Вольный стрелок - Миленина Ольга - Страница 65

Мне следовало бы задуматься после разговора с секретаршей — но я улыбнулась победно. Потому что это был удачный для меня день. Сначала я получила номер телефона и адрес девицы, которая была любовницей Улитина и, возможно, сидела в его машине в тот последний для него вечер, — а теперь этот звонок, означавший, что удача повернулась ко мне лицом.

Мне следовало бы задуматься — с чего это тот, кто говорил со мной так высокомерно, кто вел себя так, словно я какая-то оборванная попрошайка, явившаяся к большому человеку просить милостыню, вдруг столь разительно переменился. Но я сказала себе, что преподала ему неплохой урок, сбив с него спесь, — а его руководство, узнав о нашем разговоре, сбило ее окончательно. И даже интересно будет посмотреть, каким он стал после моего урока, — а услышать то, что он мне расскажет, будет куда интереснее.

На часах было полтретьего, когда она мне позвонила, — я только-только вернулась в редакцию после визита в Иняз.

Вообще-то я хотела домой — но Яшке надо было в «Ночную Москву». Не скажу, чтобы мне хотелось его подвозить — я ведь, если честно, собиралась домой, мне спокойная обстановка нужна была для размышлений, — но и посылать его не хотелось.

Я и так его кинула с рестораном — потому что работа была куда важнее в тот момент. А к тому же я справедливо рассудила, что коль скоро он, согласившись мне помочь в моих поисках, потом начал ныть и даже внутрь института со мной не пошел, то никакого вознаграждения не заслужил. По крайней мере до тех пор, пока я не найду эту девицу. И потому я сказала ему, что побродила впустую по зданию, но выяснить ничего не смогла — так что ловить нам нечего, тем более что у меня есть дела, мне в редакцию надо, дабы сесть на телефон и продолжить расследование.

Яшка не настаивал на ресторане, не напоминал про обещание — видно, понимая, что не заслужил. И был, по-моему, очень рад тому, что мы уезжаем от Иняза — почему-то с той, которая ему понравилась, встречаться ему совсем не хотелось. Видно, опасался вполне справедливо, что она его не узнает и может послать подальше, когда он к ней подойдет. Вот только попросил докинуть до редакции, раз уж я все равно туда собираюсь. И пришлось его довезти — и вместе с ним войти внутрь. И хотя ему надо было в «Ночную Москву» и я вполне могла подняться с ним в лифте и тут же спуститься на первый и поехать домой, но как-то глупо это было — уходить, коль скоро уже оказалась тут.

И я сказала себе, что подумать можно и у себя в кабинете — главное, сначала взять кофе, а там уже можно начать размышлять над планом беседы с улитинской любовницей и затем ей позвонить и убедить ее со мной встретиться. Я не исключала, что на это у нее нет ни малейшего желания, так что мне понадобится вся моя хитрость и изобретательность. Но стоило мне войти д кабинет, как сразу зазвонил телефон.

Я могла перенести визит в дом приемов «Нефтабанка» на завтра — но решила, что железо все же лучше ковать, пока она горячо. А девица — если она в Москве и вообще жива — никуда не денется, я позвоню ей сразу, как только вернусь домой. И, сказав секретарше, что могу быть минут через сорок, тут же уехала.

В общем, меня подвела самонадеянность — убежденность, что я его обломала. И вид его, когда он спустился со своего второго этажа на первый, чтобы меня встретить, это подтверждал. Хотя присмотрись я сразу, я бы увидела, что приветливость его фальшива, дружелюбие наигранно, а нескрываемое превосходство, озлобившее меня в первый визит, прячется за напускной галантностью, с которой он поцеловал мне руку, наверняка потом сплюнув.

По пути на второй этаж он все твердил, как ужасно рад тому, что я нашла возможным выкроить время и мы встретились снова. И в комнате, в которой мы беседовали в первый раз — она, видно, для гостей низшего ранга предназначалась, — тоже какое-то время был чрезвычайно любезен, предлагая мне выпить чего-нибудь алкогольного и сокрушаясь, что я ограничиваюсь водой, в то время как у них в баре имеются элитные напитки. Видимо, он расслабить меня хотел — а может, это тоже для камеры предназначалось, мое, так сказать, выливание. Вот, мол, смотрите, как якобы принципиальная журналистка на халяву французский коньяк жрет или вино коллекционное.

