Стихотворения и поэмы - Багрицкий Эдуард Георгиевич - Страница 46

46

Разговор с сыном

Я прохожу по бульварам. Свист В легких деревьях. Гудит аллея. Орденом осени ржавый лист Силою ветра к груди приклеен. Сын мой! Четырнадцать лет прошло. Ты пионер — и осенний воздух Жарко глотаешь. На смуглый лоб Падают листья, цветы и звезды. Этот октябрьский праздничный день Полон отеческой грозной ласки, Это тебе — этих флагов тень, Красноармейцев литые каски. Мир в этих толпах — он наш навек… Топот шагов и оркестров гомон, Грохот загруженных камнем рек, Вой проводов — это он. Кругом он. Сын мой! Одним вдохновением мы Нынче палимы. И в свист осенний, В дикие ливни, в туман зимы Грозно уводит нас вдохновенье. Вспомним о прошлом… Слегка склонясь, В красных рубашках, в чуйках суконных, Ражие лабазники, утаптывая грязь, На чистом полотенце несут икону… И матерый купчина с размаху — хлоп В грязь и жадно протягивает руки, Обезьяна из чиновников крестит лоб, Лезут приложиться свирепые старухи. Пух из перин, как стая голубей… Улица настежь распахнута… И дикий Вой над вселенной качается: «Бей! Рраз!» И подвал захлебнулся в крике. Сын мой, сосед мой, товарищ мой, Ты руку свою положи на плечо мне, Мы вместе шагаем в холод и зной, И ветер свежей, и счастье огромней. Каждый из нас, забыв о себе, Может, неловко и неумело, Губы кусая, хрипя в борьбе, Делает лучшее в мире дело. Там, где погром проходил рыча. Там, где лабазник дышал надсадно, Мы на широких несем плечах Жажду победы и груз громадный. Пусть подымаются звери на гербах, В черных рубахах выходят роты, Пусть на крутых верблюжьих горбах Мерно поскрипывают пулеметы, Пусть истребитель на бешеной заре Отпечатан черным фашистским знаком — Большие знамена пылают на горе Чудовищным, воспаленным маком. Слышишь ли, сын мой, тяжелый шаг, Крики мужчин и женщин рыданье… Над безработными — красный флаг, Кризиса ветер, песни восстания… Время настанет — и мы пройдем. Сын мой, с тобой по дорогам света… Братья с Востока к плечу плечом С братьями освобожденной планеты.

Медведь

Покрытый бурой шубой, Кряжистый и грубый, В малиннике сыром Он спит и дышит носом, Кося глазком белесым, И тушей раздобревшей Он давит бурелом. Когда перед зарею В сосне заквохчет дрозд И окунется в хвою Густая сетка звезд… Он встанет, косолапый, Он втянет воздух с храпом, Подымется, вздохнет, Стряхнет с намокшей шкуры Малины листик бурый — И двинется вперед… Я тоже не зеваю, Берданку заряжаю, И в тишине ночной Неслышными шагами Сперва пройду овсами, Потом пройду болотом И сяду над рекой. Иди, зевака сонный, Верни мои патроны, Иди, иди, иди… Я слышу храп медвежий, Хрустепие лап широких… Идет… И сердце реже Стучит в моей груди. «1934». Э. Багрицкий

