Рождение - Авраменко Александр Михайлович - Страница 4

– Мама…

– Что, милый?

– Как я понимаю, мы очень бедны?

Она вздрагивает, но отвечает честно.

– До нищеты, сынок.

– Но ведь должно быть чего-то, что у нас много?

Она пытается пожать плечами ужасающей худобы, но на них лежат мои руки. Отвечает негромко, но каждое слово я различаю чётко:

– Лес… Но кому он нужен? Глина? Её полно у соседей, да она и не гончарная, синяя. Ещё, пожалуй, вино. Его очень много. Но оно, по большей части, прокисло. У соседей его немеряно, а наши сорта в Парда очень плохие…

…Много вина?..

– А сколько это, много? Можно посмотреть?

– Зачем тебе?

– Ну, мама…

Противно, но приходится играть капризного мальчика, ещё не оправившегося до конца от болезни. Аруанн тихо вздыхает, потом извлекает из-под фартука, поскольку одета совсем просто и ничем теперь не отличается от обычных крепостных-простолюдинок – единственное парадное платье, которое она одевала, когда прибыл покойный монах, давно убрано в сундук, связку громадных неуклюжих ключей. Потом мягко высвобождается из моих рук и говорит:

– Пойдём, покажу…

…Мы спускаемся в неожиданно большой подвал, где в громадных дубовых бочках я вижу… Мне кажется, или я действительно это вижу?! Да это же клад! Самый настоящий!.. На моих губах появляется довольная улыбка, и я задаю вопрос:

– Найдётся у нас кузнец?

– Да, Саматха умеет работать с железом.

…Это наш конюший, который ухаживает за единственной лошадью замка, старой клячей неопределённой породы и столь же неопределённого возраста.

– Отлично. Вода у нас есть. Глина тоже. Огонь – само собой. Итак, мама, давай проделаем некоторый опыт.

– А что это?

– Скажем, попробуем приготовить из этого кислого вина нечто нормальное…

Не откладывая дела в долгий ящик, веду её на кухню, где мы находим то, что нам необходимо – большой таз, который я наполняю водой, нечто вроде кастрюли с плоским дном. Её я кое-как подвешиваю в очаге, чтобы та висела ровно. Так что Саматха пока нам не нужен. Выливаю в кастрюлю два кувшина кислого вина, ставлю внутрь три чистых камешка, на которые пристраиваю плошку. Наполняю таз ледяной водой из колодца и раскочегариваю огонь. Некоторое время ничего не происходит, и доса Аруанн, неподвижно сидящая в уголке пустой кухни, с тревогой посматривает на меня – не повредился ли её сынок после болезни в уме? Во всяком случае, забыл то Атти очень и очень много, если не сказать честно – всё. Я же занят тем, что подкидываю в огонь свежие дрова, благо их достаточно, пробую воду в тазу на ощупь. Как только та начинает нагреваться – меняю. Проходит несколько таких смен и почти час времени. Матушка со вздохом поднимается, но я уже подхватываю тазик с водой тряпками и выплёскиваю воду в дыру, сделанную специально для таких вот случаев. Потом осторожно вынимаю из кастрюли с вином плошку, до половины наполненную прозрачной жидкостью с резким запахом, который мгновенно определит любой алкоголик со стажем. Аруанн с опаской смотрит на полученный мной самогон, потом опускает в него кончик пальца и осторожно лижет языком:

– Ой… Жжётся…

Я довольно киваю – так и должно быть. Опускаю в жидкость тоненькую лучинку с намотанной на ней льняной ниткой, выдернутой из подола рубахи, поскольку ваты здесь не имеется, сую в огонь очага. Нитка вспыхивает ровным синим пламенем горящего спирта… Есть! Градусов шестьдесят точно! Если не больше! А если устроить вторую, или паче того, третью возгонку… Кидаю лучину в очаг, подхватываю матушку за руку и увлекаю её в пляс вокруг стола:

– Получилось, мама! Получилось!

– Что получилось?

Она со всё возрастающим страхом смотрит на веселящегося непонятно почему сына, приходится прервать радость и продолжить ликвидацию пробела в знаниях:

– Мам, ты только не обижайся…

Наливаю чуть-чуть, на палец, в маленькую кружку полученный экстракт, отрезаю от краюхи хлеба, лежащей здесь же, кусочек, кладу перед кружкой. В сосуд побольше размером, набираю обычной холодной воды:

– Ну, дорогая матушка, пробуйте. Сам бы оценил, да мал ещё. И вам с непривычки много не наливаю. Пить всё за один раз, не дыша. Как употребишь – сразу запей водой, потом съешь хлеб.

