Тайный рыцарь - Мельников Руслан - Страница 37

Фон Берберг боксировал неплохо. Оцарапал стальной перчаткой ухо и скулу. Слава богу — задел скользящими ударами. Но при этом сам неосмотрительно открылся. Подставил при замахе разодранную шпорой щеку. И Бурцев решил не церемониться.

Резкий сильный тычок… Он дотянулся. Немец взревел. Машинально прикрыл лицо руками. Развел локти. И вот туда-то… Апперкот в перчатке-кастете — это вам не хухры-мухры! Мозги ведь — они не приклепаны изнутри к черепушке намертво. Плавают мозги-то в плотном киселе. И от такого удара взболтнулись капитально. Шмякнулись о черепную коробку. Взбаламутились потревоженным студнем.

Оглушенный противник грохнулся наземь. И не встал. Наверное, бравый вестфалец даже не успел пожалеть о том, что так поспешно снял свое ведро с рогами.

Кстати о рогах…

Бурцев огляделся. Сначала — самое главное. Он сорвал со шлема ленту Аделаиды, сжал трофей в кулаке. А теперь что? Бой-то вроде бы у них с фон Бербергом велся насмерть. А меч и кинжал поверженного врага — вот они: бери — не хочу. Бери и добивай… Блин, по-дурацки как-то все выходит. Не резать же, в самом деле, этого беспомощного нокаутированного мерзавца.

Он промедлил. И подоспели «рефери». Копья кнехтов оттеснили Бурцева от места схватки. Возмущенный старший герольд брызгал слюной и что-то орал прямо в лицо. Пыхтела недовольная толпа. Препирались на трибунах друг с другом тевтонский и ливонский ландмейстеры. Хлопал глазами, отвесив челюсть до пупа, такой, как казалось до сих пор, невозмутимый Вильгельм Моденский. А Аделаида? Королева турнира демонстративно отвернулась от мужа.

Все? Сиюминутный порыв чувств уже угас? Стих надрывный крик княжны, и Васька Бурцев снова в опале. А он-то думал, он-то рассчитывал. Нет, супруга — милая, любимая, прежняя — вернулась к нему ненадолго.

Бурцев усмехнулся. Все, короче, с вами со всеми ясно, дамы и господа… Не по правилам одержанная победа, так? Драка благородных воинов на кулачках посреди ристалища противоречит кодексу рыцарской чести. С мечом и кинжалом на безоружного — не противоречит, а в морду обидчику, значит, противоречит? Он еще раз взглянул на стройную спинку княжны. Воротите нос, ваше высочество? Ну-ну…

Да идите вы все. Он тоже отвернулся от лож знати. Коня вот только жаль. Хороший был конь, хоть и тевтонский. И меч… как без меча-то теперь? Но разве как победителю ему не полагается имущество побежденного?

Бурцев шагнул к жеребцу фон Берберга.

Сразу три кнехта уперли ему в грудь свои копья. Не тупыми древками — боевыми наконечниками.

— Наин! — выхаркнул новую порцию слюны старший герольд.

Так, выходит, поединок не засчитан?

— Взять его! — приказал по-немецки Дитрих фон Грюнинген. — Сорвать рыцарские шпоры.

Еще два копейных наконечника уткнулись в спину. И что теперь? Драться? Раскидать кнехтов? Сломать шею герольду? Набить морды магистрам-ландмейстерам? Погибнуть с честью в неравном бою? А толку-то, если Аделаида по-прежнему стоит, отвернувшись. Словно стыдится своей недавней слабости, крика своего, спасшего ему жизнь, стыдится… Стоит дочь Лешко Белого неприступная, холодная. Снежная, блин, королева!

— Пусть уходит!

За него вступился Герман фон Балке. Тевтон ухмылялся, глядя на поверженного фаворита своего соперника из Ливонии, и милостиво кивал победителю фон Берберга. Бурцев тоже невесело усмехнулся. Кажется, он поневоле доставил радость этому орденскому бонзе.

— Не отпускать его! — взъярился фон Грюнинген.

— Ступай с миром, тайный рыцарь, — повысил голос фон Балке.

Кнехты смешались, заколебались. Это были кульмские вояки, подчиняющиеся местному комтуру, а тот, в свою очередь, выполнял приказы ландмейстера Германа фон Балке. Но и ливонец уж больно грозно сверкал очами. Старший герольд в растерянности взглянул на папского легата.

— Приведите в чувство рыцаря из Вестфалии, — хмуро распорядился епископ Вильгельм, — и побыстрее.

