Выстрел в чепчик - Милевская Людмила Ивановна - Страница 46

Обстановка, в которой пребывал Иван Федорович, говорила о торопливом бегстве: он не просто сбежал, а умчался сломя голову, следовательно, с Марусей у него вышел конфликт.

Дальнейшую беседу я решила вести с учетом этого нюанса и потому со вздохом произнесла:

— Видит бог, Маруся не подарок. Совсем не подарок. Сама всю жизнь мучаюсь с ней. Знаешь, что она мне сегодня сказала?

— Что? — оживился Иван Федорович.

— Что я плохая для Саньки мать.

На лице Ивана Федоровича отразилось разочарование.

— А-ааа, — протянул он и потух.

«Вот это да, — мысленно поразилась я. — А что же он хотел услышать? Видимо, то, как Маруся тоскует о нем, следовательно, вопрос этот его волнует. Что ж, прощупаем почву».

— Что — а-аа? — возмутилась я. — Ты тоже так считаешь? Чем я плохая мать?

Иван Федорович пожал плечами.

— Не знаю, мать как мать, бывают и хуже, — промямлил он, после чего я окончательно поняла, что тема эта ему неинтересна.

— И на том спасибо, — успокоилась я. — Но вернемся к Марусе. Как ты понимаешь, я здесь из-за нее, хоть и сама рада тебя видеть.

— А что — Маруся? — загораясь, но явно не желая обнаруживать это, сказал Иван Федорович.

Вот теперь передо мной был собеседник, а не вялая абстракция.

— Маруся любит тебя, — трагическим тоном сообщила я, поскольку любовь Маруси искренне не считала благом.

— Вранье, — внезапно разозлился Иван Федорович, — Не хочу об этом говорить. Раз пришла, давай поговорим о чем-нибудь другом, но только не об этой лживой женщине.

«Ага, — сообразила я. — Следовательно, Маруся в чем-то обманула его, что неудивительно, поскольку Маруся и дня не проживет, если не солжет. Обманывать же любимого мужчину для нее самое святое дело, но я-то при чем? Вот же хитрая бестия, обманула и молчит. Страдает. Нет бы мне всю правду рассказать для своей же пользы. Я бы знала точней, как вернуть ее Ваню в стойло, а теперь что мне делать? Сиди тут, разгадывай ребусы, мозги напрягай».

— Как там Женька? — начал говорить о другом Иван Федорович. — Давненько его не видел.

— Женька нормально, а вот у меня одни неприятности. Сразу две шляпки прострелили. Картина, правда, еще не упала, но Евгений не соглашается убирать ее со стены — значит, обязательно упадет. Завтра. У меня был ужасный день. Стрела прилетела.

— Какая стрела? — удивился Иван Федорович.

— Арбалетная. Из арбалета сегодня стреляли в меня.

— Кто? — — Пупс.

— Витька?

Взгляд Ивана Федоровича говорил: «А какие еще у Маруси могут быть подруги? Только с пришлепом».

Мне стало обидно. Захотелось срочно реабилитироваться, и я рассказала все, что знала про шляпки, стрелы и картины, начиная с Розы и заканчивая Тамарой.

К рассказу моему Иван Федорович относился со скептическим равнодушием, но до тех пор, пока я не дошла до Маруси.

— И в Марусю стреляли? — спросил он, причем вид у него был очень тревожный, напуганный даже.

— И в Марусю, — подтвердила я. — Сначала прострелили ее шляпку…

В этом месте Иван Федорович удивленно меня прервал.

— Маруся уже носит шляпки? — спросил он и тут же мечтательно предположил:

— Должно быть, они ей очень к лицу.

«Кошмар!» — внутренне ужаснулась я, но, не подавая вида, ответила:

— Слава богу, нет, Маруся по-прежнему не носит шляпок, а прострелили ту, что была на портрете. На том, что в спальне висел.

— Почему — была? Почему — висел? — забеспокоился Иван Федорович.

— Потому что теперь уже все иначе — портрет упал и сильно пострадал вместе с Марусей. Перед этим в нее стреляли из арбалета, но все это не беда в сравнении с тем, что исчез ты. Маруся очень тяжело это переживает и, если верить ее словам, уходит из жизни. Иван Федорович, миленький, возвращайся, — уже пуская слезу, заключила я и полезла в сумку за платком.

Иван Федорович досадливо крякнул и озадаченно почесал в затылке.

