Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 57

— Да я всякое слыхала…. А тогда в меже… я в пеленках была?

— Вся как есть завернутая, — успокоил Савва. Враз понял, как страшно Катеньке представить, будто она оказалась перед ним без всякой одёжки, пускай и кроха совсем. — Один только нос торчал… Я тогда еще у мальчишек пытал: почему это арбузы растут ни во что не закутанные, а человечий ребенок сразу запеленатый? Был с нами Женя Славутский, умный такой мальчонка, из образованных… нынче он живописец, для морского музея картину пишет… вот он и дал разъяснение: пеленки, мол, из листьев образуются, такой закон у земной природы, чтобы маленький не простыл, пока не нашли. Я и поверил… А почему вы, Катерина Николаевна так взволновались из-за давней той истории?

— Да так… Старухи чего только не плетут…

Савва свел густые брови.

— Старух этих, если не смолкнут, я длинными языками в литейный ковш макну, будут знать!…

Савушка, вопреки предсказанию деда (царство ему небесное) не стал матросом. Сделался он мастером в горячем цехе адмиралтейского завода, где лили якоря, причальные кнехты и тяжелые детали для новых судов. Брат его работал там же. Оба слыли знатоками своего дела. Жалованье у мастера было приличное, и свадьба у Савушки и Катеньки получилась не бедная. А сына они назвали Куприяном, в честь бывшего околоточного надзирателя, деда Филиппыча, которого позвали к малышу в крестные отцы…

…Но все это случится в будущие годы, много позже того дня, когда Коля и Саша собрались в Херсонес и к Девичьей бухте, куда Коля недавно отказался наотрез идти с мальчишками.

Он и Саше сейчас сказал на всякий случай:

— Ну, а зачем нам туда, к Девичьей бухте-то? Это разве тоже Херсонес?

— Рядом… Там отыскать можно всякое. Черепок с кентавром я как раз на том берегу нашла… Да ты не бойся, вторник же… — и усмехнулась тихонько.

Коля старательно зашевелил пальцами босых ног.

Саша скользнула глазами по его загоревшим ногам — от побитых коленок, торчавших из-под сморщенных штанов, до пыльных ступней. Будто щекотнула ресницами-крылышками.

— Башмаки завтра надень, а то ноги отобьешь.

— Не отобью! Я привычный!

— Хоть привычный, а дорога не близкая…

ЩИТ ВЕЩЕГО ОЛЕГА

Дорога, однако, была не столь уж дальняя. Херсонесский берег и строящийся на нем собор видны были прямо со склонов Артиллерийской слободки, верстах в двух, за Карантинной бухтой. На ближнем берегу бухты Коля бывал уже не раз. А обойдешь ее — и вот она, древняя земля поселенцев с Эллады.

Вышли незадолго до полудня. Раньше не получалось: тетушка и доктор все никак не уходили в лечебницу, а говорить о своих планах Коле не хотелось. Начнутся опять расспросы, наставления, предостережения, а это могло спугнуть удачу.

Наконец отправились.

Коле, хоть и в башмаках, шагалось легко. Потому что день был хороший. Безоблачный, но без лишнего зноя. От разбитых домов и ракушечных ступеней привычно пахло теплым камнем, а прилетавший с побережья ветерок приносил другие запахи: моря и южных трав (названий которых Коля еще не знал).

От Шестого бастиона по извилистым дорожкам спустились в Карантинную балку. Здесь густо пахло полынью. Она, серовато-зеленая, высокая, росла островками. Такими же островками подымался бурьян — и свежий, и серый, прошлогодний. Но было и много ничем не заросших груд — сухая красноватая глина, щебень, желтые глыбы песчаника. Там и тут, в глине и среди камней можно было разглядеть ядра всяких калибров. Одни, полузарытые, ржавчиной своей сливались с землей. Другие, почти не тронутые коррозией, темнели дерзко и открыто, как выкатившиеся на середину комнаты мячики. С двух сторон их накидали сюда наши и французские батареи

Коля относился к ядрам без особой боязни, но и без лишней беспечности. Два ядра — для коллекции — лежали у него в комнате под кроватью (подальше от глаз тетушки), а больше и не надо. Таскать их в сумке — одна морока и туристам эту тяжесть все равно не продашь. И к тому же, кто их знает? Подымешь такой «мячик», а у него снизу — запальное отверстие… И Коля старался лишний раз не задевать чугунные шары. Зачем дразнить судьбу? Кто знает, вдруг именно судьба предупредила его давней газетной строчкой: «…ждет один из них — меня».

