Остров - Мерль Робер - Страница 55

Парсел улыбнулся, но улыбка тут же исчезла, взгляд снова обратился к горной дали, и на лице появилось озабоченное выражение.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Бэкер, помолчав. — Думаете, как бы мы счастливо жили на острове, не будь здесь этих сволочей. А много ли их в конце концов? Трое или четверо! Смэдж, Маклеод, Тими… Пусть Тими и черный, а вы меня все равно не убедите, что он славный малый… Будь я господом богом, знаете, что бы я сказал? Сказал бы, что эти трое весь остров вам перебаламутят. И есть только один выход. Призвать их ко мне на небеса…

— Но вы пока еще не господь бог, — заметил Парсел.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Беглянки возвратились в тот же вечер. Для женщин это был триумф, для таитян, хоть небольшое, но удовлетворение и явный конфуз для Скелета. Омаата ударила в колокол на Блоссомсквере, и весь поселок, за исключением представителей «большинства», сбежался на площадь. Итиа и Авапуи были в венках, словно готовились к жертвоприношению. Свежие, цветущие, они звонко хохотали, блестя глазами.

Ликованию не было конца. Женщины ощупывали подружек, терлись щекой об их щеки, легонько похлопывали их. Подошел Парсел, дружелюбно погладил им плечи, приблизил лицо к их шеям, сделав вид, будто принюхивается. Все захохотали. Так таитянские матери ласкают своих младенцев. А Парселу нравилась кожа таитянок, нежная, благоуханная, словно тающая под пальцами.

Омаата произнесла речь. В конце концов все уладилось. Женщины сами выбрали себе танэ, а не наоборот. Когда она замолчала, все стали осыпать беглянок вопросами: как это они не мокли во время дождей? Где отсиживались? Чем питались? Но те упорно отказывались отвечать и только посмеивались, опустив ресницы, жались друг к другу и хранили про себя свою тайну.

Вечером при свете доэ — доэ на рыночной площади начались пляски и песни, столь бурные и сладострастные, что даже Парсел ничего подобного никогда не видел. Уилли и Ропати не отставали от таитян. А когда Омаата вывела в круг Жоно и он начал топтаться на месте, как медведь, раздались восторженные вопли. Потом отрядили делегацию за Желтолицым. Никто на него не сердился. Он такой кроткий, такой вежливый. Итиа потерлась щекой об его щеку, а кое-кто из женщин, желая утешить метиса, потерявшего выбранную им ваине, стали заигрывать с ним, что не оставило его равнодушным.

На следующий день зюйд-вест сменился пассатом, а вместе с пассатом вернулись солнечные дни и ясные ночи, все в лунном сиянии. Таитяне, обычно считающие не дни, а ночи, установили, что рождество перитани придется по их исчислению на девятую ночь одиннадцатой луны. Эта ночь, как и все прочие в любом месяце, имела свое особое название. Звалась она Таматеа, что означает «луна, на закате освещающая рыб».

Это было счастливое предзнаменование. И в самом деле Меани удалось к вечеру с одного выстрела уложить дикую свинью. Он отнес ее к Омаате, которая тут же принялась разделывать тушу, а женщины тем временем уже растапливали печь. Парсел решил направить Уайта к Мэсону и к представителям «большинства» с предложением отужинать сообща вечером на Блоссомсквере при свете луны, дабы отпраздновать всей колонией сочельник и вспомнить далекую родину. А через Меани он попросил таитян принять участие и празднестве перитани.

Но уже меньше чем через час Парсел понял, что напрасно питает несбыточные надежды и что существующее на острове положение не переделаешь. Все приглашенные ответили отказом. Маклеод передал через Уайта свои сожаления. Как раз сегодня он празднует сочельник в кругу друзей. Представители «большинства» весьма огорчены, но они ужинают у Маклеода. Парсел заподозрил, что хитроумный Маклеод воспользовался услугами все того же Уайта, чтобы пригласить к себе гостей.

Мэсон повел себя более грубо. Велел передать, что «ответа не будет», смущенно пробормотал Уайт, передавая Парселу этот дерзкий отказ.

— А секстант?

— Я отдал его Масону от вашего имени.

— И что он сказал?

— Сказал: «Ладно».

Парсел удивленно поднял брови.

— И все?

— Да.

