Луна и радуга - Рафси Дик - Страница 35

Мы вчетвером бежали за мулгаджи, подбадривая его, так что он бросился вперед и, мотая хвостом из стороны в сторону, спрыгнул прямо на головы зрителей. Дальнейшее его продвижение можно было проследить только по вскрикам женщин, когда он начинал взбираться по чьим-то ногам. После шумной суматохи мы наконец поймали его и поместили в центре беговой дорожки. Он тотчас встал на задние лапы и вызывающие зашипел на наезжавшие телекамеры.

Мы потребовали первый приз, но судьи отстранили Рега Ансетта, а с ним и профессора Хартли-Крика от участия в любых крокодильих бегах пожизненно. Отставной спринтер мулгаджи поселился в зоопарке Харгли-Крик, где до сих пор увеселяет туристов.

После корробори я остался в Кэрнсе. В то время под руководством Рэя Крука я уже стал пробовать силы в живописи маслом. Мои старые работы обеспечивали безбедную жизнь, но мне уже хотелось рисовать пейзажи и перенести на полотно частичку окрестностей Морнингтона.

Я работал упорно, и перед моим отъездом домой на сезон дождей Рэй решил организовать в галерее Маккуэри в Канберре выставку картин, в которой вместе с ним участвовали Варренби, Линдсей и я. Что до меня, то я был очень доволен тем, как осуществляется наш десятилетний план.

У меня скопилось достаточно денег, чтобы построить новый дом. Миссия заказала тес и кровельное железо. Их доставило грузовое судно «Кеннеди», а через несколько дней я приехал домой. Мы собирались поставить небольшой двухкомнатный домик с верандой для старших мальчиков Мервина и Рэймонда. Я привез с собой нейлоновую рыболовную сеть, и Элси с мальчиками ловили достаточно рыбы на всех, пока с помощью плотника из миссии я собирал дом. Мы давали свою сеть взаймы соседям и, когда у них была удачная охота, получали за это свою долю мяса дюгоня и черепахи.

Шлюпкой, купленной в Кэрнсе, в основном пользовались мои братья Линдсей и Тимми. Они же снабжали Элси и детей рыбой в мое отсутствие. Однажды днем, когда я был занят на постройке дома, один из моих родичей попросил шлюпку. Она лежала без дела на берегу под панданусами. Я решил, что никому из нашего семейства лодка не понадобится, и позволил взять ее на все утро. В обед за лодкой пришел Линдсей, но ее еще не вернули. Узнав, что я одолжил ее, не спросив у него, Линдсей разозлился. Мы жестоко разругались. Дело дошло до бумерангов и тяжелых нулла-нулла.

Все соседи сбежались на нас смотреть. Я отвык от старого оружия и чувствовал, что у меня мало шансов против Линдсея, отлично владевшего боевыми приемами аборигенов. Но я был в ярости, потому что шлюпка все-таки наполовину принадлежала мне, пусть даже я и младший брат. Старый Жако прыгал вокруг, ругая нас и уговаривая помириться. Но это было бесполезно. Элси, тоже вне себя от злости, подбадривала меня. Я бросил первый большой бумеранг в Линдсея, целясь в ноги. Он был готов к этому и отскочил: мой бумеранг ударился в панданус. Его оружие со свистом пролетело на уровне моего плеча, и я сумел перекинуть его через голову нулла-нулла. Мой второй бумеранг был нацелен лучше, но Линдсей нулла-нулла отбил его. У меня оставалась лишь нулла-нулла. Я готовился отбить его последний бумеранг и потом сойтись в ближнем бою.

Бумеранг, вращаясь, стремительно полетел в меня. Я поставил вертикально перед собой нулла-нулла, бумеранг ударился об нее, раскололся, и большой кусок попал мне в висок. Элси рассказывала потом, что я упал, дернувшись, как подстреленный кенгуру. Таким образом, проиграв поединок, я потерял свое право на шлюпку. От этой битвы у меня остался лишь шрам на голове.

Сезон дождей в этом году наступил рано, в декабре пошли сильные ливни. Я был рад, поскольку это давало возможность скорее заготовить кору.

Дом был готов вскоре после рождества. Мы с Элси взяли большую палатку и отправились на Тимбер-Пойнт на восточной стороне реки Дюгонь. Я хотел нарезать и насушить коры на весь год; к тому же вокруг Тимбер-Пойнт всегда хорошая охота.

