Красная Валькирия - Раскина Елена Юрьевна - Страница 63

  - Про Иуду хорошо знаю, - недобро усмехнулся Аршак. - Иуда предателем был, сейчас наверно радуется в аду: очень кстати его дела в последнее время пришлись! Он Христа за тридцать серебряных монет врагам выдал, а сейчас и бесплатно стараются! И даже вроде как ради революции... А я так считаю: Иуда - он всегда Иуда, и революции с ним делить нечего.

  - Верно, - сказала странная женщина, - А знаешь, Аршак, что и я, как Иуда, своих предавала. Только осины в этом Богом забытом краю нет, чтобы на ней повеситься.

  - Что ты такое говоришь, Лариса?!... - Аршак от диких слов красавицы чуть было не вылетел из седла, - Ты - предавала?! Не верю! Ты не такая!! Ты не могла!!!

  - Предавала, Аршак, предавала. И как ты правильно заметил, именно ради революции, - горько улыбнувшись, ответила Лариса. - Я ведь дворянка, из рода прибалтийских баронов фон Рейснер, мой отец - профессор права в Петрограде. Ушла от своего класса, думала - так надо. Мне казалось, революция - это как прекрасная чистая заря над миром, как очищающий ливень, который смоет все мерзости и несправедливость. А теперь мне кажется, что ливнем лилась только кровь, мерзостей же, пожалуй, только прибавилось... Был у меня друг, мы учились вместе в Петербурге, его звали Георгий Маслов. Поэт, прибился к белым, как бездомная собака, потом уже научился грызть наших, как цепной пес. В охране Колчака служил - а умер от тифа, и, может, хорошо, что сам умер! Наши бы ему легкой смерти не подарили - в прорубь вместе с Колчаком, или еще хуже... Если подумать, что может быть у меня общего с ним, закоренелым врагом всего, за что я сражалась? Кто он такой? Когда мы говорили в последний раз? И все равно - вот я вспомнила его, и мне жаль, и мне стыдно! А как разобраться сейчас - кто друг, кто - враг, и какой бывший друг - теперь враг, а кто из друзей - Иуда?

  - Во мне можешь быть уверена! - немного обиженно ответил товарищ Баратов, - Я честный революционер от истоков, для меня Иуда - вша и гнида!

  - Товарищ Троцкий с тобой бы здесь не согласился, - печально рассмеялась Лариса. - Он-то как раз говаривал, что "революционер от истоков" - тот самый Иуда Искариот...

   Странные слова красавицы смутили Аршака. Сначала он подумал, что товарищ Лариса от переживаний заболела и бредит. Он даже заботливо положил руку на гладкий лоб спутницы и осведомился, не хочет ли она отдохнуть. Но потом вспомнил грустные, как закат, глаза Эмине, ее пропитанный непонятной тоской взгляд и встретил в черных глазах спутницы такую же неизбывную тоску. Поэтому Аршак рассудил, что лучше будет помолчать и не тревожить Ларису, пока она не записала в Иуды его самого. А Лариса погрузилась в свои тяжелые воспоминания и видела уже не пыльную ленту дороги в мраморном свете луны, а сияющую водную дорогу Волги, а над нею - дерзко грозящий небу гипсовый кулак Иуды Искариота. Товарищ Троцкий велел поставить в старинном волжском городе-острове Свияжске, на высокой монастырской горе памятник человеку, предавшему Христа...

  Не все разделяли эту, мягко говоря, странную идею: поставить памятник самому знаменитому в мире предателю. Но Лев Давидович - человек упрямый, он утверждал, что Иуда Искариот - первый революционер, символ отречения от темного прошлого и борьбы за светлое будущее. Открыто возразить председателю Реввоенсовета никто не осмелился, и только за спиной у него некоторые несознательные товарищи из молодых зубоскалили: "Это Лейба себя на постамент поставил - а похож!". Остроты несознательных товарищей дошли до самого Кремля, и даже Ульянов-Ленин долго и едко посмеивался, за глаза окрестив главкома Красной армии "Иудушкой Троцким"...

