Дезертир (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер" - Страница 21

Их знали под разными именами: сицилийцы, иллирийцы, киликийцы, но принадлежность к какому-либо народу среди них чисто условна. Эллины, любители все раскладывать по полочкам, позабыв про свою обычную дотошность, не мудрствуя, распространили дурную славу морских разбойников на всех обитателей тех частей мира, где алифоры процветали.

Обширный берег, тянущийся от Ликии на восток на четыре с лишним тысячи стадий, до Антиохии-на-Оронте, претендовавшей на звание крупнейшего города мира, после Рима и Александрии Египетской, именовался Пиратским. Страна, которой этот берег принадлежал, именуемая Киликией, считалась пиратским гнездом, а все киликийцы – разбойники. Вот он еще только до чеки тележной дорос, а уже будущий пират, потому что киликиец. Кто-нибудь видел честного киликийца? Правильно, не бывает честных киликийцев. Три худших слова в греческом языке есть на букву "К" – каппадокиец, критянин и киликиец.

Отчасти так и было, но, как и все в этом мире, раскрашенном отнюдь не в одни только черные и белые цвета, лишь отчасти. Нацию Пиратского берега уже столетия составляли не одни лишь родившиеся здесь, но многие пришлые, люди без родины, объединенные общим делом, которое в их глазах было источником пропитания не хуже мирного земледелия или скотоводства, разве что более опасным. Они носили имена сотни разноязыких племен, но объединяющим языком был греческий, давший им, помимо прочего, и общее название – алифоры.

Такая сомнительная честь досталась Киликии, конечно не случайно. Издревле здесь проходил один из главнейших торговых путей, из Египта и Финикии в Элладу. Где овцы, там и волки, а кое-кто из овец при определенной удаче и сам был не прочь показать клыки, ограбив более беззащитного собрата.

Море бурлило жизнью. Дельфины-белобочки, вечные спутники кораблей, легко обгоняя медленно ползущую "Меланиппу", весело выпрыгивали из воды, в прозрачной толще которой виднелись темные спинки тунцов, частых спутников дельфиньих стай. Над волнами носились крикливые чайки, ссорящиеся из-за добычи. Солнце, висящее в ослепительно-голубом небе, отражаясь в миллионах мягких зеркал, слепило глаза любому, кто рисковал бросить взгляд на сверкающую дорожку.

В проливе между Родосом и Ликией все лето дули этесии, северные сухие ветры. Морякам это было прекрасно известно и всякий, кто шел этим путем, стремился держаться ближе к малоазийскому берегу, прикрываясь им от неудобных ветров, как щитом. Знал об этой особенности пролива и Эвдор, но не только это вынуждало его держаться северного берега: родосская триера, остановившая "Меланиппу", была не единственным кораблем Морской стражи, на который можно нарваться в этих водах, а еще можно встетить корабли Ласфена или киликийцев, которые не погнушаются сожрать собрата. На фоне крутых берегов Ликии акат менее заметен, а встречаться с кем бы то ни было, в данный момент пиратам не с руки.

Несколько торговых парусников прошли навстречу, чуть кренясь на левый борт, с туго натянутыми парусами, наполненными встречно-боковым ветром. Хотя кое у кого из алифоров, окрыленных успехом и ослепленных жадностью, уже вовсю чесались руки, Эвдор совсем не собирался грабить кого бы то ни было прямо сейчас. В дымке на горизонте то и дело проявлялись длинные низкие силуэты боевых кораблей и Дракил, обладавший самым острым зрением, влезал на мачту, стараясь получше их рассмотреть. Нанявшийся к Филиппу впередсмотрящим, критянин продолжал играть эту роль. Эвдор правил, остальные сидели на веслах, которых как раз хватило на всех.

Круто зарываясь носом в волны, "Меланиппа" шла вперед, а всех пиратов шилом в заднице мучил один и тот же вопрос: "А что же дальше?" Первым его высказал Койон, продолжая ворочать веслом:

– Дальше-то что, Эвдор? В Коракесион идем?

– Далековато, – прикинул Аристид.

– Нет, – коротко ответил Эвдор.

– Почему?

– А что там делать?

– Как что? Ты что, один охотиться будешь?

– Да.

– Совсем из ума выжил? Сосчитай, сколько нас!

– Я умею считать, Койон.

– Да ну? И много ты добычи возьмешь с такой командой, а? Пару рыбаков ограбишь?

