Голубятня на желтой поляне (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 138

Тогда Сеня твёрдо сказал:

– Хорошо. Давай сегодня.

Антошка не удивился сообщению о срочном старте. Ка­жется, обрадовался даже. По крайней мере почувствовал облегчение. Заблестели глаза. Он даже сделался слегка су­етливым, хотя старался это сдерживать.

– Не забыть бы морковные семена! – Он затолкал бу­мажный. пакет в красный трикотажный кармашек. – Ой, а можно, я Егору Николаевичу записку оставлю?.. И ещё надо забежать, попрощаться с Никиткой…

– Да не спеши так, – снисходительно сказал Марко­ни. – Есть ещё время. Улетать лучше всего в полдень…

Никто, кроме Сени и Маркони, не знал про настоящую причину срочного старта. Ещё по дороге к чердаку Марко­ни сказал Сене:

– Пусть все думают, что из-за метеосводки.

И Сеня кивнул: правильно.

Сейчас на чердаке были все, кроме Уков.

– А они придут, Уки-то? – забеспокоился Антошка. Пришли Андрюша и Олик. Сказали, что заходили к Пеке, но того не оказалось дома. Пекина мама отправила его на рынок за луком и укропом. А это дело, сами понимаете, долгое. Пока он не поглядит на все прилавки, афиши и витрины, домой не вернётся.

– Ничего не поделаешь, – нахмурился Маркони. – Мы, Антошка, передадим ему от тебя всякие хорошие слова и пожелания.

– Ладно… Маркони, включи бочку.

Из ребят один только Сеня знал, что Антошка умеет уже превращаться в Капа и обратно без всякой техники. Это была их тайна, тайна двух друзей. И теперь Антошка, видимо, хотел, чтобы всё произошло по правилам.

Преобразователь загудел. Ничего не сказав, Антошка стремительно нырнул в бочку и вылетел капелькой. Но тут же вернулся. Такой, как всегда, только с алой шапочкой на растрёпанных волосах. Шапочка была с большим ко­зырьком и вышитым серебряными нитками корабликом. Антошка уронил её и улетел снова. И опять вернулся – с такой же шапкой…

И так он проделал несколько раз. Потом встал чуть-чуть запыхавшийся и повеселевший.

– Вот… всем на память. И Пеке, и Никите, и Егору Николаевичу. И Пим-Копытычу… А теперь… я пойду—­Он вдруг рывком бросился к Маркони, обнял его. По­том– всех остальных. Сеню дольше, чем других, подер­жал за плечи.

Никто ничего не сказал, только Варя всхлипнула. И ещё, кажется, Олик… Антошка же стремительно нырнул в биокамеру и опять стал Капом. “Теперь уже навсегда”, – решил мысленно каждый.

На пустырь шли, сияя новыми алыми шапками. Пе­кину шапку нёс Олик. Шапки профессора, Никиты и Пим-Копытыча – Матвей. А банка с Капом была в руках у Сени.

На пустыре было безветренно и тихо. Томились под солнцем верхушки иван-чая и белоцвета. От стартовой пло­щадки пахло нагретым железом.

Выбрался навстречу Пим-Копытыч. Узнал, в чём дело, заворчал:

– Значит, я и не попрощаюсь с Антошкой-то; Ох ты, досада какая…

Тогда искрящийся Кап вылетел из банки, повис над травой. Всех толкнуло воздухом. И опять встал Антошка: тоненький, коричневый, похожий на чибисёнка. Сел на корточки перед Пим-Копытычем, взял его за руки, прижал к своим щекам его ладони.

– Ай да Антошка… – озадаченно пробормотал Матвей. Остальные ошеломленно молчали.

Антошка вскочил, крикнул тонко и будто издалека:

– Всё! Я пошёл на старт!

Он опять стал капелькой, и полетел и повис в метре над серединой железного листа.

– Я давно знал, что он так умеет, – признался Сеня. Маркони тряхнул головой. Поправил очки.

– Ладно. Приступаем…

Он слазил в подвал, включил напряжение. Поставил как надо зеркала. Солнечное пятно горячо засияло на же­лезе. Лист еле заметно завибрировал. А Кап сверкал белой искрой.

Маркони положил на железо морковку. Большую, вы­мытую, очень красную…

Тихо-тихо стало. Только Пим-Копытыч прошептал в бороду:

– Ох ты, время-пространство, чтоб тебя…

Маркони взял в ладони маленький пульт. Хмуро велел:

– От винта…

Ребята попятились. Тогда Маркони сказал уже помягче:

– Помашите Капу.

