Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич - Страница 80

«Экая кудреватость речи», — подумал старик и сквозь зубы процедил:

— Ежели так, благодарю за внимание. Не знаю, чем угощать вас.

В комнате тотчас же появилась Марья Ивановна.

— Не беспокойтесь, Кузьма Кузьмич, я похлопочу насчет чайку.

— Я и лекарство захватил, — весело сказал Грубский, вынимая из-под стола большую, темную, запотевшую бутылку вина.

— Это лекарство мне противопоказано. Придется вам самому лечиться, — отозвался Тополев.

Грубский усмехнулся про себя: «Сегодня старик гостеприимен, ничего не скажешь». Он завел разговор о массовом заболевании гриппом и неприятных осложнениях после этой болезни, о буране, который наделал бед и всем надоел, но, к счастью, затихает, о положении на фронтах.

Марья Ивановна внесла чай и небогатую закуску. Бесплодно попытавшись угостить хозяина вином, Грубский отставил бутылку и принялся за горячий чай.

Кузьма Кузьмич почти не поддерживал разговора, сидел полуотвернувшись. Он старался понять, зачем пожаловал Грубский. Не верилось, что этот барин, невзирая на пургу, пришел к нему запросто, проведать. Они и вообще-то редко навещали друг друга, а последнее время держались отчужденно.

По мере того, как все увереннее чувствовал себя Грубский, в Тополеве нарастало раздражение. Кузьма Кузьмич сдерживался, чтобы не сказать грубого слова, и вместе с тем чувствовал, что неожиданный визит этот кончится нехорошо, кажется впервые за шестьдесят лет жизни он выгонит непрошенного гостя из своего дома.

Грубский заговорил о строительстве. Батманов и Беридзе, утверждал он, совершают преступление: еще недоработав свой безумный проект, не утвердив его, они уже повернули стройку в новое русло. Многие участки, побросав все нажитое на правом берегу, фактически перебрались уже на левый. Об этом Грубский не мог говорить спокойно, он встал, походил около стола, снова сел.

— Я не сомневаюсь в плачевном конце наших «гениальных» изобретателей! — восклицал он. — Но пока в их руках власть, они наносят трудно поправимый вред. В наркомате создается ложное впечатление благополучия. Правительство вводят в заблуждение, время и средства тратятся понапрасну. Вообще то, что происходит здесь, показательно как пример скверной нашей организованности. Можно проклинать немцев, но не мешает поучиться у них работать. Они не стали бы строить сейчас нефтепровод.

Старик слушал, никак не отзываясь на слова Грубского. Внутренне Кузьма Кузьмич насторожился. Мало-помалу он догадывался о цели неожиданного визита.

— Вы, Кузьма Кузьмич, уже сдались на милость противника, сложили, так сказать, оружие. А мне рассказывали, что в Рубежанске все здравые люди считают затею Батманова и Беридзе вздорной и вредной. — Грубский говорил, понизив голос и склонив голову в сторону Тополева. — Оружие складывать нельзя, надо самым настойчивым образом доказывать нашу правоту. Нефтепровод за год не построишь, и вообще, при любых обстоятельствах, его постройка на войну не играет. Я, каюсь, отстаивал свои позиции очень робко и формально. Нам нужно решительнее действовать. Надо искать связи в Рубежанске и в Москве. Начало, можно считать, положено: я послал в краевую столицу ту докладную. Вы отказались ее подписать, очевидно, под влиянием минуты. Я не обижаюсь на вас, но прошу послать вслед письмецо, что вы присоединяетесь. И было бы совсем чудесно, если б вы решились написать о всех наших делах в Москву Петрову. Он ведь в некоем роде ученик ваш, а ныне влиятельная персона: заместитель наркома.

Склоненное вниз лицо Тополева было багровым, серо-желтые усы его шевелились, он зажал между колен тяжелые свои руки с набрякшими венами, чтобы скрыть их дрожь. Несколько минут он всем напряжением воли сдерживал гнев, накипающий в нем, затем медленно поднялся, подошел к двери и рывком распахнул ее.

— Уходите! — сдавленным голосом крикнул старик. Большой, вздыбленный и гневный, он был страшен. — Чтобы и духу вашего не было здесь!

Грубский вскочил.

— Что вы, Кузьма Кузьмич? Как можно! — с испугом вскрикнул он.

