Плащ и шпага - Ашар Амеде - Страница 58

Монтестрюк хотел отвечать, она перебила его:

— Вы мне скажете, может быть, что я это знала, что вы мне это говорили и что я ничего не имела против.

— Именно.

— Да, но я передумала. Все изменилось. Чего вам искать там, чего бы не было здесь?

— Разумеется, если бы я хотел искать в этой далекой стороне, наполненной турками, прелесть и красоту, было бы глупо бежать отсюда.

— Ну?

— А слава?

— А я?

Югэ не отвечал. Он смутно понимал, что начинается решительная борьба.

— Вы молчите? — продолжала она, бросив на него оживленный взгляд. Должна ли я думать, что вы все ещё не отказываетесь от намерения ехать в Венгрию, когда я остаюсь в Париже?

— А служба королю, графиня?

— А моя служба?

Она встала. выражение её лица было уже не то: гнев согнал с него свежий румянец, губы плотно сжались.

— Ну что же? — продолжала она. — Ведь это не серьезно, ведь вы не уедете?

— Я должен с сожалением сказать вам, что наоборот нет ничего вернее того, что уеду.

— Даже если бы я попросила вас остаться?

— Вы только прибавили бы ещё одно сожаление к тому, которое я уже и так испытываю, поступая против вашего желания.

Графиня де Суассон сильно побледнела.

— Вы знаете, граф, что если вы уедете, это будет разрыв между нами?

Голос её стал жестким и суровым. К несчастью Югэ был из таких людей, которые сердятся, когда им грозят, и которых легко возмутить окончательно.

— Сердце мое будет разбито навеки, но когда дело касается моей чести, я ни для кого и ни для чего не могу отступить.

Ах, да! Ваша честь! — вскричала она. Теперь я вспомнила: должно быть обет, данный графине де Монлюсон?

Югэ гордо поднял голову.

— Сознайтесь, по крайней мере, что эта причина стоит всякой другой!

— И это вы мне говорите? Послушайте! Это крайне неловко и так же крайне неосторожно!

Она совсем позеленела, черные глаза горели зловещим огнем. Югэ стоял перед ней не, опуская взора. Эта гордость и раздражала её и пленила.

— Еще одно слово, — сказала она, — может быть, последнее!

Монтестрюк поклонился.

— Если бы я согласилась все забыть, если бы я согласилась расстаться с вами без злобы, даже протянуть вам руку, но с одним только условием, что вы не увидите больше графиню де Монлюсон, — согласитесь ли вы? О! пожалуйста без фраз, одно только слово: да или нет?

— Нет!

— Что бы ни случилось теперь — не моя вина!

И, сделав гордое движения, она сказала глухим голосом:

— Граф, я вас не удерживаю.

В ту минуту, когда Югэ, сделав глубокий поклон графине де Суассон, шел по темной комнате к выходу, он почувствовал, что его схватила за руку маленькая женская ручка.

— Как! Уже? — прошептал ему на ухо веселый и ласковый голос Брискетты.

— А! Это ты, крошка! — сказал Югэ. — Откуда ты явилась? Я не видел тебя сегодня вечером ни в саду, ни в павильоне.

— У всякой горничной могут быть свои дела, как и у знатной дамы. Потом я вспомнила, что могу здесь понадобиться, и вернулась. так дела то идут не совсем ладно?

— Твое отсутствие принесло мне несчастье. Только отведали крылышка куропатки… и доброй ночи!

— А! А!

— Что делать? Здесь не то что на Вербовой улице! С обергофмейстеринами утро бывает иногда близко к вечеру, хотя первый час и не давал мне повода ожидать такой злополучной развязки.

— Но почему же?

— Потому что графиня де Суассон сначала немножко полюбила меня, а теперь вздумала много ненавидеть.

— Увы! Это в порядке вещей!

Они вошли в темный сад. Звезды сверкали на темно-синем небе. Брискетта шла безмолвно рядом с Югэ, продолжая держать его за руку.

— О чем ты задумалась, Брискетта, дружок мой? — спросил Югэ.

— О тебе. Этот разрыв стоит, поверь мне, чтобы о нем подумать. Но, скажи мне ведь во всем есть оттенки — как именно ты расстался с графиней? Холодно, или совсем поссорились? Только дурно, или очень дурно?