— Вы хоть объяснили ему, как секстант попал ко мне?

— Да.

— Что же он сказал?

— Ничего.

— И ничего не поручил мне передать?

— Нет.

Парсел испытующе поглядел на Уайта. Да нет, метис никогда не солжет. Человек он до того добросовестный, что не только передает слово в слово те, что ему поручают, но старается даже воспроизвести интонацию, разыгрывает целые мимические сценки. Вот, например, когда он сказал: «Ладно», тут уж нельзя было обмануться: настоящее мэсоновское «ладно» — хмурое и краткое.

Ответы таитян внешне были более чем учтивы. Они благодарят Адамо тысячу и тысячу раз. Они польщены, что всех мужчин и их «трех женщин» пригласили отужинать с перитани. И они в отчаянии, что вынуждены отклонить приглашение по непредвиденным обстоятельствам.

Парсел возился в своем садике, когда Меани принес ему этот ответ.

— Они так и сказали «наши три женщины»? — спросил он, подымая голову.

— Да.

— А кто сказал? Тетаити?

— Да.

— Он говорил от имени всех?

Меани потупился. Помолчав немного, Парсел спросил:

— Почему он стал здесь вождем? Ведь на Таити твой отец более великий вождь, чем его.

— Тетаити старый, ему уже тридцать лет.

— А если — я приглашу его на ужин к себе домой?

— Он откажется.

И так как Парсел молчал, Меани поспешил добавить:

— Он говорит, что ты вовсе не моа.

«Значит, я солгал зря, — печально подумал Парсел, — но раз уж начал, придется продолжать. Лгать Ивоа, лгать Меани…» — А знаешь, я тоже не верю, — вдруг произнес Меани.

Парсел взглянул на него с таким ошеломленным видом, что Меани расхохотался.

— Надеюсь, и ты тоже не веришь, Адамо?

Парсел молчал, не зная, что ответить. Но тут Меани хлопнул его по плечу и произнес серьезным тоном, без тени улыбки:

— Они не верят, что ты моа, но верят, что я верю. Поэтому я всегда буду говорить, что ты моа.

Воцарилось молчание, затем Парсел сказал:

— К чему вся эта комедия?

— Если бы я так не говорил, — Меани отвернулся, — бы прийти к тебе сегодня вечером.

— А если ты не будешь так говорить и все-таки придешь, что тогда будет?

— Они сочтут меня предателем.

Парсел вздрогнул.

— Вот уже до чего дошло! — медленно проговорил он.

И добавил, с трудом переводя дыхание:

— Кто же я тогда для них, если не моа? Сообщник Маклеода?

Меани ничего не ответил. Потом взял руку Парсела, поднес ее к своему лицу и прижал к щеке.

— Придешь? — спросил Парсел.

— Приду, брат мой! — ответил Меани.

В его глазах, устремленных на Парсела, сияла нежность.

— Приду с Итией, — добавил он.

— Как так? Они отпустят Итию?

— Знай, Адамо, что никто не смеет командовать Итией.

— Даже ты?

— Даже я, — расхохотался Меани.

В первый день рождества островитяне отведали дикой свиньи, запеченной в одной печи, приготовленной одними руками, но каждый лакомился жарким порознь: таитяне в своем доме, «большинство» у Маклеода, «меньшинство» вместе с Итией и Меани — у Парсела, Мэсон у себя. Дня через три, когда часы только что пробили полдень, в дверь Парсела постучали. Это оказался Уайт. Он не вошел в комнату, а остался стоять на пороге.

— Маклеод прислал меня узнать, есть ли у вас рыба.

Стол находился всего в трех шагах от двери, а там на банановых листьях лежала рыба, белая, с перламутровым отливом. Но Уайт ничего не видел. Из деликатности он не поднимал глаз. И Парселу вдруг почудилось, что, если он сейчас скажет «нет», Уайт, вернувшись к Маклеоду, скажет «нет», не добавив от себя

— Вы же видите, — произнес Парсел. ни слова.

Метис поднял глаза, оглядел стол, сказал: «Спасибо» — и собрался уходить.

— Уайт, — живо окликнул его Парсел. — В чем дело? У вас нет рыбы?

Уайт повернулся — и сказал равнодушным тоном:

— Ни у кого из нас нет рыбы.

Парсел спросил по — таитянски Ивоа: