Генерал-адмирал. Трилогия - Злотников Роман Валерьевич - Страница 150

Константин окинул их взглядом и пробормотал:

— Калибр — три и сорок пять дюйма, как у старой крупповской образца семьдесят седьмого года, вес снаряда — двадцать два фунта, скорострельность… Хм, вот ведь привязалось! — усмехнулся он и огляделся, разыскивая кого-нибудь из станционного начальства. Разрешение путешествовать с воинским эшелоном ему выбил отец, но по прибытии в Маньчжурию Константину следовало получить аккредитацию при штабе Куропаткина, который, по последним сведениям, находился в Мукдене. А этот эшелон, судя по тому, что сказал Баташов, дальше не идет. Следовало, во-первых, уточнить, насколько все это правда, и во-вторых, узнать, каким образом добраться до Мукдена.

Единственным человеком в мундире железнодорожника оказался жилистый невысокий старик, с гордым видом торчавший у края разгрузочной платформы.

— Не подскажете ли, уважаемый, — обратился к нему репортер, — как мне побыстрее попасть в Мукден?

Железнодорожник окинул его строгим взглядом и поинтересовался:

— А вы хто такой будете?

— Константин Садовничий, репортер, — представился молодой человек и пояснил: — Мне как репортеру надо зарегистрироваться в штабе генерала Куропаткина. Таковы правила.

Железнодорожник кивнул, задумался на минуту и снова спросил:

— А с ешелоном почему ехали?

— У меня было разрешение от штаба военных перевозок, — пояснил Константин, роясь в кармане, — ну и самому интересно было. Я уже два репортажа по пути следования отправил. Из Петропавловска и из Тайшета, — гордо проинформировал он железнодорожника. Как сообщил ему самому редактор отдела репортажей, оба его материала были уже опубликованы и приняты публикой очень благосклонно. Нет, здесь, в Маньчжурии, репортеров уже хватало. В том числе и от его родного «Нового времени». Но все они добирались сюда из Москвы с комфортом, в привычных пульмановских вагонах, а не как он, с воинским эшелоном. Поэтому вот такого репортажа, из первых, так сказать, рук, с вагонных нар, никто еще не писал. Так что воспоминание об этом доставляло молодому репортеру удовольствие. — Вот оно, кстати, — и он протянул железнодорожнику уже изрядно мятую бумажку.

Тот внимательно изучил разрешение, а затем улыбнулся:

— Дык это, можете нанять рикшу, эвон их скока. Как все началось, так многие местные свое ремесло забросили и в рикши подались. Здесь-то многие ешелоны останавливаются под разгрузку, а кому из господ офицеров до Мукдена добраться надобно бывает. Вот местные и зарабатывают. Вы не смотрите, что они такие тошшие, они — жилистыя. Быстро доташшат.

Константин окинул взглядом толпящихся у недостроенного станционного здания китайцев и стоящие рядом с ними легкие повозки с сиденьем на одного человека. Так вот они какие — рикши…

— А то подождите, через два часа еще один ешелон подойдет.

Константин озадаченно нахмурился:

— Он тоже будет здесь разгружаться?

— Он-то? Он — будет.

— А тогда какой смысл его ждать?

— Так он не весь будет, а половина. Ну, чуть более. А остальные вагоны аккурат на Мукден и пойдут. Тама штабные и интенданты едут. И имущество на войсковые склады. Вот я вас туда и подсажу.

Константин задумался. С одной стороны, может, стоит взять рикшу? Для него же это дикая экзотика; да и до Мукдена тут вроде рукой подать: вполне возможно, быстрее выйдет. А с другой — ему, как любому русскому, как-то претило «ездить на людях».

— И долго вагоны расцеплять будут?

— Да не-ет, — махнул рукой железнодорожник, — минут пятнадцать, и всё. Отцепленные-то вагоны мы потом, после разгрузки, вот к ентому ешелону подцепим, — он махнул рукой в сторону того состава, на котором прибыл Константин. — Он обратно-то порожний пойдет, так что ему можно ешшо много вагонов понацеплять — утянет.

— Точно минут пятнадцать? — недоверчиво переспросил Константин.

