Бабочка на штанге (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 61

61

Было совершенно тихо. Только кто-то еле слышно вздохнул в дальнем углу. И это едва различимое дыхание я узнал моментально.

Я собрал в себе остатки прежней твердости. Сказал стальным голосом:

— Валерия, ступай сюда.

Что-то застучало, обрушилось, и Валерия пошла к двери. Ее лицо и платье быстро пересекали падавшие из щелей вечерние лучи. А потом она возникла на пороге во всей красе. С мусором в волосах и с дырами на колготках.

— Красавица, — сказал я. — Прямо хоть на витрину «Детского мира»…

Она постояла против меня, шагнула и тихонько ткнулась лицом в мою рубашку.

Я задержал дыхание. Господи, до чего хорошо жить на свете… И спросил сурово:

— Чего тебя сюда понесло? В эту халупу?

Она прошептала в рубашку:

— Мы здесь часто прячемся, когда играем в пряталки…

— Пошли домой, ужин стынет…

— Пошли… — она взяла меня за руку сырыми пальцами.

— Лера, это, значит, ты скулила за дверью? — деловым тоном спросила Соня.

— Я ни чуточки не скулила. Я пела… — полушепотом возмутилась сестра.

Саньчик виновато объяснил:

— Мы не догадались. Слов было не разобрать.

— Потому что я без слов. Просто один мотив…

— Она часто поет, когда одна, — объяснил я. — Мычит какую-нибудь музыку…

— И не мычала я вовсе, а вот так… — Лерка гордо вскинула лицо (вот характер!) и не то простонала, не то провыла несколько нот.

— А что это за песня? — дотошно спросила Соня. Она как бы загораживала Лерку от нас, от мальчишек, и помогала избавиться от виноватости.

— Я не знаю. Где-то слышала…

Она не знала, а я знал! Леркины скомканные нотки сложились в мелодию флейтиста:

…Радуги свет, Лета букет…

В этом была непонятная, но, конечно же, добрая примета!

Я выхватил телефон.

— Мама, все в порядке! Мы идем!

Когда пришли, мама только вздохнула:

— Нагулялась, чудо природы? Где ты так изодрала колготки? Иди, умывайся.

После ужина я понял, что отчаянно хочу спать, и свалился на тахту, не раздеваясь. Это называлось: «Мама я полежу немножко вот так, а потом улягусь по правилам…» Иногда «по правилам» наступало под утро…

Я не успел уснуть. Тихонько отъехала дверь и на пороге возникла Лерка. В отражении закатного солнца, которое бросало лучи от застекленной полки на потолок. В длинной ночной рубашке, с расчесанными волосами.

Тоже мне вечерняя фея…

— Чего тебе?

Лерка на цыпочках подошла к тахте и улеглась рядом со мной. Облапила меня за шею. Так бывало раньше, когда я звал ее (не часто, правда), чтобы почитать перед сном сказку. Сейчас она уткнулась носом в мое плечо и тепло подышала в него. От ее волос пахло сосновой корой.

— До чего бестолковая, — сказал я. — Умчалась куда-то… Я тебя хлопнул шутя, а ты…

— Ага, шутя… До сих пор чешется…

— Не ври давай… А зачем ты полезла в тот сарай?

Конечно, она сама не знала — зачем? От обиды, вот и все… Она опять подышала мне в плечо. Я погладил ее по волосам.

— И долго ты собиралась там сидеть?

— Пока не снимут замок… Я ведь не знала, что дядька запрет за мной дверь…

— Решила, что он это тебя запер?

— Ничего я не решила, сидела, вот и все…

— А если бы пришлось всю ночь?

— Ну и что? — у нее проросли прежние колючки.

— Померла бы от страха.

— И нисколечко не померла бы. Там не страшно, потому что мальчик…

— Какой мальчик? Где?

— Там… Смотришь на него, и с ним хорошо.

— Значит, он остался в сарае? Мы его заперли?

— До чего ты непонятливый, — вздохнула она. — Он и был там запертый. Он же не настоящий мальчик, а портрет. Из дерева. На него солнце падало из дыры. А он улыбался…

Каких сил мне стоило не рвануться с тахты в тот же миг!

Я проводил Лерку до ее постели.

— Мама, я сбегаю к Чибису. По срочному делу…

— Что за дела на ночь?!

— Вновь открывшиеся обстоятельства… — я запихивал в карман на шортах фонарик.

Мама сказала, что уж сегодня-то все эти обстоятельства точно отправят ее в палату реанимации.

— Аркадий, обуздай его!

— Клим, в самом деле…

— Мама-папа, я скоро!..

Улыбка

Я не стал сразу звонить Чибису. Решил разведать сначала: где там этот портрет? (А был ли мальчик?) На ходу обругал себя: вот балда, забыл расспросить Лерку как следует: где именно этот мальчик, в каком углу? Но теперь было поздно возвращаться — я опять, шипя от укусов, пробирался между грядок. Звякнул цепью и снова помахал хвостом Тушкан. Будто подтверждал, что хозяин дрыхнет и бояться нечего. Вот и дверь. Я снова дернул замок, потянул на себя скрипучие доски.

В сарае было темнее, чем раньше. Солнце уже не лезло в щели, оно спряталось за крыши и заборы Городища. Я включил фонарик. Повел широким лучом по углам. Рухлядь всякая, дрова, ящики… Где тут сидела Лерка? (Сидела и «пела»…) Наверно, вон там, на щелястой бочке, под пробитой в стене отдушиной. Скорее всего, именно в эту дыру падали вечерние лучи и высвечивали маску… Я пробрался к бочке. Сел на нее. Уперся светом фонарика в стену напротив… Охнул, испугался немного и радостно обмер.

Мальчишечье лицо выступило из сумрака. Темное, будто загорелое. Со знакомой улыбкой.

Я не сразу схватился за маску. Посидел, привыкая к счастью находки. Потом подошел. Дерево было шероховатое, с мелкими щелками, но улыбка — живая. Та самая…

И у меня внутри была улыбка. Ответная.

— Агейка, привет…

Маска не была прибита или подвешена. Просто застряла среди всякого барахла — между сваленными у стены поленьями, палками, кривым фанерным ящиком, прислоненной к дровам доской, дырявым чемоданом. На уровне моего лица. Видимо, ее бросили сюда, не рассмотрев. Я нагнулся, уперся в доску локтем. Доска шевельнулась, локоть сорвался, фонарик выскользнул из пальцев. Упал, стукнулся и погас.