Как он похож на ангела - Миллар Маргарет - Страница 28

– Ваш брат Джордж часто навещает вас, мисс Хейвуд?

– Каждый месяц. – Она сжала пальцами виски, как если бы у нее внезапно заболела голова. – Это так печально! Он говорит о доме, о старых друзьях, а я не должна позволять себе думать о них, иначе я сойду с... превращусь в истеричку. Или он строит планы на будущее, что еще хуже. Здесь, хотя и знаешь, что будущее настанет, его нельзя ощутить, потому что все дни похожи друг на друга. По моим подсчетам, – продолжала она, горько улыбаясь, – мне сейчас примерно тысяча восемьсот семьдесят пять лет, а в таком возрасте глупо мечтать о будущем. Я им этого, конечно, не говорю. Они называют это депрессией, меланхолией. Они употребляют много слов, чтобы избежать одного – "тюрьма". Оно им не нравится. Они предпочитают говорить "пенитенциарное заведение" или "исправительный комплекс". Кого они обманывают? Я заключенная, сижу в тюрьме, и мне невыносимо слушать, как Джордж болтает о поездке в Европу или о том, что я буду у него работать. Как может представить себе Европу человек, который сидит в камере и нигде дальше столовой за последние пять лет не бывал? Почему я здесь? Почему мы все здесь? Они должны придумать что-то другое, лучшее. Если обществу нужно нам отомстить, почему нас не секут у городской стены? Почему не казнят? Почему заставляют бессмысленно гнить здесь, когда мы можем делать что-то полезное? Мы – как овощи, только овощи растут, и их едят, а нам даже в этом отказано. Мы не годимся даже в пищу животным. – Она вытянула руки. – Бросьте меня в мясорубку, накормите мной хотя бы усталую собаку или голодную кошку!

Альберта почти кричала. Люди из соседних кабинок смотрели на нее, вытягивая шеи над перегородками.

– Я хочу быть полезной! Разрубите меня на куски! Послушайте! Неужели вы не хотите, чтобы нами накормили голодных животных?

К Альберте спешила дежурная. На ее синем бедре звякали ключи.

– В чем дело, мисс Хейвуд?

– В тюрьме. Я здесь, а животные голодают.

– Тише, успокойтесь. Они не голодают.

– Вам они безразличны!

– Меня больше интересуете вы, – мягко сказала дежурная. – Пойдемте, я отведу вас в вашу комнату.

– В камеру. Я заключенная и живу не в комнате, а в камере.

– Называйте как хотите, только не надо шуметь. Будьте умницей, идемте.

– Я не умница, – раздельно сказала Альберта. – Я преступница, которая живет в камере, в тюрьме.

– Тихо, тихо!

– И выбирайте выражения!

Дежурная крепко взяла Альберту за локоть и повела прочь. Люди вокруг заговорили снова, но голоса их звучали приглушенно, и когда Куинн поднялся, чтобы уйти, на него устремились взгляды, в которых читался укор: "Вы не ответили на ее вопрос, мистер. Почему мы здесь?"

Куинн вернулся в административный корпус и после очередных проволочек получил разрешение встретиться с тюремным психиатром, работавшим с заключенными, чьи дела должны были слушаться вторично.

Миссис Браунинг была молодой серьезной особой.

– Конечно, сейчас у нее трудный период. И все же я очень удивлена. Мисс Хейвуд – и такая сцена! Хотя, с другой стороны, я не слишком хорошо ее знаю. – Она поправила очки, как будто пыталась рассмотреть отсутствующую Альберту. – В таком заведении, как наше, медицинского персонала, конечно, мало, здесь в первую очередь смазывают скрипучие колеса – у нас их предостаточно, – а до таких, вроде мисс Хейвуд, руки не доходят.

– Она не доставляет вам беспокойства?

– Никогда. Мисс Хейвуд хорошо работает – в тюремной библиотеке, – а кроме того, ведет занятия по бухгалтерскому учету.

Последнее показалось Куинну забавным, но миссис Браунинг была невозмутима.

– У нее прекрасная память на цифры.

– Да, я так и предполагал.

– Я давно заметила, что женщинам с хорошими математическими способностями часто недостает теплоты и чувствительности. Мисс Хейвуд здесь уважают, но не любят, у нее нет близких друзей. Видимо, так к ней относились и прежде, потому что единственный, кто ее навещает, это брат. Чьи посещения, кстати, не приносят ей радости.

