Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 74

74

Воротники стала носить почти вся компания. Даже Ибрагимка повязывал его поверх замызганной рубашки, похожей на короткий полосатый халат. Конечно, в других ватагах, особенно за Южной бухтой, нашлись вредные люди и начали чесать языки:

Пушкари-голландцы — Сини голодранцы…

Однако там, в Корабельной слободке, главной была команда курчавого Филиппа Кучки по прозвищу Цыган и рыжего Буньчика, с которыми «пушкари» Фрола Буденко на Четвертом бастионе заключили вечный мир. Эти «корабельщики» не давали своих союзников в обиду…

Из мальчишек лишь Фрол стеснялся носить воротник. Но сейчас, на палубе, Фрол тоже надел его. И даже Саша, смущаясь, украсила свое платье синим с полосками прямоугольником. Здесь можно — все свои, никто не скажет, что такой наряд не для девочки…

Ребята не знали, конечно, что через несколько лет синие воротники-гюйсы станут частью формы во всем российском флоте. И почти во всех других странах тоже. И что сразу рубашки и блузки с матросскими воротниками сделаются любимой и привычной ребячьей одеждой, мода на которую сохранится на долгие десятилетия. Да и как не сохраниться? Ведь во все времена многие мальчишки, да и девчонки тоже, мечтают о дальних морях и парусах…

Дунуло чуть покрепче, снова взлетели брызги, и маленькое одномачтовое судно побежало еще резвее. Или показалось, что резвее…

Вообще-то старый тендер длиною чуть больше двадцати метров и водоизмещением в сто двадцать тонн делал сейчас едва ли больше пяти узлов. Это несмотря на то, что нынче он лишен был чугунного груза десяти орудий и экипажа в тридцать с лишним человек. Это в прежние боевые времена «Македонец» при крутом бейдевинде давал до двенадцати узлов, а нынче, постаревший, расшатанный, с обросшим днищем, он мог лишь вспоминать лихую молодость. Зимою придется ставить на ремонт (что опять же потребует денег и сил, ну да как-нибудь…)

И все же старый кораблик держался молодцом. И ясно, что со стороны он выглядел красавцем — с изогнутым стремительным форштевнем, с приподнятым бушпритом и откинутой назад мачтой, с освещенной солнцем парусиной кливера, стакселя и широкого гафельного грота.

Облик тендера не портило даже то, что Маркелыч не стал поднимать на стеньге рейковый топсель, а на топ-штаге летучий кливер. Когда идешь с таким юным народом, надо быть начеку. Дунет посильнее, можно замешкаться, убирая лишнюю парусину. Хорошо было Новосильцеву, когда на каждую снасть по служителю. А сейчас на тендере, кроме Маркелыча, находились всего трое взрослых — его добрые приятели, которые согласились пойти к нему в матросы за очень даже небольшую плату. Скорее по дружбе и ради вольной жизни под парусами… Один теперь стоял на юте у скрипучего штурвального колеса и нактоуза, двое других приглядывали за парусами.

Маркелыч впервые шел на тендере не только шкипером, но и владельцем…

Денег, полученных за монету с кентаврами, хватило. Не так уж много просил старый Федос Макеев. А ценность монеты, как оказалось, была не столько в ее золотом весе, сколько в древности, редкости и удивительном изяществе чеканки.

— Называется «антиквариат», — объяснял Коля приятелям.

Нельзя сказать, что с оценкой и продажей находки все обстояло просто. Но трудности не коснулись Коли. Они легли на плечи тетушки и (главным образом!) на плечи доктора Орешникова, который проявил немалый энтузиазм и умело использовал знакомства среди ученых людей в Симферополе.

А наиболее серьезной трудностью во всем этом деле оказался сам Маркелыч. Когда ребята в сопровождении Татьяны Фаддеевны принесли ему несколько крупных ассигнаций, он сперва ничего не понял, потом смешался, покраснел и наотрез отказался брать деньги.

— Да как же я могу… Потом всю жизнь не расплачусь… Люди-то что скажут… Татьяна Фаддеевна, да с чего это все? Чем я заслужил?

Татьяна Фаддеевна уговаривала Маркелыча недолго. Через минуту суховато сказала:

— Николай Тимофеевич, это ведь не я придумала. Это решили мальчики. Они нашли монету, когда купались, они так постановили… Не знаю… Может быть, это та же судьба, как.. с Катенькой? Тогда отказываться грех… — И вышла из сарайчика, где шел разговор.

