Шипка - Курчавов Иван Федорович - Страница 86

— На каком основании мне запретили вступить сначала в чету, а потом и в милицию?

— Не знаю. Милицию формируют сами болгары, — отрезал Ошурков.

— Но эти болгары в точности выполняют ваши инструкции! — уже повысил голос учитель.

— У меня очень хороший слух, — поморщился Степан Остапович, — и я вас дорошо услышу, даже когда вы будете шептать. Никаких инструкций в отношении вас я не давал, так как вижу вас впервые. Вы что-то путаете, уважаемый!

— Инструкция, говорят, есть насчет «Молодой Болгарии», а я состоял в этой организации.

Кое-что знает учитель! Откуда, из какого источника? Князем Черкасским рекомендовано подбирать в милицию тех, кто живет в достатке, и остерегаться голытьбы, в четы давался совет не брать неимущих, то есть безземельных. А по «Молодой Болгарии» было строжайшее указание высшего командования: обратить внимание на членов этой группы, держать их под наблюдением, следить за ними строго и доносить по всяким там недоразумениям. Знает Ошурков, что это за «недоразумения»: матушка-крамола! Крамольников никогда не терпел Степан Остапович. Однажды встретил такого в Костроме: листовку «Народной воли» читал, мужиков призывал к бунту и неповиновению. Крамольник тот пешком отправился в Сибирь, небось уж давно на том свете.

— Об инструкциях ничего не слыхал, — соврал Ошурков, — а вот смутьянов и крамольников не люблю!

— «Молодая Болгария» не состояла из смутьянов и крамольников, — возразил учитель, — Если она и призывала к бунту, то против турецких угнетателей и насильников. А разве не против этого борется сейчас русская армия, разве не против тех же угнетателей и насильников сражается русский солдат, проливая кровь и жертвуя своей жизнью?

— Федот, да не тот! — проворчал Ошурков. — Русский солдат выполняет волю царя-батюшки, он послушен своим командирам и начальникам. А кому послушны члены вашей организации? Вожакам, для которых неписан закон и которым все нипочем?

— А кому же должны были подчиняться наши люди? — спросил учитель, теребя мохнатую шапку, — Царя у нас не было, а турецкий султан для нас хуже черта. Армии у нас тоже не было, поэтому не было и командиров. А своим апостолам, руководителям восстания против турецкого ига, мы были всегда послушны!

Все, что говорил учитель, являлось правдой, но с ним нужно спорить, чтобы потом он не сказал, что переубедил русского чиновника и едва ли не склонил его на свою сторону. Такого ему не дождаться!

— У вас есть молодые, но есть и старые. А старые умнее и опытнее, они жизнь прожили, им ли не знать, как бороться с турками! — сказал Ошурков.

— Всякие есть молодые, но всякие бывают и старые! — Учитель покачал головой, — Среди старых можно встретить и таких, кто очень хорошо живет под турками и совершенно не чувствует их гнета. Такие старые готовы терпеть турок еще пять веков. А молодые, этого не хотят и готовы пожертвовать жизнью хоть сейчас, лишь бы не было в Болгарии турок, только бы последующие поколения болгар жили свободно и счастливо!

— Вы прекрасно говорите по-русски! — похвалил Ошурков.

— Я кончал гимназию в России, — ответил болгарин.

— И каких же вы придерживаетесь принципов, господин учитель? — спросил Ошурков, — За что же вы ратуете: за царя, за конституцию, за временное национальное правительство или за республику?

— Я ратую за свободную Болгарию! Только свободная, только самостоятельная! Я против любого политического подчинения Турции — вот мое кредо! За это я сражался с турками полтора года назад, за это я готов умереть хоть сегодня!

— За Болгарию может умереть каждый из нас, надо только знать, кому освобожденная Болгария попадет в руки: зрелым и мудрым мужам или безответственным молокососам, готовым ради какой-то вздорной идеи пожертвовать настоящим и будущим своего народа!

— У нас была и есть одна идея: освобождение Болгарии от турецкого ига, — сказал учитель, — И еще, прошу вас, запомните, ради бога: молодые болгары очень любят Россию и русских людей. Русский человек для нас роднее брата, а русский язык нами так же любим, как и родной болгарский! Доверяйте молодым — они друзья вам на всю жизнь!