Да, еще не от всех страхов избавился Николай Лазунов-Вестенбаум. Ох, не от всех…

Но сейчас эти страхи еле шевельнулись и пропали. Была в Коле веселая беззаботность, было ожидание радостных и ничуть не тревожных событий. Летали желтые и коричневые бабочки. Одна, лимонного цвета, села на коротенький рукав Сашиного платья. Наверно, приняла серо-зеленый полосатый ситец за траву.

— Это капустница. Она решила, что ты капуста.

— А вот и нет. Капустницы белые, — серьезно возразила Саша. — Не прыгай так по камням, ногу свихнешь…

Но Коля прыгал — такое было настроение.

Однако веселая прыгучесть не мешала ему привычным взглядам зацеплять на пути трофеи. Он поднял несколько зазубренных чугунных черепков (наверно, две бомбы столкнулись тут в полете). Выковырял из глиняных комков две пуговицы с номерами французских полков и плоский латунный значок с орлом и буквой N — то ли с форменной сумки, то ли с кивера. Бросил в холщовую сумку, что висела на плече.

Саша часто уходила вперед, теряясь в своем «растительном» платьице среди полыни. Потом нетерпеливо оглядывалась:

— Опять застрял из-за этих гудзиков! Разве мы затем пошли?

— Иду, иду!..

От Шестого бастиона до оконечности Карантинной бухты по прямой не более версты. Если бы нормальной дорогой, то и говорить не о чем. А по склонам и горкам, по ямам и буеракам, да еще с остановками — путь, конечно, не такой быстрый. Но за полчаса все равно добрались до синей гладкой воды. Здесь бухта загибалась запятой и была неширокой, шагов сто. У маленького мыса приткнулась к дощатому причалу двухмачтовая шхуна с убранными парусами. Еще одна шхуна втягивалась с моря в бухту: завозили на шлюпке вперед якорь и мотали канат на шпиль. «Кажется, это называется верпование», — вспомнил Коля.

На шхунах суетились матросы, а на берегу — ни души. Только стрекот стоял в нагретом воздухе — то ли цикады, то ли обычные кузнечики. Они прыгали среди желтого мелкоцветья, чиркали Колю по ногам сухими крылышками. Травы стало гораздо больше, и дорога сделалась легче. Даже тропинка обозначилась, она змеилась недалеко от берега по плоским заросшим буграм. Солнце теперь светило в затылок, грело спину и плечи сквозь успевший полинять матросский воротник. Впереди, на синеве открытого моря, солнечно желтели несколько зданий. К ним и вела тропинка. К ним и шагала Саша, поторапливая Колю. А он опять присел на корточки.

— Саша, смотри!

Это было растение — ну прямо из тропических стран! Мясистые овальные листики с колючками. Как с картинки в журнале «Земля и море».

— Это кактусы!

— Это «ведьмины пятки». — терпеливо сказала Саша. — Их тут много.

— Ну, пускай «пятки»! Все равно из породы кактусов. Значит здесь совсем южный край. Да?

— Да уж ясно, не Петербург… — Впервые в разговоре с Колей у Саши появилась нотка превосходства. Впрочем, чуть заметная и только на миг. — Ну, идем… Видишь там самый большой дом, недостроенный? Это здешний Владимирский собор, его сам царь закладывал, когда приезжал сюда.

— Да знаю я… А чего же до сих пор не достроили, если сам царь…

Саша вздохнула с житейским пониманием:

— Работа большая, а людей и денег мало… А внутри того собора знаешь что?

— Что?

— Стенки от храма, где крестился князь Владимир. Ну, тот, что Ясно Солнышко. От него пошла по Руси православная вера…

— Чего-о?

Коля читал, конечно, что киевский князь Владимир взял когда-то Корсунь (так в ту пору звали Херсонес), а после помирился с византийцами и крестился у них. А потом крестил все свое княжество. Но неужели здесь, в получасе ходьбы от Колиного дома?.. Да, Коля слышал, что собор закладывал сам император, но думал, что это в память об осаде, а про княжье крещение не слыхал.