– Людей еще наберем, охотники всегда найдутся.

– Ну, так и я о том же! Идем в Коракесион.

– Что тебя туда так тянет, Койон?

– К Зеникету он хочет, под крылышко, – сказал Аристид.

– Да! – важно заявил Койон, – хочу к Зеникету. Он человек уважаемый. И кораблей у него немало. Пристанем к нему, всегда будем в доле, всегда в выигрыше. Зеникета и Ласфен боится, и Эргин. Все боятся. А если в одиночку, сгинем без толку.

– Сомневаюсь, чтобы Волк кого-то боялся, – возразил Дракил.

– А чего он с римлянами связался?

– Из страха, да, – покивал Дракил.

– Чтобы Зеникета боялся Эргин – давняя мечта самого Зеникета, – сказал Эвдор.

– Да вы... – задохнулся от возмущения Койон, – да сам Митридат его равным считает!

– Эдо во бдогом пгавда, – подал голос Гундосый, – Зедикед, почти цагь. У дего людей и когаблей – уйма.

– Скажи еще, Зеникет почти бог, равный Посейдону, – усмехнулся Эвдор.

– Я слышал, что он обосновался сейчас вовсе не в Коракесионе, – задумчиво сказал Аристид, глядя на горные пики Ликии, – а на горе Феникунт. Там теперь его резиденция. Сидит себе на вершине, орел наш, и все море до Кипра, как на ладони.

– Я тоже это слышал, – сказал Дракил.

– Эдо какой глаз дада ибеть! – позавидовал Гундосый.

– А я слышал, что он в Корике, – сказал один из новичков, но на его слова не обратили внимания.

– Феникунт называют Ликийским Олимпом! – запальчиво выкрикнул Койон.

– А ты угадал, Эвдор, – усмехнулся Аристид, – он, похоже, считает себя богом. Ты, Койон, думаешь, что надо держаться поближе к богам? Уж они-то не обидят. Ты ведь ходил раньше под Зеникетом? Помогло тебе его божественное провидение рудников избежать?

Койон, набычившись, замолчал.

– Так ты не ответил, Эвдор, – напомнил критянин, – что ты собираешься делать. Мутный ты какой-то.

– Да я прозрачен, как вода за бортом, – не согласился кормчий, – глянь, если не веришь, дно видать. Разве я вас в чем-то обманул? Все, как говорил, так и вышло!

– Ну да, – кивнул Дракил, – только я не помню, чтобы ты хоть раз сказал, что дальше будем делать, когда разживемся кораблем.

– Честными купцами станем. Богатыми и толстыми. На фракийском вине разбогатеем. Вон его сколько.

– Все шутишь...

– А что, кто-то не догадывался, чем мы займемся?

– Ну, возможны разные пути... – протянул Аристид.

– Например? – раздраженно спросил критянин.

– Например, сделаться навархом Митридата.

Эвдор сверкнул на щеголя глазами.

– Кишка не лопнет? – хохотнул Койон.

– Как боги присудят, – Аристид пристально глядел в глаза кормчего.

Тот взгляд выдержал.

– Если кто и станет навархом Митридата, так это Эргин. Я – птица куда меньшего полета.

– Ой, ли? – усомнился Аристид.

– Вы что, серьезно? – глаза Койона расширились от удивления, – с этой лоханкой и двумя десятками бойцов?

– С каких это пор "Меланиппа" сделалась лоханкой? – обиделся Аристид, – да, не гемиолия, так то для начала. Сдается мне, наш друг весьма не прост.

– Ответь на вопрос, Эвдор, – упрямо повторил Дракил.

– Хорошо, – согласился кормчий, – отвечу. Идем в Патару. Поближе, чем Коракесион, в котором делать нечего. Людей в Патаре наберем. А вот, что дальше... Не знаю.

– Как это, не знаешь? – удивился Дракил.

– Так. Не знаю. Как говорит Аристид: "Возможны разные пути".

Сириец, молчавший весь разговор, мрачно усмехнулся, бросив взгляд на Аристида, который сидел на одной с ним банке и греб веслом противоположного борта.

– Значит, правда?

– В чем?

– Ты служишь Митридату.

– Чем плоха служба Митридату? – уклонился от прямого ответ Эвдор.

– Думаю, ничем, – согласился Аристид, – я просто люблю ясность.

– А чем плохо ходить под Зеникетом? – спросил Койон.