Клык - Паттерсон Джеймс - Страница 36

Клык явно упражнялся в сочинении на тему «Туманный, неопределенный, уклончивый». Из его послания можно вычитать все, что угодно. Только почему-то сердце у меня замирает от страха.

В комнату входит Надж.

— Значит, Ангел от нас совсем ушла? Не может этого быть. Я уверена, она еще вернется. — И тут она замечает мое лицо. — Что случилось? Еще что-то стряслось?

Протягиваю ей записку.

Она читает и хмурится:

— Клык улетел? И он тоже? А когда он вернется?

Я с трудом выдавливаю из себя:

— Откуда мне знать?

Значит так, после всех наших приключений всем прекрасно известно, что даже в минуты самой страшной, самой неотвратимой опасности я держу себя в руках. Даже съязвить могу, что бы нам ни угрожало. Ничего не поделаешь, командиру на части никак нельзя рассыпаться.

Но от этой записки земля уходит у меня из-под ног. Сколько можно!? Достали меня своими прощальными записками. И что он хочет сказать своим «Тебе сейчас лучше будет без меня»? Он что, совсем спятил? И кто он вообще такой, чтоб решения без меня принимать?

Я заледенела. Только горячие слезы обжигают мне щеки.

— Макс? — Надж опускается рядом со мной на кровать. Глаза у нее круглые от испуга и удивления. Я для всех опора. Все думают, что я сильная. Что все вынесу. Надж привыкла, что чуть у нас какие проблемы, я верчусь и кручусь, как уж на сковородке, пока все не разрулится. Ей странно видеть, как я сникла и опустила руки. А уж мои слезы, видно, совсем ее обескуражили.

А я между тем как-то боком сползаю все ниже и ниже на кровать, и комната все больше наклоняется и скособочивается.

Чувствую, как Надж вскакивает на ноги и выносится из комнаты в коридор:

— Доктор Мартинез! Доктор Мартинез! Скорее! Макс плохо!

Еще пара секунд — и я чувствую мамину прохладную руку на своем пылающем лбу:

— Макс, девочка моя, что с тобой?

Потом комната заполняется народом и приглушенными голосами. Мама отводит у меня с лица волосы, и я морщусь, когда ее пальцы запутываются в моих колтунах.

— Макс, — говорит Надж, — смотри, Игги печенье испек. Хочешь попробовать?

Она прижимает печенье к моим губам. Вдыхаю шоколадный запах. Открываю глаза и вижу вокруг остатки моей стаи, маму, Дилана и Джеба. Все они столпились вокруг постели.

— Макс, что с тобой? — повторяет дрожащим голосом Надж.

— Мы прочитали его записку, — говорит мама.

Смотрит на меня внимательно, потом переводит взгляд на всех остальных:

— Дайте нам с Макс минутку одним поговорить.

Все выходят, и Игги, последний, закрывает за собой дверь.

— Ты его так любишь, что тебе кажется, будто жизнь без него кончилась.

Наши глаза встречаются. Я никогда и никому, даже самой себе, не признавалась, как сильно я его люблю. Но мама все понимает. Она берет меня за руку:

— Тебе кажется, ты без него умрешь.

Стараюсь проглотить застрявший в горле ком, но у меня ничего не получается.

Мама ласково приподнимает на подушке мою голову, чтобы мне было лучше ее видно.

— А теперь давай подумаем, что нам со всем этим делать?

75

Клык размышляет, нашла Макс уже его записку или пока не нашла. Она теперь его убьет. Когда… если он ее снова увидит. Но о встрече он думать не может. Этот сосунок Дилан прав. Нечего ему стаю подставлять. Надо держаться от них подальше. Только куда ему теперь податься? В Монтану? В Канаду? В Папуа-Новую Гвинею?

Но об этом он подумает после. Для начала у него к Полотняному есть кое-какие вопросы. Пора наведаться к нему за ответами.

Вот и дом. Надж всем показала спутниковые фотографии. На террасе никого, только пара пустых шезлонгов. В бассейне тоже никого. Клык бесшумно приземлился.

В следующую секунду что-то обожгло его руку, чуть пониже плеча. Из рукава торчит маленькая стрела.

Клык тихо выругался, огляделся в поисках стрелка и выдернул стрелу. Потом колени у него подкосились, и мир пошел колесом. Единственное, что он может разобрать в этой круговерти, это что к нему с улыбкой идет профессор Ханс, а за ним едва поспевают четверо здоровенных охранников в форме.