— Доверяю, — опять солгал Ошурков.

— А чтобы паши «старые» не могли оговорить нас, сказать о нас не то, что нужно, оклеветать нас и подорвать к нам доверие со стороны русских, которым мы тай дорожим, «Молодая Болгария» распустила свой центральный комитет. Все свои надежды и чаяния наша организация возложила на Россию.

— Знаю, — невнятно пробормотал Ошурков.

— Теперь представьте наше несуразное положение, — продолжал учитель. — Молодые рисковали жизнью, чтобы принести свободу своему народу. Меня самого дважды приговаривали к смертной казни, и один раз меня даже расстреливали, но мне удалось бежать. Вот эти отметины мне сделали турки! — Учитель тронул себя за подбородок, провел ладонью по глубокому шраму над ухом. — А меня не берут ни в чету, ни в милицию. Почему?

Ошуркову ничего не оставалось делать, как что-то пообещать.

— Я постараюсь разобраться с вашим вопросом, — глухо проронил он.

— Но я пришел к вам не только ради себя! — воскликнул учитель. — Среди молодых есть немало обиженных. Мои советы могут показаться вам и дерзкими, и субъективными, и все же я наберусь смелости сказать вам о всем наболевшем за эти месяцы. Не полагайтесь на оценки, которые вам будут давать наши чорбаджии и прочие состоятельные люди. У них на первом плане эгоистический расчет: как бы не прогадать. Было выгодно дружить с турками — они дружили с ними, стало выгодно иметь дело с русскими — они стали вашими друзьями. Но они сами себе на уме, как говорят о таких в России и в Болгарии. Они повышают цены, чтобы ограбить русского солдата, и у них хватает наглости брать деньги с русского командования за то, что приносят в дар вашей армии болгары и болгарки. Они даже трофейное турецкое продовольствие сбывают вам втридорога — вот они какие! Они готовы все продать и все купить. Если им дорого дадут за совесть — они и ее уступят за прибыльную цену. Нас весьма оскорбляет, когда русское гражданское управление оценивает всех болгар по тому, что скажут эти недостойные люди. Великодушно извините, если я не так изъяснился!

Ошурков с трудом дослушал учительскую тираду, в которой опять уловил смутьянский дух. Спорить с ним не было смысла: он все равно останется при своем мнении. Ошурков протянул ему руку, с трудом улыбнулся и сказал совсем не то, что думал:

— Благодарю за добрые советы. Я очень рад, что молодые болгары преданы России и помогают ей нести свой трудный крест в это нелегкое для нее время.

II

Очередной посетитель не новичок в кабинете Степана Остаповича. Приятнейший человек! И в меру воспитан. Не сядет без разрешения, а если и предложишь, будет стоять, понимая различие между собой и высоким чиновником гражданского управления. Одет тоже не для карнавала: черный суконный сюртук, из-под которого выглядывает темный жилет, белая рубашка с мягким бантом, ладно уместившимся под накрахмаленным воротничком, волосы — темные, гладкие, уложены на пробор. Ему бы еще густую, окладистую бороду — получился бы добропорядочный русский купец, московский или нижегородский, и на. болгарина не походил бы! Особенно на того, что недавно покинул этот кабинет!

— Садитесь, прошу вас, — произносит ради приличия Степан Остапович и показывает на кресло.

— Благодарю, не извольте беспокоиться, ваше степенство! — с поклоном отвечает гость.

— С чем пожаловали? Или захотели навестить скучающего холостяка? — Ошурков широко улыбается.

— Навестить просто так не смею, — отвечает посетитель. — Дело есть, полезное дело, ваше степенство.

— Слушаю, — продолжает улыбаться Ошурков.

— Побывал я на Шипке, ваше степенство. Скучают ваши Солдатики по чайку и табачку. Присмотрел я там местечко для палатки. Коль будет воля ваша, мог бы й торговлю начать. Товар у меня есть.

— Разрешить-то оно можно. — Ошурков погружается в задумчивость. — Л что скажут потом наши маркитанты? У них договор на всякое снабжение: от махорки до сапог и сбруи.