Доса медлит, и я начинаю канючить:

– Мама… Ну, попробуй хоть… Ты же видела – тут кроме вина ничего нет. Просто вкус другой…

А про себя добавляю мысленно – и крепость… Матушка решительно берётся за кружку с самогоном, я успеваю сказать:

– Выдохни и не дыши!

Она, словно заправский питух со стажем шумно выдыхает воздух из лёгких, потом вливает в себя жидкость, торопливо пьёт воду, затем жуёт хлеб, наконец, делает первый вдох… Её ноги подкашиваются, и женщина без сил плюхается на лавку:

– Ой… Голова побежала… Это что?!

Я широко, насколько могу, улыбаюсь в ответ, и отвечаю вопросом на вопрос:

– Ты никогда про такое не слышала?

Она пытается мотнуть головой, но едва не падает с лавки, заплетающимся языком кое-как выговаривает:

– Не-а…

– Это, мам, твоё скисшее вино, которого у нас много… Очень даже много.

– Ага…

Она икает, сконфуженно прикрыв рот рукой. Ну, ей так кажется. Улыбка не сходит с моего лица, я ей поясняю:

– Два кувшина крепкого вина. Вот сколько ты сейчас выпила.

– Ах…

Её глаза становятся почти круглыми, и я вдруг понимаю, что в юности женщина была очень красивой девушкой… Только вот юности у неё, как таковой, и не было… Подхожу к ней, осторожно поднимаю её с лавки, веду в хозяйские покои и бережно укладываю на койку. Окидываю в очередной раз её покои хозяйским взглядом – нет, матушка достойна лучшего, и, клянусь, вскоре всё изменится!..

К вечеру Аруанн проспалась, и даже смогла выйти во двор самостоятельно. На кухне же кипела работа – беспрерывно подтаскивали дрова, вино, воду. Через маленькую воронку в кувшины сливали полученный продукт и тщательно запечатывали. Стоял жуткий смрадный запах, и потому все окна и двери были распахнуты. Атти, заглядывая внутрь с улицы, время от времени командовал, что делать. Завидев мать, торопливо вернулся в строение и вывел её наружу:

– Как себя чувствуешь?

Доса Аруанн пожала плечами:

– Нормально, вроде. Только вот голова тяжёлая…

– Так и должно быть. Столько выпить! Не знал, что ты у меня можешь так много…

Оба улыбнулись, поняв, чем должна закончиться фраза. Рассмеялись, и Атти продолжил:

– Кто у нас в округе самый большой виноторговец?

Женщина задумалась, потом тряхнула прикрытыми вдовьим платком волосами:

– Сьере Ушур. Он живёт в Саль, это два дня пути на лошади. Хотхи знает его.

Атти кивнул, потом произнёс:

– Неделю нам на изготовление сгущённого вина. Два дня туда, два дня обратно. День там. Итого – двенадцать дней. Мама, а где оружие отца?

– Зачем?!

– На всякий случай.

– В его покоях.

…Опаньки… В месте, где жил раньше отец, он ещё не был… Упущение.

– Пойдём. Я хочу взглянуть. И нужно, чтобы нам приготовили телегу.

– Думаешь, сьере Ушур станет разговаривать с тобой?

– Станет, мама. Станет. Поверь…

…Матушка долго возилась с проржавевшим насквозь замком, потом древний механизм, наконец, сдался, и юноша вошёл внутрь – паутина, покрытые плесенью шкуры, уже почти истлевшие, на стене полуразвалившиеся из-за сгнившей кожи основы, доспехи. Меч в потерявших цвет, потёртых ножнах. Атти подошёл к ним, легко снял оружие, без какой-либо натуги выдернул тускло блеснувший клинок, взмахнул им пару раз так, что даже воздух загудел, и когда только научился? Доса Аруанн даже отшатнулась от неожиданности, подросток вновь вложил меч в ножны, как-то пренебрежительно ухитрился бросить их на покосившийся от старости и влаги стол, с которого полетели в разные стороны брызги уже протухшей воды, потом вздохнул и ещё раз обвёл комнату отца взглядом:

– Я так понимаю, что сюда никто не заходил после его смерти?

Матушка согласно кивнула:

– Это мужские покои. Женщинам здесь делать нечего.