями, и вспоминала, какой она была сильной в присутствии генерала. Отчего же Реджинальд сделался вдруг для нее таким необходимым? Любила ли она его? В этом она не была уверена, но ее тело требовало его, требовало страстно, и в итоге она согласилась на дележ!

Она подумала о Луизе де Франсийон и спросила себя: потому ли она так ненавидела ее, что Луиза и она имели общего любовника? В глубине души она давала отрицательный ответ. Небольшой удар по честолюбию заставил ее какое-то время помучиться, но она не чувствовала ни малейшего отвращения, когда ее обнимали руки Реджинальда, те самые, которые только час назад ласкали Луизу. В долгие часы любви она об этом совершенно не думала. Этой самой ночью она так полно принадлежала своему любовнику и думала, что с ним происходило то же самое, что никакая мысль о Луизе не приходила ей в голову.

Она говорила себе, что сорок лет являются определенной гранью, за которой чувства любого человека, а особенно женщины, претерпевают удивительные изменения. Она сама была наиболее чувствительна к ним, потому что к любви ее пробудил бессильный в этом смысле Сент-Андре, а лучшее, что в ней было, она старалась сохранить для мужа даже тогда, когда поддалась на отталкивающий соблазн негра Квинквы, когда отдалась Лефору, чтобы окончательно его к себе привязать, даже во время связи с Жильбером Дотремоном, ласки которого до странности напоминали ей любовь прекрасного шотландца.

А теперь она согласилась на дележ этого шотландца со своей кузиной, и ей мерещилось, что Реджинальд стал ей еще дороже. Она напрасно доискивалась причины. Мари оставалась все такой же красивой, волнующей, намного более привлекательной, чем ее кузина, несмотря на то, что та была моложе. Ее любовь была основана на притязании исключительного обладания Реджинальдом. Однако теперь, когда все полностью выяснилось, ей было не так уж неприятно, что Луиза тоже получила свою часть любви. Может быть, это было потому, что она была уверена, что Реджинальд любил только ее одну? Или из-за того, что она находила в сложившейся ситуации какую-то остроту, изюминку, своего рода легкое извращение? Но ничего представить себе более ясно она не могла…

Однако она считала, что, продолжая связь с Мобреем, она придет к мысли о создании между ними законного союза. У детей будет отец… Пока это было невозможно, потому что существовала Луиза. Но как раз именно это доставляло ей большое удовольствие, причину которого она также не могла понять. Какое-то предчувствие подсказывало ей, что всеми своими бедами она была обязана именно этому человеку. Этому человеку, которого она даже не сможет возненавидеть и о котором будет сожалеть до самой смерти.

Бедная Мари! Она не могла понять, что ее слабость проявлялась только в присутствии Мобрея; его советы, ласки, поведение, непререкаемые решения, — все это ежедневно истощало ее собственные силы души и постепенно убивало мужество, которое она так часто проявляла!

Вдруг на повороте дороги она увидела всадника, который неторопливо ехал на измученной полуденной жарой лошади. Ее сердце забилось чуть сильнее, потому что она заметила, что он был в одиночестве. Какое-то время она надеялась, что с ним вместе приедет и капитан Байярдель… Ею начало овладевать неприятное предчувствие. Почему не приехал капитан? Что такое могло случиться? Она уже думала о самом плохом, когда спустилась с лестницы и побежала навстречу Реджинальду.

Она быстро пересекла зал, открыла дверь и выбежала во двор. При этом она даже опередила Квинкву и первой ухватилась за повод лошади Мобрея.

Тот тяжело вздохнул.

— Здравствуйте, Мари, — устало сказал он, — ну, что за дорога! Какое солнце! А какая жара!

Он вынул ногу из стремени и спрыгнул на землю.

— Ну, что? — спросила она. — А Байярдель?

Он изобразил в воздухе неопределенный жест, бросил уздечку на шею лошади и приказал негру отвести ее на конюшню. Наконец, он повернулся к Мари со своей странной улыбкой, которую та прекрасно знала и понимала, что за ней скрывается свойственный ему цинизм.

— Байярдель! Мой бедный дорогой друг!.. Войдем в дом, там я вам все объясню… Я умираю от жажды… Этот майор и впрямь страшный человек! Не представляю, как я его так долго терпел?

От волнения у нее перехватило дыхание, но она все же с большим трудом спросила:

— Ну, что там, наконец, с Байярделем? Что про него известно? Скажите же мне, я так хочу знать…

Довольно беззастенчиво он обнял ее за шею, а потом покровительственно положил ей руку на плечо.

— Про Байярделя не могу сказать ничего хорошего. Прошу вас, Мари, войдем в дом…

Он вел себя очень снисходительно. По его поведению, речи и жестам можно было судить, какой это важный человек, но Мари это совершенно не трогало. Она объясняла эту новую манеру и самоуверенный вид тем, что сама хотела этого, потому что для будущего ее сына было необходимо, чтобы Мобрей чувствовал себя уверенно во всем. Войдя с ним в сделку по поводу отношений с Луизой, она освободила его от огромного груза. Без сомнения, он говорил правду: он был любовником Луизы, чтобы отвести от нее подозрения. Теперь же, когда ему не надо было больше прятаться, он отдавал все свои силы и умение, чтобы быть полезным сыну, а также ей самой.

Реджинальд пропустил Мари вперед, а затем вошел и сам. В зале находилась Жюли, которая прибежала на всякий случай, подумав, что с приездом Мобрея могут понадобиться и ее услуги. Он искоса посмотрел на нее и слегка улыбнулся. Мари не спускала с него глаз в надежде по выражению его лица догадаться о том, что произошло в Сен-Пьере, а именно что случилось с Байярделем.

— А, Жюли! — воскликнул Мобрей. — Прошу вас, принесите мне бутылку того французского вина. Не смотрите на столике, там ничего нет, я уже все выпил…

Повернувшись к Мари, он сказал:

— Этот майор — настоящая скотина! Совершенно невоспитанный человек. На всем острове я не знаю другого человека, который не предложил бы гостю стакан пунша! А этот — нет! А я-то проехал к нему больше двух лье! Негодяй, мерзавец этот ваш майор!

— А что Байярдель? — спросила она.

Он насмешливо улыбнулся:

— Капитан Байярдель, — ответил он, — сейчас сильно рискует умереть от жажды с таким тюремщиком, как Мерри Рулз!

— Что? Что вы этим хотите сказать? Неужели Байярдель в тюрьме?

Он все с той же снисходительностью посмотрел на нее. Вошла Жюли с подносом, на котором стояли бутылка и стаканы. Он не торопясь налил себе и выпил под вопрошающим взглядом генеральши, а затем, когда удостоверился, что Жюли ушла, ответил:

— Байярдель в кандалах. Да, мой друг, я не мог совершенно ничего для него сделать. Мне даже не удалось пробудить в майоре ни малейшего чувства милосердия. Вот так, я же предупреждал: он вас будет крепко держать!

Она подошла к дивану и, почти рухнув на него, проговорила хриплым голосом:

— Байярдель в кандалах! Мерри Рулз отомстил!

— Отнюдь! — возразил он. — Если говорить о мести, то Мерри Рулза здесь не в чем упрекнуть. Черт возьми! Я совсем по-другому думал о вашем капитане! Коль скоро он задумал предательство, то почему же он так глупо попался, ну просто, как лиса в капкан?