Бледна как смерть - Маунтин Фиона - Страница 59

В следующем альбоме девочка была уже постарше, в следующем уже носила школьную форму, белые носочки и галстук-ленточку. Фотографии в самом нижнем альбоме изображали молодую девушку. Надпись гласила: «Элейн исполнилось 18 лет».

Встав на колени, Наташа открыла первый сундук. Он до отказа был заполнен одеждой: вечерние платья с блестками, красивый черный палантин, золотистые туфельки на завязках, усыпанная камешками диадема, какие носили модницы в 20-е годы XX века. Наташа мысленно приказала себе сконцентрироваться.

На дне сундука она нашла другие открытки. Снимки Лох Ломонда, Тинтагеля. Они были датированы 1987 и 1989 годом, причем последняя прислана из местечка в долине реки Луары. Все были адресованы бабуле и подписаны «Эндрю и Бетани».

Наташа открыла второй сундук. Здесь хранились аккуратно сложенные детские игрушки и рисунки, деревянные кубики, ковчег с крошечными парами львов, лебедей и фламинго, причем местами краска на фигурках стерлась; разноцветный вязаный шарф с дырками в тех местах, где петли были спущены; самодельные, аккуратно сшитые кукольные платья; теннисная ракетка и пара ржавых коньков; матерчатая кукла и еще одна в платье с кринолином; мозаика из картинок-загадок с изображениями водяной мельницы, короля Артура и его королевы Гиневры.

Лиззи Сиддал на картине Миллеса «Офелия».

А под игрушками – картины. Десятки первых детских рисунков и карандашных каракулей, каждый из которых аккуратно датирован на обратной стороне 50-ми годами. Значит, это творения Элейн. За ними следовали более сложные и умелые рисунки, отличавшиеся все более зрелым и индивидуальным видением натуры. Сокровищница воспоминаний. Мэй берегла каждую мелочь, когда-либо нарисованную, сделанную или написанную дочерью.

Наташа опустила крышку и переключила свое внимание на один из распухших чемоданов, в котором, как она обнаружила, Мэй бережно хранила одежду дочери.

Неужели все матери так делают? Анна, безусловно, была исключением. Может быть, она сохраняла отдельные вещи, но каждую мелочь?

Складывалось впечатление, что в глубине души Мэй знала, что это должно было случиться, что ее дочь не проживет долго и ей придется испытать самое страшное, что может выпасть на долю матери, – пережить собственное дитя. Она знала, что каждая мелочь будет иметь ценность и поэтому должна быть сохранена.

Но здесь не было ничего, что напомнило бы о Дженет или Элеоноре.

Наташа передвинула лестницу обратно в нишу, оглянулась в поисках шеста, чтобы закрыть задвижку. Потом заметила дверь с прямоугольной керамической дощечкой, расписанной розовыми цветами. «Комната Бетани».

Она толкнула дверь, увидела узкую деревянную кровать со стеганым сиренево-белым одеялом и стену, на которой висели выцветшие плакаты с репродукциями картин прерафаэлитов – «Офелии» Миллеса и «Апрельской любви» Артура Хагса. Кроме того, здесь были коллекция ракушек, ряд перламутровых лаков для ногтей, грамоты за победу в соревнованиях по плаванию в рамочках, фотография Бетани, играющей роль в школьном спектакле, – в горностаевой мантии и короне. Эта комнатка очень походила на комнату Наташи, в доме ее родителей.

При виде нее Адам, казалось, обрадовался, словно беседа с Эндрю Уилдингом успела утомить обоих.

– Что-нибудь нашли? – спросил Эндрю Уилдинг.

– Я ничего определенного и не искала.

– Я вспомнил кое о чем, что вас действительно может заинтересовать. – Он подошел к бюро в углу комнаты и выдвинул маленький ящик. Протянул ей старинный и тяжелый серебряный викторианской эпохи медальон на цепочке, с выгравированными на нем цветами.

Наташа надавила ногтем на крошечный язычок, и крышка отскочила. Фотографии внутри не оказалось. Только локон золотисто-рыжих волос, уложенный колечком в правой створке; перевязанный тонкой полоской черной шелковой ленты.