— Вон! — взорвался старик громовым криком. — Не доводите меня до крайности, иначе придется по частям выносить вас отсюда.

Бывший главный инженер съежился, втянул голову в плечи и прошел мимо старика, даже не взглянув на него.

— Вы, бывший друг, зарубите себе на носу: серебряная дружба ваша с инженером Тополевым кончилась, каюк! — бешено крикнул Кузьма Кузьмич Грубскому -в спину. — В ваших гнусных интригах и домашних заговорах я не участник. Забудьте мой адрес!

Он с грохотом захлопнул дверь за гостем и грузно зашагал по комнате.

— Прохвост! Единомышленника во мне нашел. Видишь ли, призывает к активным действиям!

За дверью слышался шум, негромкие слова. Кузьма Кузьмич подошел к двери.

— Он болен и чем-то встревожен, — виновато оправдывалась Марья Ивановна.

— Он выжил из ума и одряхлел, годен только на клей и мыло, — раздраженно шипел Грубский.

— Еще посмотрим, на что годен Тополев! — крикнул старик, но гость его уже не услышал: лязгнули дверные запоры, которые закрывала Марья Ивановна, и дом, растревоженный неожиданным визитом, снова погрузился в тишину.

Тополев все шагал и шагал взад и вперед, заложив руки за спину и бормоча себе под нос. Постепенно старик успокоился, лицо его прояснилось. На глаза ему попала бутылка вина, принесенная Грубским. Кузьма Кузьмич взял ее и расхохотался. Гнев его испарился, он чувствовал себя так, если бы совершил трудное, но доброе дело.

— Пожалуй, за это можно и выпить, — усмехнулся Кузьма Кузьмич, налил в рюмку тёмнокрасного густого вина, отпил и аккуратно вытер усы. — Лекарство неплохое, пойдет больному на пользу.

После этого он долго стоял и смотрел в запорошенное темное окно. Потом подсел к письменному столу и до рассвета не отрывался от расчетов и докладной записки о своем предложении — рыть траншеи в проливе взрывным методом.

Глава седьмая

В домике под снегом

...Уже не было больше сил бороться с бураном, и Беридзе перестал верить, что им удастся спастись. Только мысль об Алексее и какая-то упрямая злость двигали им, не позволяли ему ослаблять борьбы. Он брел, шатаясь и падая, и, словно тень, следовал за ним Ковшов.

Спасение пришло неожиданно — в образе человека, словно вытолкнутого порывом ветра из непроницаемой снежной завесы. Они увидели его, когда он — большой, страшный, хрипящий — вплотную приткнулся к Беридзе. Алексей, заподозрив недоброе, бросился на защиту товарища. Незнакомец, однако, не нападал, он что-то кричал Георгию Давыдовичу, и Алексей понял: человек хочет им добра.

Теперь они продолжали путь гуськом — впереди незнакомец, за ним Беридзе и Алексей. Внезапно незнакомец остановился, поговорил о чем-то с Георгием Давыдовичем, повернул лыжи влево и скрылся. Беридзе, уколов лицо Алексея смерзшейся в лед бородой, закричал:

— Нам повезло, Алексей! Встретили бывалого человека, рыбака, хозяина пурги. Он услышал выстрелы. Услышал выстрелы, говорю! Он уверяет, что расслышал их в этом аду. Обещает вывести.

— Он же исчез, твой хозяин пурги!

— Не исчез, а ищет спокойную дорогу. Ищет, говорю, тихую дорогу. Ветер дует слоями. Роза ветров на практике. Говорю, роза ветров!..

Алексей попытался спросить, далеко ли до рыбацкого селения, но, открыв рот, захлебнулся ветром.

Рыбак вырос рядом с ними столь же неожиданно, как и в первый раз. Не задерживаясь, он прошел мимо инженеров в другую сторону.

— Не найдет он свою сказочную дорогу! — усомнился Ковшов.

— Найдет! Сейчас он, видно, пересекает направление ветра.

Рыбак действительно отыскал дорогу. Следуя за ним, инженеры скатились в какую-то глубокую выемку. Справа и слева, в два человеческих роста, возвышались сугробы. Наверху неистовствовала пурга, здесь же снег падал тихо и ветер дул относительно спокойно. Созданная движением бурана траншея шла не напрямик, а сложным зигзагом. Рыбак вел их по ней уверенно, как по исхоженной тропе.