  Лев Давидович возмущался, горячился, проследил за отправкой "несознательных шутников" на фронт ("пускай вшам в окопах анекдоты травят!") и памятник Искариоту все-таки воздвиг. "Чествуемый нами наш товарищ по революционной борьбе Иуда Искариот - не предатель, - потрясая сухоньким кулачком и клиновидной бородкой, ораторствовал Троцкий на митинге в честь открытия шедевра монументальной пропаганды, - Иуда - борец с предрассудками, мракобесием, и тысячелетия растлевавшим человеческие души лжеучением так называемого Христа о непротивлении злу (и, в частности, капиталистической эксплуатации) насилием". Аудитория, тем более, была достойна красноречия. На открытие памятника прибыл целый литературный поезд - делегацию красных писателей возглавлял Демьян Бедный. Лариса сопровождала Льва Давидовича в составе партийной делегации.

  Буро-красного истукана с обращенным к небу лицом, искаженным страшной гримасой и обрамленным козлиной бородкой, поставили на живописном холме над Волгой. Знакомым жестом статуя грозила небу худым кулаком, а другой рукой судорожно срывала с шеи веревку. Ростом изваяние было под стать самому Льву Давидовичу. Скульптору по партийной линии "поставили на вид" за отсутствие пролетарского монументализма, а тот, в свою очередь, оправдывался, что выделили только полтора мешка гипсового сублимата.

  - А правда ли, фру Лариса, - с неприятной, издевательской улыбкой спросил у нее тогда датский писатель Ханниг Келер, который приехал в Казань вместе с советскими писателями, в литературном поезде, - что новые власти долго обсуждали, кому поставить статую? Люцифера признали не вполне разделяющим идеи коммунизма, а Каина - слишком легендарной личностью? На Иуде же Искариоте остановились как на личности вполне исторической.

  Отвечать было неприятно - Ларисе и самой не нравилась затея Льва Давидовича, но отмалчиваться в ответ на провокационные замечания иностранца тоже не хотелось.

  - Видите ли, этот памятник - всего лишь символ, - сухо сказала она Келлеру. - Символ борьбы с церковным мракобесием, установленный, к тому же, в очень подходящем месте. Вы же знаете, что монахи здешнего монастыря долго не подчинялись советской власти.

  - Так долго не подчинялись, - съязвил датчанин, - что товарищ Троцкий приказал всего лишь убить настоятеля... Не так ли, фру Рейснер?

  На такой вопрос отвечать было еще неприятнее:

  - Епископ Амвросий возглавил открытое восстание против Красной армии. И мы были вынуждены его ликвидировать. Он сам виноват в этом.

  Но датчанин проявил подозрительную осведомленность:

  - Вы с поразительным умением сглаживаете острые углы, фру Лариса. "Ликвидировать" - на редкость подходящее описание того, как пьяная солдатня поволокла избитого старика за лошадиным хвостом, а потом пристрелила, как собаку. Вы ведь образованная, умная женщина, учились не только в России, но и в Германии, неужели это безобразное насилие не представляется вам, как бы сказать... варварством?!

  - Его расстреляли, - еще суше ответила Лариса. - Больше я ничего не знаю. А вы, товарищ Келлер, чем оплакивать пособников белобандитов, вспомните лучше об их злодеяниях! Вам приходилось слышать, как офицеры топят баржи со схваченными рабочими в Волге и Каме, как казаки садистски секут шашками пленных красноармейцев?

  - Я знаю об этом. Это страшная война, - с тяжелым вздохом ответил датчанин. - Вы убиваете друг друга и губите вашу страну...

  А между тем товарищ Троцкий, забравшись на легковой автомобиль за неимением броневика (командир бронедивизиона с матюгами отказался снимать машину с фронта "ради этих скоморохов"), упоенно ораторствовал: "Граждане и гражданки Свободной России! Дорогие товарищи! Сегодня на этом острове, где попы и эксплуататоры всех мастей веками морочили голову трудовому народу, мы открываем памятник первому в истории бунтарю, первому революционному протестанту - Иуде Искариоту...".

  - Кощунство-то какое! В святой Свияжской обители, на острове-граде! - негромко сказал кто-то из толпы. Наступила некоторая заминка, красноармейцы, окружавшие товарища Троцкого, бросились в толпу ловить "провокатора", однако последователей увековеченного в гипсе героя среди жителей Свияжска не нашлось, и никого не поймали. Старухи в платках испуганно крестились, женщины плакали. Немногочисленные мужчины стояли, уставив глаза в землю, и только детишкам было любопытно и весело. Впрочем, мужчин в городке у стен обители осталось немного: одни подались к белым, другие - к красным, третьи - не пойми куда, вероятно, за счастьем. Монахов из Свияжской обители - почти всех - кончили красноармейцы. За поддержку белых и упомянутое "мракобесие".