— Не извольте сумлеваться, — расплылся в улыбке старик. — Опосля Маньчжурского замирения у нас тут всё в полном ажуре. Его высочество, осподин великий князь, тогда мно-огонько народу поучил. Кого тюрьмой, кого каторгой, а кто и испугом отделался. Да тольки опосля того испугу ныне уже все землю роют, чтоб всё по уму да по делу было. Поезда идут — хоть часы проверяй! И эвон, сами видите, как ваш ешелон разгрузили: раз-два — и порядок! Не то что тогда. Тогда некоторые ешелоны воинскыя бывалча и по три дни стояли, разгрузки дожидаючись. Нет, солдатики-то прям так с вагонов выпрыгивали, а вот ежели пушки сгрузить, упряжки там лошадиныя да двуколки пулеметныя — так и ждали. — Железнодорожник покачал головой. — А ныне-то стольки платформ разгрузочных понастроили — раз-раз, и всё уже…

Так и вышло.

В штабе Константин задержался на пару часов. И вовсе не потому, что тут все было налажено так же, как воинские перевозки. Наоборот — бардак тут творился страшный. Никто ничего не знал и ни за что не отвечал. Но молодому репортеру повезло. Прошлявшись полтора часа по коридорам и прокляв всё, он был остановлен добродушным возгласом:

— О-о, вот и наша восходящая звезда репортажа!

Обернувшись, молодой человек с недоумением уставился на пожилого господина. Но в следующее мгновение лицо репортера озарила смущенная улыбка. Человек, окликнувший его, был настолько известен в журналистской среде, что Константин смутился именно из-за того, что не сразу его вспомнил. Перед ним стоял специальный корреспондент сытинского «Русского слова» Василий Иванович Немирович-Данченко, брат довольно известного режиссера и, без сомнения, настоящая легенда русской журналистики, автор прогремевших путевых заметок «Страна холода», «По Германии и Голландии», «Очерки Испании», «Земля Марии Пречистой», «Кама и Урал» и военных романов, посвященных русско-турецкой войне — «Гроза», «Плевна и Шипка».

— Добрый день, Василий Иванович, — слегка покраснев, пробормотал молодой репортер.

— Добрый, добрый, — благодушно отозвалась живая легенда. — Как же… читал ваши репортажи. Свежо, смело… Какими судьбами в штабе? Я думал, вы сразу рванете на передовые позиции, на Ялу.

— Да я бы с радостью! — с отчаянием в голосе воскликнул Константин. — Только мне требуется зарегистрироваться при штабе. А кто тут этим занимается — непонятно. Второй час уходит, как я тут по разным кабинетам брожу. Сначала отправили к штабс-капитану Бридину, потом к поручику Зелиховичу, а того на месте не оказалось. Тогда послали в третий отдел. Там же говорят, что ничего не знают. И кто только эту регистрацию придумал?!

Василий Иванович рассмеялся:

— Понятно, молодой человек, потерялись. А регистрацию придумали жандармы. Так что вам следовало подняться на третий этаж и дойти до конца коридора — там сидит ротмистр Полежаев. Вот он-то вам все и сделал бы.

— Жандармы? — удивился Константин. — А они-то тут с какого бока?

— С такого, что, как выяснилось, в этих местах полно японских агентов. Да и не только японских, — заговорщицки подмигнул молодому репортеру Василий Иванович, — но действующих в интересах японцев. Про покушения на генерал-адмирала слышали? Вот то-то. Поэтому они тут присматривают за тем, чтобы всяких лишних глаз на позициях наших войск было поменьше. Для того и регистрация нужна.

— Так мне на третий этаж? — вскинулся Константин.

Немирович-Данченко, усмехнувшись, кивнул, а затем бросил в спину припустившему к лестнице молодому репортеру:

— Кстати, советую выкроить время и добраться до Порт-Артура. У моряков все гораздо четче устроено. Такого, как здесь, бардака, нет и в помине. А дела там разворачиваются не менее интересные, чем на суше…

Совету легенды русской журналистики Константин последовал практически сразу. И не потому, что этот совет дал ему такой человек. Просто все так совпало. Он, чертыхаясь про себя, уже заканчивал заполнять формуляр, врученный ему ротмистром Полежаевым, когда в кабинет ввалился дюжий жандармский офицер.

— Никола, — зарычал он на ротмистра, — где там эти два лентяя? Давай их быстро сюда. Через полчаса пройдет литерный на Порт-Артур, и у него будет двухминутная остановка в Мукдене. Я договорился — нас посадят.