— Клык! — говорит Г-Х, — я знал, что или ты, или Макс не заставите себя ждать. И, как видишь, приготовился к твоему визиту.

Клык упал, сильно стукнувшись головой о плиты террасы, но даже не смог вскрикнуть. Он весит целую тонну. Руки какие-то стопудовые — их не поднять. Веки тоже слишком тяжелые — сами собой опускаются. Он теряет сознание. Последнее, что он видит, — лицо Ангела и ее открытый от удивления рот.

И темнота.

76

Все болит.

Голова раскалывается. Он дотрагивается до виска — пальцы прилипают к полузастывшей крови. На затылке огромный шишак и волосы слиплись, тоже от крови. Разбитая губа распухла. Пошевелить пальцами левой руки невозможно — их точно окунули в бензин и подожгли.

Дышать больно — сломана пара ребер. Эта боль ему хорошо знакома. Где он? Клык напрягает память. Что с ним?

— Клык? — Голос Ангела постепенно проникает сквозь густую туманную пелену.

— Мммм…

Он пытается проглотить слюну, и рот затопляет вкус крови. Нос, похоже, тоже сломан. В конце концов страшным напряжением воли ему удается открыть один глаз. Другой — безнадежно заплыл.

Он пару раз моргнул. Мир вокруг расплывчатый и мутный, со слабыми вспышками света. В уши ударяет приглушенное гудение и тонкий писк приборов. Черт! Он в Школе!

— Школа… — хрипит он. Писк датчиков и мониторов становится быстрее и громче — они безотказно реагируют на хлынувший в кровь адреналин.

— Нет, нет, Клык. Это не Школа. Все в порядке. — Маленькая ручка Ангела гладит его по плечу.

Он чувствует, как еще кто-то осторожно, но твердо опускает его руки вниз, укладывает их вдоль тела, и как сразу же пара тяжелых толстых наручников пристегивает его запястья к боковым поручням койки. Неимоверным усилием он чуть-чуть поворачивает голову и видит существо в медицинском халате. Существо проверяет, крепко ли привязаны его ноги.

Клык поискал глазами Ангела. Она стоит совсем рядом. Лицо у нее озабочено, но она пытается улыбнуться.

— Хорошо, что ты пришел в себя.

— Штпроисходи? Де я?

— Ты в доме профессора Ханса в Малибу, — объясняет Ангел. — Тебе дали… успокаивающее, чтоб ты не расстраивался, но организм среагировал непредсказуемым образом, и ты потерял сознание. А когда пришел в себя, начал все крушить. Стулья кидал, стекла бил, на людей кидался. Тебя пытались… утихомирить. Но слегка стукнули и повредили, — заканчивает она шепотом и отводит глаза. Щеки у нее пылают.

Ничего такого Клык не помнит и напрягает память, пытаясь понять, что же все-таки случилось на самом деле? Медленно, преодолевая боль, он поворачивает голову к другой руке. От нее тянутся к капельнице прозрачные пластиковые трубки.

— А этэшто?

Ангел облизнула пересохшие губы.

— Это… лекарство. Помочь тебе…

— О! Наш гость уже очнулся?

Клык повернул голову, чувствуя, как в черепе перекатываются железобетонные шары. К нему подходит Гюнтер-Хаген, такой же сверкающий чистотой и такой же крахмальный, как всегда.

— Что вы со мной сделали? — Все остатки сил Клык вложил в эти пять слов.

— Клык, я очень рад, что ты к нам присоединился. Ангел уже приняла единственно правильное решение: помочь мне в моей работе. А теперь и ты с нами. Ты, Клык, прекрасно знаешь, что мир скоро непоправимо и безвозвратно изменится. Выживут лишь немногие. Только те, у кого повышенная адаптационная способность.

— Дай мне встать, — требует Клык, но про себя сомневается, сможет ли он сесть. — Выпустите меня отсюда.

— Нет. Для этого еще не время. — Кошмарик показывает на капельницу. — Мы разработали препарат. Назовем его вакциной. У обычных людей она вызывает повышение приспособляемости к новой экстремальной окружающей среде и увеличивает их шансы выжить. Я с нетерпением жду результатов ее воздействия на уже усовершенствованную форму жизни. Например, на тебя.