— Если верить Марусе, говоришь, — сердито сказал он. — А верить ей нельзя. Я Марусе не верю — она все врет. Она врет на каждом шагу.

Я вспомнила ее осунувшееся лицо, круги под глазами, потухшие глаза и с жаром воскликнула:

— Иван Федорович, клянусь, она умирает без тебя.

Еще немного, и она станет точь-в-точь как та дистрофичка на картине!

Иван Федорович снова досадливо крякнул, но было очевидно, что в нем уже появились сомнения. Сомнения, которые поселила я.

— Умирает? — растерянно спросил он.

Я, понимая, что пора ударить эмоциями, вскочила с табуретки и закричала:

— Да! Да, Ваня, да! Марусе без тебя не нужна эта жизнь. Под своей подушкой она хранит твою пижаму, под ее кроватью стоят твои тапочки, твои стишки она читает как молитву… Короче, крыша поехала совсем.

И еще, — здесь я перешла на шепот, — Ваня, ей жить одной просто опасно. Эти покушения…

— Ерунда, — отмахнулся Иван Федорович. — Выдумки все. Никто не убит.

— Может быть, — согласилась я, — но ей страшно.

Боюсь, и на этой почве у нее масса психических расстройств. Роза говорит, что у нее уже абулия, аггравация и агипногнозия.

— А что это? — спросил Иван Федорович, обнаруживая тщательно скрываемую панику.

— Ужас что, — заверила я. — Можешь представить, как ей тяжело? Она страдает, мучается, любит тебя, тоскует, нервы ее измотаны, а тут начинаются эти покушения. Плохо они легли на психику Маруси. Видел бы ты, в каком состоянии она.

— Но ты же только что сказала, что покушались не только на нее, но и на Розу, и на Тосю, и на Ларисус Юлей, и на тебя с Тамарой. Вы-то не боитесь, так почему должна бояться она?

— Да потому, что мы не одни, — закричала я. — Мы живем с мужьями, а Марусю некому в случае чего защитить.

Иван Федорович не смягчился. Против моих ожиданий он озверел.

— Пусть Акима своего позовет! — рявкнул он и так зло посмотрел на меня, что я попятилась.

Мне стало ясно, что на сегодня достаточно, тем более что разговор зашел не туда. Одно отрадно — я кое-что узнала.

«Ну, Маруся! — свирепея, подумала я. — Уж я тебе покажу!»

Глава 33

От Архангельского я вышла слишком поздно, чтобы показываться Марусе в этот же день. Домой вернулась далеко за полночь, и единственное, что сделать могла, так это позвонить Марусе.

— Где ты взяла этот адрес? — гневно спросила я. — Бедная компьютершица! С ума ее чуть не свела!

— Я вся умираю, — пожаловалась Маруся, — а ты на меня кричишь.

— Да как же не кричать на тебя, когда посылаешь меня к посторонним людям. Эта женщина с трудом вспомнила, кто он такой, твой Ваня.

— Так он не к ней, значит, ушел? — прозрела наконец Маруся.

— Нет, не к ней, — подтвердила я и гаркнула:

— Говори, где взяла этот адрес?

— В записной книжке, — пролепетала Маруся.

— Голубушка! — возмутилась я. — Кто же так штудирует записные книжки будущего мужа? В твоем возрасте пора бы уже овладеть этим искусством..

— Я овладела, — вяло защищалась Маруся.

— Ха! Овладела! Это уже называется — овладела!

Какую-то малозначительную компьютерщицу от егойной дульцинеи не можешь отличить. Куда же это годится? Пора тебе брать уроки у меня.

Похоже, Маруся пришла в смущение.

— Неужели и в самом деле промахнулась? — растерянно спросила она.

— Абсолютно, поверь моему опыту. Уж я-то не промахнусь. Бедная женщина едва твоего Ваню в глаза видала. Клянусь, ей не до него.

— Епэрэсэтэ! А ведь три раза ее адрес был в Ваниной книжке записан, — загремела Маруся.

— Это говорит лишь о незначительности знакомства. Несколько раз Ваня информацию о ней получал и всякий раз тут же забывал. Вот если бы она его интересовала, то вместо адреса был бы телефон, напротив которого была бы запись: Сидор Петрович или какой-нибудь там Сергей Алексеевич. Уж я-то знаю, столько книжек перепотрошила за свою длинную и неинтересную жизнь, что врагу не пожелаю.

— Старушка, ты права, — согласилась Маруся. — И что же мне делать теперь?