Поэмы

Сказание о море, матросах и Летучем Голландце

Знаешь ли ты сказание о Валгалле? Ходят по морю викинги, скрекингп ходят по морю. Ветер надувает па — рус, и парус несет ладью. И неизве — стные берега раскидываются перед воинами. И битвы, и смерть, и веч — ная жизнь в Валгалле. Сходят валки — рии — в облаке дыма, в пенни крыль — ев за плечами — и руками, нежными, как ветер, подымают души убитых. И летят души на небо и садятся за стол, где яства и мед. И Один при — ветствует их. И есть ворон на троне у Одпна, и есть волк, растянувшийся под столом. Внизу скалы, тина и лод — ки, наверху — Один, воины и ворон. И если приходит в бухту судно, вста — ет Одни, и воины приветствуют море — ходов, подымая чаши. И валкирии трубят в рога, прославляя храбрость мореходов. И пируют внизу моряки, а наверху души героев. И говорят: «Вечны Валгалла, Один и ворон. Веч — ны море, скалы и птицы». Знайте об этом, сидящие у огня, бродящие под парусами и стреляю — щие оленей! (Из сказаний Свена-Песнетворца) Замедлено движение земли Развернутыми нотными листами. О флейты, закипевшие вдали, О нежный ветр, гудящий под смычками… Прислушайся: в тревоге хоровой Уже труба подъемлет глас державный, То вагнеровский двинулся прибой, И восклицающий, и своенравный… 1 Песня о море и небе К этим берегам, поросшим шерстью, Скользкими ракушками и тиной, Дивно скрученные ходят волны, Растекаясь мылом, закипевшим На песке. А над песками скалы. Растопыренные и крутые. — Та, посмотришь, вытянула лапу К самой тине, та присела крабом, Та плавник воздела каменистый К мокрым тучам. И помет бакланий Известью и солью их осыпал… Л над скалами, над птичьим пухом Северное небо, и как будто В небе ничего не изменилось: Тот же ворон на дубовом троне Чистит клюв, и тот же волк поджарый Растянулся под столом, где чаши Рыжим пивом налиты и грузно В медные начищенные блюда Вывалены туши вепрей. Вечен Дикий пир. Надвинутые туго Жаркой медью полыхают шлемы, Груди волосатые расперты Легкими, в которых бродит воздух. И как медные и злые крабы, Медленно ворочаясь и тяжко Громыхая ржавыми щитами, Вкруг стола, сколоченного грубо Из досок сосновых, у кувшина Крутогорлого они расселись — Доблестные воины. И ночью Слышатся их голоса и ругань, Слышно, как от кулака крутого Стонет стол и дребезжит посуда. Поглядишь: и в облаках мигают Суетливые зарницы, будто Отблески от вычищенных шлемов, Жарких броней и мечей широких… 2 Песня о матросах А у берега рыбачьи лодки, Весла и плетеные корзины В чешуе налипшей. И под ветром Сети, вывешенные на сваях, Плещут и колышутся… Бывает, Закипит вода под рыбьим плеском. И оттуда, из морозной дали, Двинется треска, взовьются чайки Над водой, запрыгают дельфины, Лакированной спиной сверкая, Затрещат напруженные сети, Женщины заголосят… И в стужу, Полоща полотнищем широким, Медленные выплывают лодки… День идет серебряной трескою, Ночь дельфином черным проплывает… Те же голоса на прибережье, Те же неводы, и та же тина. Валуны, валы и шорох крыльев… Но однажды, наклонившись набок, Разрезая волны и стеная, В бухту судно дивное влетело. Ветер вел его, наполнив парус Крепостью упрямою, как груди Женщины, что молоком набухли… Ворот заскрипел, запели цепи Над заржавленными якорями, И по сходням с корабля на берег Выбежали страшные матросы… Тот — как уголь, а глаза пылают Белизной стеклянною, тот глиной Будто вымазан и весь в косматой Бороде, а тот окрашен охрой, И глаза, расставленные косо, Скользкими жуками копошатся… И матросы не зевали: ночью, В расплескавшемся вдали пыланье Пламени полярного, у двери Рыбака, стрелка иль китолова Беспокойные шаги звучали, Голоса, и пение, и шепот… И жена протягивала руки К мерзлому оконцу, осторожно Жаркие подушки покидая, Шла к дверям… И вот в ночи несется Щелканье ключа и дребезжанье Растворяющейся двери… Ветер — Соглядатаи и веселый сторож Всех влюбленных и беспутных — снегом У дверей следы их заметает… А в трактирах затевались драки, Из широких голенищ взлетали Синеглазые ножи, и пули Застревали в потолочных балках… Пой, матросская хмельная сила, Голоси, целуйся и