Шипка - Курчавов Иван Федорович - Страница 59

Калитин пристально вгляделся в лицо смелой девушки с веселыми доверчивыми глазами. На правой щеке ее розовел свежий шрам, но он не портил ее, а как бы давал возможность, рассматривая его, задержать взгляд на лице подольше и оценить по достоинству ее большие глаза, красиво очерченные темные брови, неяркий румянец на нежной белизне щек, маленькие розовые губы. Какое-то особое, неизведанное ранее чувство входило в суровую душу Калитина.

— Спасибо, милая, — еле слышно произнес он, застенчиво улыбаясь и слегка наклоняя голову.

II

Несколько дней живет в Эски-Загре Павел Калитин. Он доволен встречами с болгарами, которые часто приглашают его в гости. Было бы настроение — можно все двадцать четыре часа проводить за трапезой. Но Калитин до вин не охотник, а в еде всегда сдержан, может, потому он и сухопар, как и положено настоящему военному. Многие русские изнывают от болгарской жары и до вечерней прохлады снуют как осенние мухи, но для Калитина не страшна и жара, к ней он привык в знойных местах России. Зато по-прежнему его удручает бездействие: гусары успели покинуть Эски-Загру вместе со своими горными орудиями, а он остался с дружиной и не знает, когда жо доведется встретиться с турками, чтобы утвердить прако болгар называться настоящими солдатами.

Сегодня он удручен и но другой причине. Штабс-капитан Стессель доложил ему, что ополченец Ангел обманным путем получил водку за товарища и теперь похваляется, что в следующий раз он выпьет за весь взвод. Ополченец, конечно, виноват, но разве так должен поступить начальник? Да еще на виду чуть ли не всей дружины. Налетел подобно коршуну на провинившегося и ударил его так, что из носа Ангела полилась кровь. Как это он не сдержал себя, дав волю вспыхнувшей ярости? Что теперь подумают о нем люди, которых он завтра поведет в бой и которые должны уважать его и даже любить?

В палатке было жарко, а за ее пределами стояла такая тишина, словно кого-то собирались хоронить и потому вдруг примолкли. Калитину показалось, что эта тишина оттого, что он совершил недозволенное, что это, может быть, протест ополченцев, переживающих за своего избитого товарища. Он потеребил куцую бороденку, погладил указательными пальцами тонкие кончики усов, встряхнул головой.

— Нельзя так! — решительно сказал Калитин самому себе.

Он услышал шаги и легкое покашливание за палаткой.

— Разрешите, ваше благородие, — быстро и бодро проговорил ординарец Христов.

— Входи, — ответил Калитин.

Христов в Эски-Загре преобразился. Если и до того он был всегда аккуратен и подтянут, то теперь густые и темные усы его были тщательно пострижены, лицо чисто выбрито, волосы расчесаны на пробор и смазаны, чтобы лучше лежали. Китель и брюки отутюжены до последнего вершка, а сапоги начищены до блеска. Блестели и его глаза, ожившие и очень молодые.

— Ваше благородие, а я сделал для вас табакерку, — попросту сообщил Христов. — Папироски у вас всегда поломаны.

И он протянул медный портсигар с искусно выполненной композицией: всадник на лошади, под конем лев, пронзенный копьем, позади бежит охотничья собака.

— Спасибо, Тодор, — улыбнулся Калитин, — Искусная работа! Что же ты изобразил на своей табакерке?

— Это знаменитый мадарский всадник, — охотно сообщил Христов. — Есть у нас такое село: Мадара. Это верст двадцать пять от города Шумена. Высекли всадника наши предки, по слухам, тысячу лет назад. На коне сидит хан Тервел, сын Аспаруха, основателя Болгарского государства.

— Не табакерка, а кусок истории. Молодец — сделал мастерски! — еще раз похвалил Калитин.

— Я, ваше благородие, и медник, и кузнец, и чеканщик по металлу, — воодушевился Тодор. — Могу шить сапоги и точить солнички. Габровец все должен уметь! Скорей бы побить турку, ваше благородие, соскучился я по работе! — мечтательно закончил Христов.

— Для таких, как ты, после войны будет другая работа, — сказал Калитин. — Надо готовить себя к защите Болгарии. Важнее этого дела у болгар ничего не будет, — Он вдруг замолчал. Потом взглянул на Христова и быстро, словно не желая давать времени на раздумье, спросил — Что говорят болгары по поводу случившегося? Они же видели, как я ударил этого Ангела!