— Так дурно, как ты только можешь себе представить, и даже ещё хуже, как ни богато твое воображение!

— Черт знает, как скверно!

— Именно это самое и я сказал сам себе, но что же тут делать?

— Надо принять меры предосторожности.

— Против женщины?

— Особенно против женщины! Когда ты уезжаешь?

— Сегодня надеюсь кончить последние сборы, а граф де Колиньи, я знаю, будет готов сегодня вечером.

— Значит, завтра уедете?

— Или послезавтра, самое позднее.

— Ну! Не уезжай же, не повидавшись со мной.

— Очень рад! Но где и как?

— Это не ваша забота, граф, а мое дело. Вас известят, когда будет нужно. Только не забудьте побывать завтра в Лувре и подождать в галерее на берегу озера, пока не получите обо мне известий.

На этом они расстались и садовая калитка без шума закрылась за Брискеттой.

— Какой, однако, у меня друг! — говорил себе Югэ, идя по темному переулку, где уже не было ожидавшей кареты. Вот у маленькой девочки великая душа, а у знатной дамы такая маленькая!

На углу улицы садовая стена была в одном месте пониже. Бросив взгляд в эту выемку, Югэ увидел красный свет, блестевший, как звезда наверху павильона, из-за деревьев. Он вздохнул.

— Этот свет напоминает мне глаза Олимпии, когда он рассердится, прошептал он, — глаза, из которых светит тоже красный, как кровь, огонь.

Он только повернул за угол, и за высокой стеной уже не видно было павильона, как вдруг, из углубления в стене выскочил человек и почти в упор выстрелил в него из пистолета. Югэ отскочил назад, но пуля попала в складки его плаща, и он почувствовал только легкий толчок в грудь. Оправившись от удивления, Югэ выхватил шпагу и бросился на разбойника, но тот пустился бежать и скрылся в лабиринте улиц.

— Как заметно, — сказал себе Монтестрюк глубокомысленно, — что у меня нет больше кареты в распоряжении!

На другой день, несмотря на все волнения прошлой ночи, он не забыл явиться в Лувр и пойти в галерею на берегу озера. Через час появился лакей в ливрее королевы и попросил его идти за ним. Когда он дошел до конца большой комнаты, у дверей которой стоял на карауле мушкетер, поднялась портьера и Брискетта увлекла его в угол и сунула ему в руку два ключа.

— Тот ключ, что потяжелее — от садовой калитки, которую ты знаешь, сказала она очень быстро, — а другой, вот этот — от дверей павильона. Я хотела передать их тебе из рук в руки. Тебя будут ожидать в полночь.

— Графиня? Но сейчас один дворянин из свиты королевы сказал мне, что она больна и не выходит из комнаты?

— Графиня всегда бывает больна днем, когда должна выехать вечером.

— А! Так это, может быть, чтобы помириться?

— Может быть.

— Тем лучше. Я не люблю быть в ссоре с женщиной.

— Ты не опоздаешь?

— Я то? будь уверена, что нет, несмотря на маленькое приключение, над которым можно бы и призадуматься. Но я не злопамятен.

— Какое приключение?

— Безделица, которая, однако, могла мне сделать дырку в коже. Но я хочу думать, что графиня де Суассон тут ни при чем.

— Приключение, безделица… ничего не поймешь, говори яснее.

Югэ рассказал, что с ним было вчера, когда он вышел из павильона: Брискетта подумала с минуту, потом улыбнулась и сказала:

— Я не пошлю тебя в такое место, где тебе может грозить какая-нибудь опасность. Делай, что я говорю, с тобой не случится никакой беды.

Когда Брискетта появилась перед графиней де Суассон, она ходила взад и вперед по комнате, ка волчица, с бледными губами, с мрачным взором.

— О! — сказала она себе. — Гроза бушует, тем лучше я узнаю, что она думает.

— А! Это ты? — произнесла графиня не останавливаясь.

— Да, это я, — отвечала Брискетта покорным голосом.

— Ты не забыла, что я тебе говорила поутру?

— О чем это, графиня?

— О графе де Монтестрюке.

Графиня мне сказала, кажется, что он дерзкий.

— Наглый, Брискетта!

— Это разница, графиня, — разница, которая обозначает ясно ваше мнение об этом графе.