– Элейн говорила, что, по рассказам Мэй, эта вещь принадлежала ее пра-пра-бабушке. Возможно, той, которая и написала дневник.

Наташа попыталась вспомнить, писала ли Дженет в дневнике о том, какого цвета ее волосы, и не смогла. Она очень осторожно притронулась к локону, ощутила, как ее уносит в прошлое. Девушка сидит перед зеркалом при свечах, расчесывая перед сном свои локоны до тех пор, пока они не начинают блестеть. По воскресеньям она собирала их под шляпку или укладывала в прическу перед поездкой в оперу или на свидание с мистером Брауном. Потом она заболела, и кому-то из близких приходилось ухаживать за этими роскошными волосами, которые спутались от долгого лежания на подушке. Она умерла, и этот же человек, возможно сестра девушки, маленькая Элеонора, взяла ножницы и аккуратно, со слезами на глазах, срезала несколько прядей, осторожно накрутила их на палец и спрятала в медальон.

Наташа неохотно вернула украшение Уилдингу.

– Спасибо вам за то, что разрешили мне это увидеть.

– Спасибо вам.

Эндрю Уилдинг поцеловал ее на прощание. Он стоял у окна, провожая их взглядом – одинокая фигура, обрамленная кружевными занавесками.

– Я никогда не смогу отблагодарить тебя, – произнес Адам, когда они возвращались из Стрэтфорда. Он произнес это отчужденным, официальным тоном, каким начальник благодарит молодого сотрудника за отлично написанный отчет.

Наташа внимательно следила за дорогой.

– Я хотела найти ее для тебя.

– Ты сделала гораздо больше. Если то, что ты рассказала о сердечном заболевании, правда, выходит, ты спасла Бетани жизнь.

Она с трудом сглотнула.

– Послушай, Адам, есть еще кое-что...

Он не слушал ее.

– Что ты там говорила... – он протер стекло тыльной стороной ладони. Безрезультатно, потому что окно было грязным снаружи. – О том, что происходит в определенные моменты жизни по вине предков.

Наташа удивилась, узнав, что он слышал отголоски их с Бетани разговора у входа в гостиницу в Литтл Бэррингтоне.

– Я о записке, которую оставила Бетани... Ты думаешь, что она имеет какую-то связь с тем, что произошло с ее матерью? Что Бетани могла захотеть...?

– Нет.

Они приехали на станцию. Наташа с трудом устояла перед искушением пересказать Адаму свой разговор с Кристин. Наверное, об этом лучше умолчать. Она сделала все, что от нее требовалось, и больше ничем не могла ему помочь. Не стоит вмешиваться в их бизнес и настраивать его против Джейка Ромилли.

Она остановила машину. Ей в голову пришла странная фраза.

– Желаю тебе самого большого счастья на земле, – произнесла она. Ее губы занемели, поэтому она не смогла растянуть их в улыбку. – Надеюсь, выставка будет иметь успех.

Задняя дверца была открыта, Адам нагнулся, вынимая из-под сиденья свои журналы. Потом он быстро наклонился к ней и поцеловал в губы, положив руку ей на затылок, чтобы сильнее прижать к себе. Она на мгновение почувствовала его язык. Его пальцы запутались в ее волосах, и она почувствовала резкую короткую боль, когда он высвободил их.

– И тебе удачи, – сказал он.

Она услышала, как прибыл его поезд, потом звуки стали отдаляться, унося Адама в прошлое.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Перед тем как нажать на стартер, Наташа включила мобильный телефон. От Мэри пришло сообщение: «Пока никаких новостей. Куда ты пропала?»

Она перезвонила Мэри, коротко рассказала о последних событиях.

– Бедная девочка, – голос Мэри стал совсем тихим.

Наташа сразу пожалела о том, что выложила все, не подумав о том, что подруге нельзя беспокоиться. История молодой женщины, которая умерла, оставив маленького ребенка, – не совсем то, что следует слушать будущей матери.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, – сделала вывод Мэри.

Работа сделана, но проблема не решена.

– Не совсем так. Я пообещала прислать отцу Бетани подробную информацию о ее предках.

– Я могу раздобыть ее для тебя.

– Думаю, тебе следует побольше отдыхать.

Мэри застонала: