Россия и русские в современном мире - Нарочницкая Наталия Алексеевна - Страница 57

Принято считать, что распад СССР был неизбежен, и такой точки зрения придерживаются не только те, кто считали его «тюрьмой народов» или «последним из вымирающих видов — реликтом — многонациональной империей», как выразился эксперт по проблемам межнациональных отношений в СССР М. Мандельбаум в альманахе, выпущенном американским Советом по внешним сношениям в предверии распада СССР. Однако в этом же сборнике А.Мотыль замечает, что «вопреки широко распространенному убеждению, народы Советского Союза вовсе не столько сами пробуждаются, как их пробуждают. Они самоутверждаются вплоть до требования независимости потому, что к этому их принудила перестройка. По иронии, не кто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев, доморощенный пролетарский интернационалист par exellence, должен считаться отцом национализма в СССР».

Россия в новых геополитических реальностях

Одна из главных целей сегодняшнего передела мира — контроль над природными ресурсами и геостратегическими и военно-морскими путями к ним — за это ведутся войны современности. В этом процессе важнейшую роль играет оттеснение России на северо-восток Евразии от одного из главных коммуникационных подступов к центру мировых ресурсов — Средиземноморско-Черноморско — Каспийского региона. Он составляет северную границу Мирового энергетического или углеводородного эллипса, обнимающего Аравийский полуостров, Ирак и Иран, Персидский залив, Северный Иран, российское Предкавказье, замыкаясь в Афганистане. Конечная цель сегодняшнего передела мира — оттеснение России от одного из главных коммуникационных центров сегодняшнего мира, мира, где главное — ресурсы.

Южная кривая, начинаясь от того же Средиземного моря и Проливов, призвана соединить англосаксонские позиции в Турции через Персидский залив с Пакистаном и замыкается опять в Афганистане. Афганистан вышел из-под контроля, Ирак был препятствием, и их уничтожили. Скоро наступит черед Ирана.

Заметим, что северная граница этого эллиптического региона примыкает к Украине, Молдове, Кавказу и Закавказью. Это объясняет стратегию втягивания в атлантическую орбиту территорий от Балтики до Черного моря, истерическую травлю Белоруссии — недостающей части выкладываемой мозаики, борьбу за окончательное вытеснение России из Крыма, придание чеченскому уголовному мятежу ореола национально-освободительного движения и, наконец, вовлечение Грузии в американскую орбиту.

Задача масштабнейшей евразийской стратегии Вашингтона — обеспечить себе решающий контроль над мировым углеводородным эллипсом и необратимо отстранить от участия в регулировании пользования этими ресурсами все потенциальные и существующие центры силы, которые находятся в более выгодном географическом положении по отношению к этому региону.

Нетрудно ожидать в регионе попытку реконструировать пакт СЕНТО — Организацию Центрального договора под модным названием вроде «пакта стабильности». Вспомним, что начинался он с Багдадского пакта. Эта конфигурация призвана связать в единую цепь стратегические точки на линии: Средиземноморье — Малая Азия — Персидский залив — Пакистан, что возможно только с Ираком и

Кувейтом — Месопотамией, вожделенным призом, к которому Британия стремилась в Первой мировой войне (соглашение Сайкса — Пико) и куда она за столетие многократно входила с войсками и базами. Ирак — современный Карфаген Персидского залива — должен был быть разрушен! Только тогда «четвертый Рим» овладеет огромным евразийским эллипсом.

Заклинания об окончании «холодной войны» на этом фоне вызывают скепсис. Ее интерпретация — чистый продукт идеологии. Серьезная западная историография уже признает искаженность восприятия этого периода, указывая на волнообразные колебания интерпретаций как в русле антисоветизма, так и антиамериканизма. Наконец, появилось и признание ранее скрываемой «британской» версии, в которой холодная война имела одной из задач растворение Германии, которую вместе с антигерманским импульсом «бережно» передали британцы Америке, научив ее своему классическому видению европейского миропорядка.

Однако рискнем вообще опрокинуть постановку вопроса о «холодной войне» как об анахронизме и подвергнем сомнению саму парадигму мышления, в которой этот период представляется невиданным и более ужасным, чем ранее известные.

Международные отношения ХХ века, включая сегодняшнюю эру демократии, отличаются от «имперского» прошлого двумя лишь основными чертами — невиданной идеологизацией и неаристократической грубостью. Новое также и в чаяниях «демоса», слепо уверенного в своей мнимой «кратии», хотя за спиной охлоса судьбами мира вершит олигархия. Социальная психология отражает жажду идеальной модели, веры в прогресс и хилиастический мир. Человечество, забывшее о мире с Богом и о своей греховности, ожидает горизонтального мира между людьми и государствами и, не находя этого, ищет «жертву отпущения», чтобы снять с себя ответственность за грехи мира. Поскольку в качестве цели внешней политики и международной дипломатии уже давно выставляются не национальные интересы, а «счастие человечества», «вечный мир», «демократия», соперник становится врагом человечества. Сущность проблем и противоречий международных отношений периода «холодной войны» повторяла геополитические константы и историко-культурные тяготения прошлого. Ни Корейская война, ни вторжение США на Кубу, ни ввод советских войск в Венгрию и Чехословакию, по сути, не явили ничего нового в международных отношениях, но сопровождались невиданным отождествлением интересов с морально-этическими канонами универсума, что делало соперника врагом света и исчадием ада. В итоге преемственные геополитические устремления рассматриваются в ХХ веке в манихейской дихотомии борьбы добра и зла.

Подобная «теологизация» собственного исторического проекта явно продолжена нынешним «единственно верным, потому что всесильным» либеральным учением. Глобальное сверхобщество, проповедуемое марксизмом, затем либерализмом, становится подобно идее метафизического «Рима» «translatio imperii», переходящей то с Запада на Восток, то обратно с Востока на Запад. Сходство даже в обличении изгоев в духе хрущевского агитпропа 60-х годов: «По мере того как история уверенной поступью движется к торжеству рынка и демократии, некоторые страны остаются на обочине этой столбовой дороги». Приходится опять нарушать политкорректность и указать на продолжение не только всех констант многовекового соперничества за выходы к морю и источники сырья, но именно тех черт «холодной войны», что делали ее похожей на религиозные войны.

Проявляется это в возврате к довестфальскому правовому сознанию и подрыву суверенитета и классического международного права.

Начиная с Вестфальского мира 1648 года, положившего конец войнам между протестантами и католиками, то есть войнам «по идеологическим мотивам», источником международной правосубъектности всегда было само понятие государства, а не система ценностей или тип государственного устройства. Идея «суверенитета народа» является основополагающим постулатом Просвещения и западноевропейской либеральной демократии. Международное публичное право зиждется именно на принципе абсолютной суверенности государства-нации и суверенитет не может быть первого и второго сорта в зависимости от «цивилизованности».

Устав ООН в Главе I «Цели и принципы» не отдает предпочтения ни одной религиозно-философской или общественно-политической системе и вообще не упоминает слово «демократия». В ней утверждается суверенное равенство всех многообразных субъектов международных отношений — то есть республики и монархии, общества религиозного, будь-то христианское, исламское или индуистское, и общества либерально-демократического (западного типа). С точки зрения классического международного права и Устава ООН они абсолютно равноценны и между ними нет отношений прогрессивного к отсталому.

И.Кант утверждал, что «карательная война (bellum punitivum) между государствами недопустима, поскольку между ними нет отношения высшего к подчиненному». Еще в начале 80-х годов доминировал тезис, нынче полностью отвергаемый школой глобалистики: «при основополагающем принципе суверенности государства только интервенция с целью повлиять не на внешнее международное поведение объекта, но на его внутренние дела, безусловно должна быть расценена как противоправная» — писал известный политолог С. Хоффман.