Шипка - Курчавов Иван Федорович - Страница 88

Шелонин и Половинка отползли шагов полсотни и замерли. Минут через пять сделали еще шагов тридцать. И еще тридцать. А потом пробирались с перерывами, шагов по десять — пятнадцать, всякий раз замирая на несколько минут. Сулейманка, высунув розовый язык, смотрела на Ивана преданными глазами и как бы успокаивала: ты на меня положись, не подведу! «Может, это не турецкая, а болгарская собака, — вдруг подумал Шелонин, — может, она по-своему, по-собачьи, понимает, как нам помочь перехитрить турок!»

— Гарне мисто, Иван, — зашептал Панас. — Каминюки з трьох бокив. Захист вид пуль гарный!

Они прилегли на пожухлую траву и стали наблюдать, но ничего не замечали. Туман сгустился еще больше и стал холодней. Фуфайка и теплое бельо едва согревали. Захотелось покурить, но нельзя: турки могли быть рядом. Минуты казались очень долгими. Во вражеских ложементах послышалось скучное и протяжное пение, но оно быстро прекратилось. Внезапно Сулейманка чмцетинилась, оскалила зубы и злобно зарычала. Иван успел изловить ее за пасть и так сжал, что бедная собачка едва не задохнулась.

— Турки! — зашептал Панас. — Дивись, воны повзуть сюды!

Иван, не выпуская собачьей морды, схватил винтовку, Панас уже готов был к тому, чтобы стрелять или биться врукопашную, но турки в их сторону не завернули и взяли чуть влево. Их было четверо, ползли они с ятаганами, осторожно преодолевая шаг за шагом.

— Панас! — обернулся Шелонин к Половинке. — Слушай меня. Мы на них нападем!

— Ты здурив! — сказал Панас.

— А ты слушай, слушай! Мы на них — штыками. Ты бросишься на правого, а я на левого. Это мы быстро. А потом еще по одному. Они и заметить не успеют! А который жить захочет и руки поднимет — мы того в плен, «языком» приведем!..

План был не так уж и плох, и Панас не стал больше возражать. Они кинулись на турок и двоих закололи. Но один из оставшихся успел завопить на всю округу, ему ответила залихватским лаем вошедшая в азарт Сулейманка. На Шелонина бросился здоровенный турок с огромными черными усами и с маленькой, такой же черной, бородкой. Иван опередил ударом и этого; турок не успел пустить в дело свой кривой ятаган, так как был проколот насквозь.

Панас не мог совладать с доставшимся на его долю противником: тот был щуплым, вертким и все время ускользал от штыкового удара. Но когда в их схватку вмешался Шелонин, турок сопротивляться не стал. Он был напуган случившимся. поднятые руки его дрожали, а в темных и больших глазах застыли страх и недоумение.

— Ты нас не бойся, — добрым тоном успокоил его Шелонин, — ты теперь жив будешь, понял, басурманская твоя башка?

Турок что-то залепетал, несколько раз повторив имя аллаха, глаза его по-прежнему были полны безотчетного страха и уже покорной робости.

— Ничего, — сказал Шелонин, — потом поймешь, когда жив останешься. Жена-то есть?

Турок смотрел не мигая н молчал.

— Ладно уж! — махнул рукой Шелонин, — Ни о чем не буду спрашивать, дурья твоя башка. Поднимайся, в гости к нам пойдешь!

Турок едва осмыслил, чего от него хотят. Руки ему было позволено опустить по швам. Он ежеминутно оглядывался и, убедившись, что худшего для него уже не будет, пошел спокойней. Старший пикета, усатый немногословный пластун, похвалил Ивана и Панаса и сказал, что турка надо поскорее доставить в штаб. Это потом подтвердил и ротный Бородин, заявив, что неподалеку расположился сам генерал Радецкий и что он наверняка заинтересуется пленником.

Шелонин даже струхнул, когда услышал имя генерала: очень он грозный с виду! А затем подумал, что быть грозным у генерала не будет причины: он и Панас ведут «языка»! Еще издали их приметили штабные офицеры и хотели забрать пленного, но Шелонин сказал, что ему приказано доставить турка только к генералу и что передавать его другим он не имеет права. От него сразу же отступились. Генерала они застали у приземистой землянки; он куда-то собирался, и адъютант подводил к нему стройного буланого коня. Радецкий и сегодня показался хмурым и сердитым, но, когда увидел турка, заулыбался и стал гладить русую, с проседью, бороду, сросшуюся с такими же русыми большими усами. Подбородок его выступал чисто выбритым, синеватым островком.

— А, турок! — обрадовался он. — Очень хорошо! Когда и кем он взят? При каких обстоятельствах?

Шелонин коротко доложил, как было дело, не приминув добавить, что турка по его турецкому запаху почуяла Сулейманка.

— Что ж, послушаем вашего турка, — сказал генерал, — авось он чем-то удивит или порадует!

Радецкий подошел к пленному. Турок сильно вытянулся. Ивану даже показалось, что у него что-то хрустнуло. К генералу подскочил офицер и замер в ожидании вопроса.

— Спроси-ка, дружище, кто он да откуда, в каком таборе служил и кто ими командовал, — обратился Радецкий к переводчику.

Офицер повторил эти вопросы, но уже на турецком языке. Пленный нахмурил густые и темные брови и закрыл глаза. И опять он вспомнил аллаха, но уже совсем тихо, едва слышно для окружающих.

— Я служу в третьем таборе, — сказал он вполголоса. — Командует нами Салих-паша, а всеми нами командует великий Сулейман-паша, лучший в мире паша.

— Это хорошо, что он такого мнения о своих начальниках! — Радецкий улыбнулся. — А что слышал он о подкреплениях и есть ли они под Шипкой?

— Под Шипку пришло много новых таборов, — ответил турок, когда ему перевели вопрос генерала. — Я не знаю сколько, но видел, что это хорошие войска и они должны взять Шипку.

— Когда? — спросил Радецкий.

— Завтра.

— Почему же завтра?

— Завтра у вас воскресенье, — сказал пленный. — В воскресенье русские пьют водку и потом крепко спят.

Генерал рассмеялся и покачал головой.

— Хорошо придумали ваши начальники-паши, — проговорил он. — Русские будут пьяными, приходи на Шипку и бери их голыми руками!

— Не голыми руками! — обиделся турок, выслушав переводчика. — У нас много новых орудий, у нас много больших мортир. Нам сказали, что каждая бомба убивает русскую роту!

— Роту так роту, — ухмыльнулся генерал. — Ну а солдаты? Верят, что возьмут завтра Шипку или пока сомневаются?

— Верят, — подтвердил турок.

— Конечно, с пьяными какой разговор! — покачал головой Радецкий. Тут же распорядился — Для меня достаточно, отведите пленного в штаб.

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — доложил переводчик и повел турка в сторону лужайки, где размещался штаб.

— Ну а вы, молодцы-удальцы, заслужили свою награду! — Радецкий взглянул на Шелоцина и Половинку, перевел взгляд на штабного офицера, стоявшего поодаль, поманил его, что-то сказал ему вполголоса, и офицер на время удалился. Вернулся он быстро и протянул генералу две коробочки. Радецкий взял одну из коробочек, не спеша открыл ее, вынул Георгиевский крест и подошел к Шелонину. Тот даже не поверил в такое счастье! Радецкий прикрепил этот крестик к его груди, потом взял другую коробочку, тем же неторопливым движением открыл ее и нацепил крест на мундир рядового Половинки.

— Служите России так и дальше! — сказал генерал.

Не сговариваясь, они выпалили одним духом:

— Рады стараться, ваше превосходительство!

— Старайтесь, — задумчиво проговорил генерал и взглянул на удаляющегося турка. — Если он, окаянная душа, не врет, скоро у вас будет возможность вновь проявить себя и показать свое старание! В своих ротах панику не поднимайте. В сентябре встретим противника лучше, чем в августе!

II

Панас распрощался с Иваном и вернулся в свою роту. Теперь он лежал в новом секрете и прислушивался. С вечера ничего подозрительного у турок не было. Вот бы сюда Сулей-манку с ее нюхом! Шелонин оставил собаку у себя, он даже посчитал, что и Георгиевский крест помогла получить Сулейманка — разве можно отдать ее в другую роту!

Но часа в два ночи в темноте послышался невероятный шум: как будто одновременно передвигались тысячи людей, сталкивая с дороги камни и скрипя сапогами. Стрельбы пока не было, видимо, турки хотели подойти вплотную, чтобы начать рукопашную. Панас, не целясь, выстрелил в эту пугающую темноту и только потом взглянул на старшего пикета. Тот молча кивнул головой и тоже выстрелил. Они вдруг поняли, что если и не причинят выстрелами большого ущерба противнику, то сразу же поднимут на ноги всех, кто притаился на вершине Святого Николая. Отстреливаясь, пластуны и пехотинцы стали отходить к нижним траншеям, чтобы соединиться с выставленными караулами.