Мы разбили удобный лагерь в тени густой рощи панданусов недалеко от берега. В прохладные утренние часы Элси помогала мне обдирать кору, а днем я писал картины маслом. Элси и дети играли в воде, ловили сетью рыбу или собирали в кустарнике вдоль берега дикий виноград, инжир и другие фрукты и ягоды, созревающие в это время года.

К концу школьных каникул большие штабели коры уже сушились у нас под навесом. Я приготовил около двадцати картин маслом, чтобы отослать Рэю Круку в Кэрнс. Он должен был вставить их в рамки. До следующего рождества мы надеялись собрать денег на новую шлюпку и на поездку Элси с детьми в Кэрнс.

Канберра и пещерные росписи

Художественная выставка в Канберре состоялась в конце апреля. Туда я летел самолетом и сильно нервничал. В аэропорту Брисбена Фрэнк Вулстон встретил нас и пожелал удачи. Он рассказал, что собирается провести в июне этнографические исследования в обширных районах дождевых лесов к югу от Кэрнса. Вулстон звал меня с собой, но я не мог ни о чем думать, кроме выставки, открывающейся через несколько часов. Что-то скажут о моих работах?

Я смотрел в иллюминатор на береговую полосу далеко внизу. Вдруг Варренби сказал:

— Ну, Губалаталдин, как, по-твоему, выполняется наш десятилетний план?

И мы стали вспоминать тот первый вечер в Карумбе несколько лет назад и все, что происходило потом, строить планы на будущее.

Я сидел в кресле самолета, летевшего высоко над облаками, и думал о том, как мне повезло, что я встретил людей, пришедших мне на помощь. Как много прошло времени с тех пор, когда я маленьким мальчиком бегал по песчаным берегам Лангу-Нарнджи и знал лишь мир своих предков. Конечно, это были счастливые дни. Потом, уже повзрослев, в своих скитаниях я понял, как страшен удел несчастного темнокожего в мире, управляемом белыми. Я стыдился цвета своей кожи. Она ставила меня в неравное положение по отношению к белым людям. Однако мне повезло: я стал художником, и почти все, кого я встречал, считались со мной как с человеком мыслящим и держались наравне. У большинства же моих соплеменников до сих пор нет хороших жилищ, не хватает пищи, они не могут получить работу из-за того, что не имеют образования.

Самолет снизился и пошел на посадку в Сиднее. Я не мог поверить своим глазам при виде такого количества домов с красными крышами. Они занимали все пространство до горизонта. Мы должны были пересесть на другой самолет, и, выйдя на улицу, я удивился, что в Сиднее холодно. Однако в Канберре, куда мы прибыли днем, было еще холоднее.

Мы остановились в центре города, в мотеле. Здесь нас ждала записка от директора галереи Маккуэри Анны Саймонс с приглашением прийти и принести наши последние работы. Я очень обрадовался, когда увидел в галерее свои картины. Они висели рядом с работами Рэя Крука, Варренби и Линдсея и смотрелись хорошо.

Выставку открыл в пять часов мистер Фред Маккарти из Австралийского института истории и культуры аборигенов. К открытию собралось много народу. Мне трудно вспомнить, что происходило там — я разговаривал со множеством людей и, пожалуй, выпил слишком много шерри. К шести часам были проданы все мои и большая часть картин моих товарищей. Анна Саймонс и ее муж Джо пригласили нас на ужин. После шумного вечера, устриц, бифштексов, красного вина и шампанского я уже не шел, а плыл назад в свой мотель.

Ночь была лунная. Поеживаясь от холода, мы шли зелеными улицами Канберры. Я взглянул вверх на старика Гидегала и подумал, что сейчас он видит моих родных и соплеменников там, в наших теплых краях у залива Карпентария. Далеко же меня занесло.

В мотеле вместе с нами лифта дожидались еще два солидных господина. Я заметил, что они пристально рассматривают меня. У меня были длинные волосы и большая волнистая борода, и одет я был в двубортный жакет с серебряными пуговицами и серые брюки. Я пробормотал что-то насчет холодной погоды, и один из них заметил, что у меня на родине, наверное, намного теплее. Когда мы вошли в нашу комнату, Варренби расхохотался, и я спросил, в чем дело.