Кажется, другой поединщик посланца Рима не интересовал вовсе. Копейщики отошли. Бурцев пешком направился к поваленной ограде. Народ за ней толпился, народ недовольно бухтел. Ох, расступись, люди, хуже ведь будет.

Люди расступились.

Глава 43

— Хэр риттер[17]! Пан тайный рыцарь! Хэр! Господин!

Бурцев обернулся. Да, звали именно его. Смешной толстячок — слуга и оруженосец влюбленного мальчишки с берегов Рейна — того самого «херувима», пострадавшего от копья фон Берберга в бою за даму сердца, — семенил сзади и неуверенно вскрикивал то по-немецки, то по-польски.

— В чем дело?

Бурцев заговорил на польском, и его собеседник тоже наконец определился с выбором языка.

— Меня зовут Ясь, — почтительно сказал оруженосец. — Мой молодой господин, благороднейший Вольфганг фон Барнхельм приказал мне пригласить к нашему скромному столу того рыцаря, который побьет на ристалище Фридриха фон Берберга из Вестфальских земель. Если вы согласны разделить с ним трапезу, то покорнейше прошу следовать за мной. Мы остановились неподалеку.

— Твой господин уже способен принимать гостей? — усмехнулся Бурцев. — После поединка он выглядел гм… не очень бодро.

— Мой господин быстро оправляется от ран. К тому же, по Божьему провидению, копье фон Берберга нанесло хоть и глубокую, но на удивление небольшую рану. И не опасную к тому же. Кость не повреждена, а раненое плечо уже промыто целебными бальзамами и перевязано. Ну и… славное рейнское вино поставит на ноги кого угодно.

Ясь лукаво подмигнул.

Вино?! Бурцев хмыкнул. Уж не этого ли ему сейчас не хватает — накачаться до одурения пьянящим компотиком и забыться, на фиг… Забыть об Аделаиде.

— Что ж, дружище Ясь, веди к своему господину. Мы с ним, в некотором роде, теперь товарищи по несчастью.

Благородный Вольфганг с перебинтованным тряпками правым плечом валялся в санях на соломенной подстилке, под парой теплых одеял. Сюда же были сгружены нехитрые пожитки рыцаря и его оруженосца. Чиненные-перечиненные доспехи, обломки щита и копья валялись под телегой.

Одет фон Барнхельм был в выцветшие зеленые штаны-шоссы из свалявшейся шерсти и шерстяную же поддоспешную куртку-гамбезон — плотную, толстую, подбитую не то ветошью, не то конским волосом. И до неприличия засаленную. Казалось, этот поддоспешник за время бесконечных странствий насквозь пропитан потом и кровью.

Рядом отощавшая кляча из санной упряжи и неказистый боевой конь рыцаря флегматично дожевывали охапку сопрелого сена. Да уж, пожелай фон Берберг забрать имущество побежденного, обогатился бы он не намного. Ну, разве что пузатый бочонок, тщательно привязанный к задку саней, представлял здесь некоторую ценность. Видимо, в нем и хранилось обещанное рейнское. Интересно только, откуда у бедного рыцаря, который ни доспехов приличных, ни коня хорошего купить не в состоянии, столько вина?

Бурцев принюхался. В воздухе уже стоял стойкий кисловато-бражный запашок. Явно к содержимому деревянной емкости прикладывались совсем недавно и притом неоднократно. Но как? Дно у бочонка не высажено. Краника тоже не видать. Ах, вот в чем дело!

В верхней трети бочонка он разглядел небольшую сквозную пробоину, любовно заткнутую с обеих сторон тряпицами и деревянными клинышками. Забавно! Эти две маленькие дырки здорово смахивали на пулевое отверстие. Не будь Бурцев твердо уверен, что в бою за Взгужевежу он собственноручно расстрелял весь боезапас гитлеровского посла-хрононавта, еще можно было бы предположить, что кто-то где-то какой-то шальной пулей…

Бр-р-р! Что за бред! Какая пуля? Откуда? Лезут же, блин, всякие мысли после того эсэсовского кинжала-динсдольха, что возит с собой загадочный коллега — тайный рыцарь и по совместительству охотник за чужими «копьями мира».

Хватит напрягаться, Васек! Не летают больше в тринадцатом столетии пули, и все тут. А дырка в бочке… Вероятно, все вышло проще и комичнее: Вольфганг со своим оруженосцем, обуреваемые вполне понятной жаждой, продырявили несчастный бочонок с двух сторон подручными средствами — гвоздем, шипом булавы или наконечником стрелы — и присосались к нему, как пиявки. Да, пожалуй, это более правдоподобное объяснение. Заметив, с каким вожделением смотрит на вино Ясь, Бурцев решил, что попал в самую точку.

17

Рыцарь (нем.)