Все словно спохватились, замахали сверкающей капель­ке. А она… исчезла.

Маркони сел на чурбак.

– Вот и всё…

Ребята потерянно молчали. Только Варя опять, кажет­ся, всхлипнула.

– Ну, чего вы… – пробормотал Маркони. – Он уже дома… Теперь по всем их магнитным линиям идёт пере­звон: “Кап вернулся!..” Ах ты чёрт, вечно заедает эту кноп­ку, никак не выключишь… – Он сопел, ковыряясь в пуль­те. – Ну-ка спихните морковку с железа. А то вознесётся ещё кто-нибудь…

Сеня сухим стеблем репейника ударил по морковке. Она улетела в траву. А половина стебля исчезла, будто рас­творилась в воздухе. “Да, это вам не шуточки”, – подумал Сеня. И вздрогнул. Кто-то ломился через заросли. С шу­мом и криком.

И вылетел на лужайку Пека!

“Эх, опоздал”, – подумал Сеня.

Но Пека мчался не для прощания с Антошкой. Он же ничего не знал про старт. Несколько минут назад он шагал себе, поглядывая по сторонам; в самом благостном распо­ложении духа. Помахивал сумкой с купленным на рынке луком. Читал на заборах объявления. Дружески подмигивал афишам с весёлыми лицами братьев Кулебякиных. И вдруг что-то большое затмило солнце.

Перед Пекой стоял Степан Степаныч Лошаткин. Лошаткин спросил со зловещей ласковостью:

– Значит, жаловаться вздумал, голубчик? Милицию привлекать к выяснению наших личных дел? Забыл, как милиция тебя самого воспитывала?

Пека не дрогнул. Глянул прямо в пухлую, розовую от злобы физиономию.

– За уши в наше демократическое время никто не име­ет права хватать! – Он подумал и добавил: – Буца-куца без хвоста, толстый, как аэростат…

Лошаткин зашипел, словно локомотив, выпускающий лишний пар. И потянулся к Пекиному уху. Свидетелей не было, и Лошаткин знал, что Пекины жалобы будут напрас­ны.

Пека отступил. Степан Степаныч надвинулся. Пека по­вернулся и побежал. Степан Степаныч – за ним. Сперва бежали не быстро. Пека старался соблюсти достоинство, а Лошаткину мешала тяжёлая сумка (он, видимо, тоже шёл с рынка).

Но скоро бег начал нарастать. В Лошаткине горячим паром раздувалась жажда мщения и снова толкала его на необдуманные поступки. Он забыл, как опасно гоняться за Пекой.

Пека же понял, что спасение теперь только на Ямском пустыре. Он легко промчится сквозь чащу, а Лошаткин за­стрянет в репейных джунглях, охраняемых заклинанием. Помните?

Бунтер-гюнтер, крокодил,

Я свой двор загородил…

Но то ли заклинание со временем ослабело, то ли инер­ция грузного Лошаткина была чересчур велика – он не остановился в зарослях.

И на площадке все увидели, как следом за встрепанным Пекой мчится багровый от ярости Степан Степаныч.

Всё случилось в две секунды. Пека прыжком перелетел стартовую площадку, Лошаткин с грохотом прыгнул на же­лезо…

И не стало Степана Степаныча Лошаткина. Зловещая тишина легла на маленький полигон.

– Ой, мамочка, – тихонько прошептала в этой тишине Варя. А через минуту догадливый Олик таким же шёпотом разъяснил:

– Без всякого сомнения, в сумке у него была морковка.

Трудно описать, что испытали наши друзья в эти ми­нуты. Казалось, что в солнечном безмолвии нарастает грозный звон. Сквозь него слышались вздохи Пим-Копытыча:

– Ох ты, грех какой…

– Доигрались, – наконец сказал Матвей.

– Может, он всё-таки живой? – прошептал Андрюша. Маркони помотал головой:

– Он же не капля. Как хряпнется с разгону об эту Ллиму-зину…

– А если не хряпнется, его наверняка съедят уу-гы, – рассудил Олик.

Сеня сказал с горечью:

– А может, и не долетел. У него же вон какая весовая категория. Болтается теперь в магнитном коконе где-нибудь на полпути…

– Ну и фиг с ним, – неуверенно откликнулся Пека. На него посмотрели. Он съежился.

Маркони больше ничего не говорил. Он молча думал о горькой судьбе Лошаткина. И о своей, конечно…