— Они хвалят вас, ваше благородие!

— Я хочу честного ответа, Тодор!

— Я всегда был честен перед вами!

— Это я знаю. Но я знаю и то, что вы очень хорошо относитесь ко мне. Возможно, ваш ответ продиктован тем, что вы не хотите меня огорчать.

— Нет, ваше благородие! — Христов энергично закивал головой. — Было бы хуже, если бы вы это не сделали, честно говорю вам!

— Ты так думаешь? — Калитин настороженно посмотрел на Христова.

— Так думают все, ваше благородие! Стоян Станишев прямо заявил, что так поступить мог не болгарин, а башибузук. Никола Корчев сказал, что он не желал бы иметь отца, похожего на бесчестного Ангела. Многие говорят о том, что если бы Ангела не наказал командир, то наказали бы его они, и строже, чем вы. Да как он смел?! Дело не в чарке ракии, которую он выпил за товарища. Сегодня он обманул и выпил чужую чарку, оставив без ракии товарища, завтра он съест у него обед, а послезавтра подведет его в бою, продаст его туркам. Вот что говорят болгары!

— Спасибо, Тодор, — промолвил Калитин.

— Вам спасибо, ваше благородие!

Калитин встал и прошелся по палатке. Подошел к Христову, посмотрел ему в глаза.

— Ты молодец, Тодор, ты все правильно и как нужно понимаешь, — быстро и возбужденно заговорил он, — Не приняв настоящий бой, мы еще не стали и настоящими солдатами. Многие до сих пор не уверены в том, что из болгар выйдут такие солдаты. А я верю. Верю, что они могут выдержать все проверки, какие только выпадут на их долю. Ты, Тодор, навер-

няка станешь болгарским офицером, да хранит тебя бог! Вот и запомни одну незамысловатую истину, в истории еще не было случая, чтобы победу одержала недисциплинированная, разболтанная армия. Бодгарам предстоят трудные испытания сейчас | и еще более трудные в будущем. Страна ваша слишком хороша, чтобы на нее не позарился враг. За эту землю еще придется сразиться с противником. У болгар есть мужество, есть огромное желание биться с врагом, есть какое-то воинское умение. Но им нужна и дисциплина, суровая, беспощадная к себе дисциплина! Армия — это армия, а без дисциплины армии нет.

— Я это понял, ваше благородие.

— Надо, чтобы это поняли все. В армии нет мелочей. Вы правильно сказали: боец, выпивший обманом чужую чарку водки, завтра может съесть его обед, а послезавтра предаст товарища в бою. Что ж, будем считать наказание Ангела правильным? Так, Тодор?

— Только так, ваше благородие.

— Спасибо. Часа три можешь быть свободным.

Христов четко повернулся и вышел из палатки.

Калитин верил ему, но про себя решил, что подобное он никогда не повторит: один раз сорвался и хватит! Он вынул из кармана помятые папироски и уложил их в табакерку. В самый раз!.. А всадник хорош: гордо, живописно восседает на своем коне!.. Видно, смелым человеком был сын первого болгарского царя: из поединка со львом он вышел победителем. А теперь держит путь дальше. Врагов у него много…

В палатку без стука вошел штабс-капитан Стессель. Погладил темный ус, задорно подмигнул.

— Я, Павлик, не ожидал от тебя такой прыти! — весело сказал он, — Ты хорошо отделал этого булгарца!

Калитину вдруг все стало противным в этом человеке: и панибратское обращение, и вульгарное подмигивание, и презрительно произнесенное слово «булгарец», и то, что он настроил его против ополченца и вынудил сорваться.

— Пошли вы, Стессель, ко всем чертям! — крикнул он зло и громко, — Хватит! Научитесь уважать тех, кем вы командуете!

— Пав… — начал Стессель, — Я не узнаю вас, Павел Петрович! — Он пожал плечами, и, резко повернувшись, покинул палатку.

В ту же минуту в палатку ворвался возбужденный Иванчо — с винтовкой в руках, порывистый, разрумянившийся от быстрого бега. Калитин на мгновение подумал, что Иванчо собирается отомстить за отца, что он может, чего доброго, поднять ружье на него, своего командира. Но Иванчо поставил ружье у правого носка, вытянулся и доложил по-военному: