В. Маяковский в воспоминаниях современников - Коллектив авторов - Страница 48

Неприязнь ко всему устоявшемуся в искусстве, стертому временем и пошлому, была у него исключительно острая. Он ненавидел все проявления штампованных форм. Вспоминаю его выступление на одном собрании в редакции "Правды" в связи с проектом издания нового сатирического журнала, свободного от "академической юмористики". Долгое время, как всегда в этих случаях бывает, мы все бились над тем, как назвать журнал. Обсуждалось очень много названий, но ни одно не удовлетворяло собравшихся. Маяковский предложил подчеркнуто простые названия: "Махорка", "Мыло", "Мочалка", "Бов". Остановились на "Бове".

Традиционный тип художника, длинноволосого, неопрятного, с широкой шляпой и этюдником на плече раздражал его.

– Богема! – говорил он тоном, придававшим этому слову характер крепкого ругательства.

Встречая нас на улице с этюдниками и холстами, он кидал нам:

– Попы во облачении!

В стеклянном зале Вхутемаса, рядом с лихим лозунгом "Изучай трансконтинентальные лучи!" висел другой в духе Маяковского: "Расстригли попов – расстрижем длинноволосых академиков!"

Вхутемасовцы справедливо считали Маяковского своим вождем. Их привязанность к нему была настолько велика, что они не знали, как ее оформить.

Он часто бывал у них. Приход его был шумным праздником. Окружив поэта тесным, крепким кольцом, вхутемасовцы увлекали его в холодное здание. Он любил читать им стихи. И, пожалуй, нигде его могучий голос так победно не гремел, как во вхутемасовских залах.

По окончании чтения, окруженный кольцом друзей, он попадал на двор (знаменитый вхутемасовский двор, похожий в то время на Запорожскую Сечь) и наконец на улицу – Рождественку. И только тут кольцо разжималось. Его отпускали до "ближайшего дня".

С. Я. Сенькин . Ленин в коммуне Вхутемаса

В коммуну студентов Вхутемаса 25 февраля 1921 года неожиданно приехал товарищ Ленин.

У нас только что кончилось собрание ячейки. Я по обязанности завклуба пошел закрывать парадную дверь, выходящую на Мясницкую. Было уже около одиннадцати часов вечера, и меня немного удивил стоявший в такое позднее время автомобиль у нашего дома. "Наверное, – подумал я, – из ЧК, приехали кого-нибудь "накрыть" (в нашем доме в то время жило еще порядочно спекулянтов, и из ЧК довольно часто приходили их навещать; мы этому обстоятельству всегда радовались по разным причинам, в том числе и потому, что освобождалась лишняя площадь, где мы могли поселить студентов).

Догоняю на дворе ребят, сообщаю об автомобиле. Решаем завтра днем идти смотреть, где наложены печати. По темной лестнице поднимаемся к себе в комнату. Впереди нас какие-то четыре фигуры ощупью тоже пробираются наверх (в то время действовали приказы максимально экономить электричество, – у нас на лестнице была непроглядная темь, но по другой причине: ребята вывертывали лампочки со всех, по их мнению, "лишних" мест и освещали свое общежитие). Добравшись до площадки, одна из четырех фигур, идущих впереди вас, чиркает спичкой и рассматривает номера квартир. Мы в это время с шумом и гамом тоже подошли к площадке и, привычные к темноте, быстро их перегоняем. Спрашиваем, кого ищут.

– Квартиру восемьдесят вторую.

– А там кого?

– Варю Арманд.

– Идите выше, она сейчас придет с собрания.

При свете спички я разглядел лицо, очень напоминающее лицо Ленина (он как раз зажигал спички), и я побежал скорее наверх, чтобы посмотреть при свете огня. За мной вбегают ребята, кричат дежурному: "Скорей ужин!" Никто не подозревает, кто идет сзади; я не высказываю своих предположений: хочу сам проверить... Входят первыми две женщины: одна помоложе, другая совсем пожилая – и проходят в комнату девчат. За ними идет коренастый мужчина в меховой шапке, с высоко поднятым воротником – раскланивается со всеми: "Здравствуйте, здравствуйте". Вглядываюсь... Как будто? Нет... Один мужчина остается в передней. Я приглашаю его в общую комнату, но он говорит, что останется в передней, и просит дать ему табурет. Я приношу табурет и спрашиваю:

– Кто это прошел, товарищ Ленин?