Ребята продолжали уговаривать. Доказывали, что расплачиваться не придется — это же не заём, а подарок. И люди ничего не скажут, потому что ничего не узнают, будут думать, что Маркелыч скопил деньги сам. А подросший и ставший дерзким Савушка неожиданно заявил, глядя на Маркелыча в упор:

— Ежели не возьмешь, утоплю эти деньги в море, прямо там, где нашел золотую деньгу!

(«Не ты нашел, — мелькнуло у Коли уже не первый раз. — Оленька коснулась кулака, когда уходила…»)

Но даже Савушкины слова не убедили Маркелыча. Он держался растопыренными пальцами за щеки и мотал головой.

— Дорогие вы мои… Я вам всей душой за это… Да только подумайте сами: как это взрослый мужик возьмет такие деньги у малых детей?

— Да разве мы такие малые? — сердито сказал Фрол. — Голова-то варит у каждого, сами решать способны…

— Оно так, да только…

Женя вдруг негромко попросил:

— Николай Тимофеевич, послушайте меня…

— Да говори, говори. Я чего… я слушаю…

— Вот вы, когда были такой, как мы… даже меньше нас… вы дрались за этот город. Значит, и за нас… Потому что он же наш… И вас могли каждый день убить. И вы это знали, и все равно… жизни не жалели… А теперь из-за денег упрямитесь. Разве деньги дороже жизни?

Может, у кого-то другого эти слова прозвучали бы напыщенно и ненатурально. Но это у другого. Смирный ясноглазый Женька сказал их так, что стало тихо-тихо. Только желтая бабочка скреблась в застекленном оконце. Саша тихо взяла ее в ладонь и отнесла к открытой двери.

Маркелыч, съежено сидевший на кривом табурете, опять помотал зажатой в ладонях головой. Потом откинул руки и выпрямился.

— Ну… коли так, пускай тендер будет общий. Мой и ваш. И ежели у кого какая нужда, сразу подымем паруса…

Однако общий-то он общий, а документы оформлять пришлось все равно на Маркелыча. Оно и понятно — он и шкипер, и главный покупатель.

Он придумал для кораблика и новое название — «Котёнок».

Ребятам сперва показалось — какое-то уж слишком не морское, мирное по сравнению с «Македонцем» и даже с «Курганом». Маркелыч, однако, сказал:

— Ну и что же, что мирное? Он в свое время навоевался, теперь у него другие заботы. А «Котёнок»… Я сперва хотел, чтобы «Катёнок», в честь Катеньки, да люди подумают, что ошибка. Ну и пусть пишется с буквой «о», а мы-то будем знать, что к чему… А? — При этих словах Маркелыч смущался, как дитя, но никто уже не спорил. А Коля подумал, что название с буквой «о» тоже может иметь смысл, — вспомнил Буську…

Путь от стоянки в Артбухте до мыса Херсонес тендер «Котёнок» одолел за час с небольшим. Прошли за левым бортом знакомые древние берега с недостроенным Владимирским собором. Где-то там, недалеко от собора была могила отца Андрея с маленьким деревянным крестом… Уплыла назад чуть приметная скала у входа в Синекаменную бухту. Вслед за ней уплыли маяки у Камышовой и Казачьей бухт. Стал виден Херсонесский маяк. Ветер был все такой же ровный, но слегка зашел к норду.

Маркелыч не пошел близко к мысу, взял мористее. И лишь когда маяк оказался на зюйд-осте, Маркелыч скомандовал матросам:

— Ну, братцы, пора! Уваливай… Поворот фордевинд!

Бушприт быстро побежал к зюйду. Солнце весело ударило навстречу. Ветер зашел в корму, потом перевалил на левый галс. Маркелыч и два матроса, работая на гика-шкоте и завал-талях, перетянули парусиновую громаду грота на другой борт. Бревно гика тяжело прошло над головами, заскрипели на мачте деревянные кольца-сегарсы, парус гулко ударил о правые ванты. Тендер сразу увеличил ход. Еще бы! Сейчас был полный бакштаг — лучший относительно ветра курс для парусного судна.

Город, видимый теперь с левого борта, быстро уходил за мыс. Белый, освещенный солнцем, с ярусами улиц на холмах, он отсюда, издалека, вовсе не казался разрушенным. Прекрасный приморский город, где на бульварах и площадях множество жизнерадостных людей… Когда-нибудь он обязательно будет таким. Давно закончилась осада, а новые войны и беды городу пока не грозили.