Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Чудакова Мариэтта Омаровна - Страница 36

36

Мы все учились понемногуЧему-нибудь и как-нибудь:Так воспитаньем, слава БогуУ нас немудрено блеснуть.Онегин был, по мненью многих(Судей решительных и строгих),Ученый малый…

«Ученый малый» – это у Пушкина ирония (как и насчет его «строгих» судей, пришедших к такому выводу).

А ученье «понемногу, / Чему-нибудь и как-нибудь» – это результат того, что дворяне получали главным образом домашнее образованье («воспитанье», как называет его автор «Евгения Онегина»). И качество его зависело от того, каких домашних учителей наняли родители.

Так чему же все-таки учился Онегин?

Высокой страсти не имеяДля звуков жизни не щадить,Не мог он ямба от хорея,Как мы ни бились, отличить.Бранил Гомера, Феокрита,Зато читал Адама СмитаИ был глубокий эконом,То есть умел судить о том,Как государство богатеет,И чем живет, и почемуНе нужно золота ему,Когда простой продукт имеет.Отец понять его не могИ землю отдавал в залог.

На эти «онегинские» строки обратил в свое время внимание Маркс. Он писал: «В поэме Пушкина отец героя никак не может понять, что товар – деньги».

Если вы заметили – Пушкин выделяет слова «простой продукт». Почему? Потому что это термин современников Адама Смита – французских экономистов. Они считали, что продукт сельского хозяйства (если он, конечно, есть – ив достаточном количестве) составляет основу национального богатства.

И еще одно – «эконом» у Пушкина не от слов экономный, экономить, а от слова «экономия» – в том смысле, в котором сегодня оно употребляется в словосочетании «политическая экономия». Пушкин иронически называет Онегина знатоком экономических проблем…

Пока же хотим подчеркнуть только одно – Адам Смит с его книгой «О богатстве народов» (а именно этот заголовок запрятан в стихе «…Как государство богатеет») входит в непременный круг чтения юноши-подростка пушкинского времени.

О ней напишут впоследствии как о книге, произведшей настоящий эффект разорвавшейся бомбы среди современников, изменившей в начале XIX века представления о мировой экономике. И главное – как о книге, правоту многих тезисов которой, казавшихся некогда фантастическими, доказало впоследствии время…

* * *

Итак, благодаря старшему брату в руки Егора попала правильная книга и в правильный момент.

Она написана необычайно просто – и очень ярко.

Едва ли не каждая ее фраза делает ясным и понятным что-то очень важное.

«Потребление – единственное завершение и цель всего процесса производства».

Впоследствии один из популяризаторов Адама Смита сказал, что этой фразой он «осветил все тайны экономики одной вспышкой»: получается, что «экономика – просто-напросто стратегия жизнеобеспечения, и ничего более».

Адам Смит формулирует в своей книге три – всего три! – основных экономических принципа. Если сказать по-другому – показывает, что весь экономический прогресс в мире зависит от трех – и независимых друг от друга, – факторов. Это:

– личный интерес (он обязательно должен присутствовать),

– разделение труда,

– свобода торговли.

Егор узнал, что до Адама Смита никто не додумался до такой, казалось бы, простой вещи, что именно разделение труда между людьми – специализация – способно улучшить жизнь каждого. И что даже сам термин в его современном понимании он же и изобрел.

Цель разделения труда, писал Смит: «при меньших затратах труда производить большее количество работы».

Как просто выражено! И как неоспоримо точно!

Егору очень нравился его пример с гвоздем: без специализации и, соответственно, специальной техники человек делал бы один гвоздь целый день… В примечаниях Егор еще прочел, что в черновиках к своей книге Смит писал: если бы один и тот же человек копал шахту, добывал руду и плавил металл, то «не изготовили бы один гвоздь и за год».

Вообще Адам Смит поражал и восхищал на каждой странице.

И с каждой прочитанной страницей море – главная любовь Егорки чуть ли не с рождения – отступало все дальше и дальше…

Его место захватывала еще не очень-то понятная, но уже безоглядно любимая наука экономика. Ведь это была наука об устройстве повседневной жизни человечества! Не больше и не меньше!..

Книга, попавшая в Егоркины руки, не была похожа ни на один учебник. В ней вообще не было скучных страниц. Она увлекала его, как в детстве Майн Рид и Жюль Верн.

Ну, например, как Смит обосновывал разделение труда еще и с совсем другой стороны. Он обращал внимание читателя на всем известный факт, что человек – самое могущественное на Земле существо – рождается совершено беспомощным, не умеющим позаботиться о себе…

Это было очень даже понятно. Егор знал, например, что жеребеночек чуть ли не сразу после рождения уже встает на свои еще слабые ножки и начинает ими переступать. А ребеночек когда встает на ножки и начинает ходить?.. Вот то-то и оно-то. И еще. В два года разные другие млекопитающие уже охотятся, добывают пропитание не только себе, но некоторые уже и собственным детенышам. А человек хорошо если выучился есть ложкой ту кашку, которую ему мама сварила. А если не сварит?..

И вот еще что.

С точки зрения не религии и не высокой морали, а той науки, которую, собственно, создавал в этой книге Адам Смит, мы должны относиться к другим людям с уважением и признавать, что они совершено равны нам – почему?.. Не потому даже, что нас вдохновляет высокая мораль (может, кого-то она вовсе не вдохновляет) или переполняют братские чувства ко всему человечеству (кого-то вовсе не переполняют). А просто потому, что мы вообще-то беспомощны…

Смит пишет – человек «во все времена нуждается в сотрудничестве и помощи множества людей, между тем как в течение всей своей жизни он едва успевает приобрести дружбу всего нескольких лиц».

«Ну, тут Смит хватанул», – думал Егор и считал по пальцам, сколько друзей у него – к его небольшому еще возрасту – в разных местах земли. Пальцев не хватало.

Но следующие слова просто поражали простотой объяснения важнейших вещей: «Не от благожелательности мясника, пивовара и булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов»!

Что человек имеет право – и даже должен – быть лично заинтересован, искать свою выгоду, лишь бы только без надувательства, – это Егор давно уже понял. Но у Смита вообще не было призыва без зазрения совести наращивать богатство в условиях свободного предпринимательства, не думая вовсе о других.

Нет, у него все было окутано какой-то скрытой теплотой отношения людей друг к другу.

Получалось, что булочник рад возможности предоставить вам свежий теплый рогалик, а вы благодарны ему за то, что он их печет!

И мрачный мир «Капитала», где человеческое общество живет в условиях жестокой классовой борьбы – войны всех против всех, как-то отступал, сдавал свои еще недавно казавшиеся Егору такими прочными позиции спокойным рассуждениям Адама Смита.

Маркс – он все больше о том, как кто-то у кого-то имеет право отнять его собственность и в конце концов сделать любую собственность общей: «Монополия капитала, – писал он, – становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».