– Она не хочет его видеть?

– Да нет, вроде бы хочет, ждет его, но когда он уезжает, она долгое время сама не своя. Конечно, она никогда не ведет себя так, как сегодня, – напротив, молчит и полностью уходит в себя. Она молчит так, будто боится, что, начав говорить, скажет слишком много.

– Что, если она заговорила сегодня?

– Может быть. – Миссис Браунинг пристально смотрела на карандаш, который вертела в руке. – У мисс Хейвуд есть еще одна странность, на мой взгляд во всяком случае. Ей почти сорок лет, она отбывает наказание, у нее нет ни мужа, ни семьи, которая ее ждет, она никогда не получит работу, которую привыкла выполнять. Другими словами, ее будущее безрадостно, и сама она твердит, что живет в ожидании смерти. И в то же время она заботится о себе самым тщательным образом. Придерживается диеты – а при той грубой пище, которой здесь кормят, это совсем непросто. Делает каждый день зарядку, полчаса утром и полчаса вечером, и те восемнадцать долларов, которые заключенный имеет право тратить каждый месяц – деньги ей дает брат, – у нее уходят на витамины, а не на сигареты и жвачку. Из этого я делаю вывод, что если мисс Хейвуд ждет смерти, то хочет умереть здоровой.

Глава 12

Куинн переночевал в Сан-Феличе и к следующему полудню вернулся в Чикото. Ни погода, ни город за время его отсутствия лучше не стали. Чикото по-прежнему жарился на солнце, изнывая от благополучия. Город нефти, которому не хватало воды.

Куинн решил остановиться в том же мотеле. Фрисби, сидевший у стойки с ключами, посмотрел на него с некоторым удивлением.

– Это опять вы, мистер Куинн?

– Да.

– Рад, что не держите на нас зла. Я предупредил отца, чтобы он был впредь осторожнее, и того, что случилось на прошлой неделе, больше не повторится.

– Я тоже так думаю.

– Узнали что-нибудь новое об О'Гормане?

– Пока нет.

Фрисби перегнулся через стойку.

– Между нами и не для шерифа, он мой друг. Полиция тогда дело О'Гормана замяла.

– Почему?

– Кому охота выносить сор из избы? Лучше делать вид, что у нас нет подростковой преступности. А она есть, и еще похуже, чем в больших городах. Если хотите знать мое мнение, то случилось вот что: О'Горман ехал на работу, а за ним неслась компания юнцов, решивших немного поразвлечься. Они заставили О'Гормана остановиться и выйти из машины. За год до этого то же самое произошло со мной, но я отделался канавой и двумя сломанными ребрами. Они были совсем мальчишки и не знали, куда себя девать. Местные ребята, особенно с ранчо, уже в десять – одиннадцать лет умеют водить машину, а к шестнадцати знают о ней все, кроме того, как себя вести за рулем. Конечно, мне повезло больше, чем О'Горману. Меня сбросили в канаву, а не в ручей.

– Были какие-нибудь доказательства, что О'Гормана пытались насильно остановить?

– Большая вмятина на левой стороне бампера.

– Неужели шериф ее не заметил?

– Как же! – сказал Фрисби. – Я сам ему показал. Я был там, когда вытаскивали машину, и первым делом посмотрел, нет ли на ней тех же следов, которые остались на моей машине. Вмятина находилась в том же самом месте, что и у меня, и на ней были следы темно-зеленой краски. Не знаю, достаточно ли для экспертизы, но, если приглядеться как следует, ее любой мог увидеть.

По мере рассказа лицо Фрисби все больше и больше краснело и даже как будто увеличивалось в размере, пока не стало походить на ярко-розовый шар, вот-вот готовый лопнуть. Однако под конец шар начал опадать и принял прежнюю окраску.

– Все подтверждало мою теорию, – сказал Фрисби и неожиданно вздохнул, – все, кроме одного.

– Чего именно?

– Показаний Марты О'Горман.

Имя резануло слух Куинна, как скрип тормозов при внезапной остановке.

– А при чем здесь миссис О'Горман?

– Только не подумайте, что я сомневаюсь в ее словах. Она симпатичная молодая женщина и скромная, не то что размалеванные вертихвостки, которых вокруг полно.