Будь я в другой обстановке, я бы и согласилась, может, — тем более что заметила в баре какое-то вино, жутко красивую бутылку с несомненно очень вкусным содержимым. Но с чужими людьми и во враждебной обстановке спиртное я не употребляю категорически. И даже от кофе отказалась — чтобы не терять времени.

Словно чувствовала.

— Что ж, Юлия Евгеньевна, понимаю ваше стремление поскорее перейти к делу. — Он все еще улыбался, но улыбка была уже другой, не той, с которой он меня встречал. И голос изменился, утратив искусственно нагнанное в него тепло.

— Я доложил о нашей беседе своему руководству, и… Бесспорно, я был не совсем прав в ходе нашей первой встречи — я не знал, что вы такой известный журналист, я, к сожалению, не читаю такие газеты, как… Я хотел сказать — не читаю вашу газету…

Я вдруг отчетливо поняла, что он хотел меня задеть — и спохватился только в последний момент, но все равно выдал свое намерение. И то ощущение одержанной победы, которое во мне было, тот радостный настрой и вера в удачу, с которыми я приехала сюда, отошли на задний план, пропустив вперед предельную настороженность.

— Осмелюсь напомнить, Юлия Евгеньевна, что в прошлую нашу встречу вы предлагали мне компромисс — который заключался в том, что вы в своей статье об Андрее Дмитриевиче не употребляете имя банка в негативном контексте, а я предоставляю вам некоторую информацию об Андрее Дмитриевиче. — Лицо его брезгливо сморщилось — демонстрируя отношение к моему предложению. — Это разумно — хотя, не скрою, у меня было другое представление о правилах поведения журналиста и журналистской этике…

Он все-таки совершенно не умел играть — этот весь из себя ухоженный и утонченный манерный урод. Не будь я такой самоуверенной, я бы в первую секунду увидела, что он тот же, каким был, — потому что он был не способен спрятать свой паскудный характер. Попытался, видно, но задача оказалась невыполнимой — по-другому смотреть на людей и с ними разговаривать он не умел. Я имею в виду, с такими, как я, — с плебеями.

Дерьмо, извиняюсь за выражение, прям-таки лезло из него — его руководству следовало бы знать, что их зам по связям с общественностью для связей с этой самой общественностью явно не годится. Потому что, возможно, он в состоянии скрывать свое "я" в течение минут так трех — но потом на его лице появляется пренебрежительно-брезгливое выражение, тон становится менторским и демонстративно усталым, а в глазах стоит превосходство над собеседником.

— У меня тоже было другое представление… — начала, не желая сдерживаться, заводясь с пол-оборота. Но он перебил меня, на таких, как я, его подчеркнуто изысканная вежливость не распространялась.

— Давайте не будем, Юлия Евгеньевна, — конфликты с вами в мои планы не входили. — Он барственно поднял белую. руку, останавливая меня жестом, достойным цезаря. — Я тоже хочу предложить вам компромисс. Но прежде попрошу вас ответить на один вопрос — статья об Андрее Дмитриевиче обязательно должна появиться в вашей газете?

Я просто кивнула. Уже догадываясь, что приехала сюда зря.

— Юлия Евгеньевна, ведь речь идет об умершем человеке. — Он укоризненно это произнес, словно журил уличного мальчишку за то, что тот ругается на улице матом. — Представьте себе состояние его коллег и родных, когда они прочитают вашу статью, — ведь им и так очень тяжело. Возможно, у вас действительно есть какая-то негативная информация, касающаяся Андрея Дмитриевича, — но вам не кажется, что аморально беспокоить тех, кто умер?

Я покивала задумчиво — делая вид, что его слова произвели на меня впечатление, и даже очень серьезное. А потом встала.

— Обещаю вам на досуге обдумать свое поведение, — произнесла с максимальной колкостью, на которую была способна. — А сейчас до свидания — и спасибо вам за то, что просветили…