ругайся! Что покинуто вдали… Размерный Волн размах, качанье на канатах И спокойный голос капитана. Что развертывается вдали… Буруны, Сединой гремящие певучей, Доски, стонущие под ногами, Жесткий дождь, жестокий ломоть хлеба И спокойный голос капитана… 3 Песня о капитане Кто мудрее стариков окрестных, Кто видал и кто трудился больше?.. Их сжигало солнце Гибралтара, Им афинские гремели волны. Горький ветр кремнистого Ассама Волосы им ворошил случайно… И, спокойной важностью сияя, Вечером они сошлись в трактире, Чтоб о судне толковать чудесном! Там расселись старики, поставив Ноги врозь и в жесткие ладони Положив крутые подбородки… И когда старейшиною было Слово сказано о судне дивном, — Заскрипела дверь, и грузный грянул В доски шаг, и налетел веселый Ветер с моря, снег и гул прибоя… И осыпай снегом и овеян Зимним ветром, встал пред стариками Капитан таинственного судна. Рыжекудрый и огромный, в драном Он предстал плаще, широколобой И кудлатой головой вращая, Рыжий пух, как ржавчина, пробился На щеках опухших, и под шляпой Чешуей глаза окоченели… 4 Песня о розе и судне Что сказали старцы капитану, И о мудром капитанском слове. — Уходи! Распахнутые воют Пред тобой чужие океаны, Южный ветер, иль заиндевелый Пламень звезд, иль буйство рулевого Паруса твои примчало в бухту… — Уходи! Гудит и ходит дикий Мыльный вал, на скалы налетая! Горный встр вольется в круглый парус. Зыбь прибрежная в корму ударит, И распахнутый — перед тобою — Пламенный зияет океан! — Мореходная покойна мудрость, Капитан откинул плащ и руку Протянул. И вот на мокрых досках Роза жаркая затрепыхалась… И, пуховою всклубившись тучей. Запах поднялся, как бы от круглой Розовой жаровни, на которой Крохи ладана чадят и тлеют. И в чаду и в запахе плавучем Увидали старцы: закипает В утлой комнате чужое море, Где крутыми стружками клубится Пена. И медлительно и важно Вверх плывут ленивые созвездья Над соленой тишиной морскою Чередой располагаясь дивной. И в чаду и в запахе плавучем Развернулся город незнакомый, Пестрый и широкий, будто птица К берегу песчаному прильнула, Распустила хвост и разбросала Крылья разноцветные, а шею Протянула к влаге, чтоб напиться. Проплывали облака, вставали Волны, и, дугою раскатившись, Подымались и тонули звезды… И сквозь этот запах и сквозь пенье Всё грубей и крепче выступали Утлое окно, сырые бревна Низких стен и грубая посуда… И когда растаял над столами Стаей ласковою и плавучей Легкий запах, влажная лежала В черствых крошках и пролитом пиве Брошенная роза, рассыпая Лепестки, а на полу огромный Был оттиснут шаг, потекший снегом. А в окне виднелся каменистый Берег, и, поскрипывая в пене Грузною дощатой колыбелью, Вздрагивало и моталось судно. Видно было, как взлетели сходни, Как у ворота столпились люди, Как, толкаемые, закружились Спицы ворота, как из кипящей Пены медленная выползала Цепь, наматываясь на точеный И вращающийся столб, а после По борту, разъеденному солью, Вверх пополз широколапый якорь. И чудесным опереньем вспыхнув, Развернулись паруса. И ветер Их напряг, их выпятил, и, круглым Выпяченным полотном сверкая, Судно дрогнуло и загудело… И откинулись косые мачты, И поет пенька, и доски стонут, Цепи лязгают, и свищет пена… Вверх взлетай, свергайся вниз с разбегу, Снова к тучам, грохоча и воя, Прыгай, судно!.. Видишь — над тобою Тучи разверзаются, и в небе — Топот, визг, сияние и грохот… Воют воины… На жарких шлемах Крылья раскрываются и хлещут, Звякают щиты, в ножнах широких Движутся мечи, и вверх воздеты Пламенные копья… Слышишь, слышишь, Древний ворон каркает и волчий Вой несется!.. Из какого жбана Ты черпал клубящееся пиво, Сумасшедший виночерпий? Жаркой Горечью оно пошло по жилам, Разгулялось в сердце, в кровь проникло Дрожжевою силой, вылетая Перегаром и хрипящей песней… И летит, и прыгает, и воет Судно, и полощется на мачте Тряпка черная, где человечий Белый череп над двумя костями… Ветр в полотнище, и волны в кузов, Вымпел в тучу. Поворот. Навстречу Высятся полярные ворота, И над волнами жаровней круглой Солнце выдвигается, и воды Атлантической пылают солью… 1922