Смеется:

– Да.

– Ребята, а ведь у нас Ленин!

Все в кучу. Никто не верит. Я говорю:

– Вот товарищ сказал, вместе с ним приехал. Боимся войти в девичью комнату. Наконец гурьбой, подталкивая друг друга, вваливаемся.

– Здравствуйте, товарищ Ленин! Мы вас не узнали. Нам всем хочется с вами поговорить.

Переводим дух – все слова вышли. Очевидно, мы представляли комическое зрелище. Девчата, уже освоившиеся с гостями, глядя на нас, залились хохотом. К ним присоединились гости. Понемногу наше смущение проходит.

Владимир Ильич внимательно и с веселым лукавством оглядывает нас и спрашивает:

– Ну что же, расскажите, как живете.

Отвечаем чуть не хором:

– Ничего. Теперь дело идет вовсю!

– Ну, по вашему-то виду нельзя сказать, чтобы очень хорошо.

Я, чувствуя на себе взгляд Ильича, окончательно смущен, пытаюсь за кого-нибудь спрятаться и этим вызываю новый взрыв хохота. Ребята выручают:

– Он сегодня болен, у него тридцать восемь градусов, а то он лучше выглядит.

– Ну, как идет работа?

– С работой дело идет хорошо.

Опять все наперебой стараемся похвалиться, чего мы, студенческий коллектив, достигли во Вхутемасе.

– Вот только сегодня, Владимир Ильич, мы на ячейке постановили, чтобы профессура перерабатывала программы при участии студентов, а то они только говорят, а дела никакого, теперь вот дело пойдет.

Останавливаемся, ждем эффекта. Владимир Ильич хитро поглядывает на нас.

– Вот как, только сегодня?

Опять общее смущение.

– Да ведь, Владимир Ильич, очень трудно и учиться и учить учителей, а они относятся ко всему спустя рукава. Пока их обломаешь, нужно много времени, а мы вот все же кое–чего добились. Организовали общежитие исключительно силами студентов, организовали ячейку комсомола.

– А вы-то, значит, постарше? – спрашивает Владимир Ильич.

С гордостью:

– О, мы уже в РКП. Мы, и так, Владимир Ильич, идем по сравнению с другими вузами впереди, у нас теперь будет рабфак.

– Ну, а что же вы делаете в школе, должно быть, боретесь с футуристами?

Опять хором:

– Да нет, Владимир Ильич, мы сами все футуристы.

– О, вот как! Это занятно, нужно с вами поспорить, – теперь-то я не буду – этак вы меня побьете, я вот мало по этому вопросу читал, непременно почитаю, почитаю. Нужно, нужно с вами поспорить.

– Мы вам, Владимир Ильич, доставим литературу. Мы уверены, что и вы будете футуристом. Не может быть, чтобы вы были за старый, гнилой хлам, тем более что футуристы пока единственная группа, которая идет вместе с нами, все остальные уехали к Деникину.

Владимир Ильич покатывается со смеху.

– Ну, я теперь прямо боюсь с вами спорить, с вами не сладить, а вот почитаю, тогда посмотрим.

Но ребята разошлись и подкрепляют свои доводы чтением отдельных мест из стихов Маяковского и "Паровозной обедни" 1 Каменского.

– Ну, покажите, что вы делаете, небось стенную газету выпускаете?

– Как же, уже выпустили около двадцати номеров. Приносим No 1 нашего стенгаза.

Владимир Ильич нарочно долго читает лозунг Маяковского. "Мы разносчики новой веры, красоте задающей железный тон. Чтоб природами хилыми не сквернили скверы, в небеса шарахаем железобетон" 2.

– Шарахаем, да ведь это, пожалуй, не по–русски, а?

Мы сперва как-то растерялись и ничего не ответили, но нас выручил вхутемасовец с рабфака, который очень громко с запалом сказал:

– Да ведь это, Владимир Ильич, по–рабочему. Все рабочие так говорят.

Владимир Ильич был доволен ответом, хотя еще раз перечитал лозунг, как бы не вполне с ним соглашаясь. Очевидно, от него не укрылись наши симпатии к Маяковскому, да мы и не думали их скрывать. Он спросил, как нам нравится Маяковский. Конечно, мы все были горой за него, и, в свою очередь, спросили Владимира Ильича, читал ли он стихи Маяковского. Владимир Ильич отшучивался, что выберет время – почитает.