Журавли и цапли . Повести и рассказы - Голышкин Василий Семенович - Страница 41

Луч солнца упал в море и, отразившись от него, ослепил мальчика. Мальчик опустил бинокль и зажмурился. В глазах поплыли радужные круги. Девочка с тревогой взглянула на мальчика и потянулась с платком, решив, что мальчик засорил глаз. Но мальчик не принял ее услуги.

— Смотри… там… объект!.. — крикнул он и утопил лицо в ладонях, чтобы дать глазам отдохнуть в темноте.

Девочка навела бинокль на море и в последнее мгновение успела заметить уходящее под воду смотровое стекло акваланга.

«Аквалангист? Ну и что? Всего-навсего еще один объект для наблюдения», — подумала девочка, хотя в глубине души у нее шевельнулась и другая мысль: «Чужой… С той стороны лазутчик…» Впрочем, думать так у нее не было ровно никаких оснований, и, когда мальчик, вернув себе зрение, взглянул на нее, равнодушно сказала:

— Аквалангист… Запиши, пожалуйста.

Мальчик записал, и они снова стали смотреть вдаль.

Вдруг под скалой забулькало. Они, как по команде, перевели взгляды ближе и увидели в одно время гирлянду пузырьков, бегущих со дна к поверхности, и ныряльщика, плывущего в прозрачной воде к берегу. А вот он уже и на берегу. Огляделся, отряхнулся, вошел в кабину, каких много было наставлено на пляже, и — по ногам было видно — стал одеваться.

Мальчик и девочка, затаив дыхание, следили за происходящим: «Ныряльщик… Откуда он взялся?» Они с полночи не спускали глаз с моря и не видели, чтобы кто-нибудь входил в воду. Входить — не входил, а вот, на тебе, взял и вышел…

— Аквалангист! — осенило вдруг девочку.

Мальчик вскинул голову:

— Верно, но… где же он?

— Акваланг? — догадалась девочка.

— Да… Тсс! Смотри… — мальчик кивнул на берег, где, переодевшись во все вожатское — защитного цвета брюки и куртку, спиной к ним стоял ныряльщик, и облегченно вздохнул — наш это, вожатый…

Видимо, брошенные на ветер слова долетели до берега, потому что ныряльщик внезапно обернулся и стал озираться по сторонам. Ребята в испуге прильнули к скале: лицо вожатого было им совершенно незнакомо. Осмотрев скалу и не заметив ничего подозрительного, ныряльщик успокоился и с беспечным видом зашагал к выходу из лагеря.

Решение пришло мгновенно и сразу в обе головы: преследовать, обогнать и предупредить о ныряльщике милицейский пост у входа в лагерь.

Преследовать вызвалась девочка. Соскользнула со скалы в воду и, в чем была, поплыла к берегу. Выбралась и напрямик, через гору, поросшую кипарисами и соснами, помчалась в обгон ныряльщика к выходу из лагеря. Когда ныряльщик подошел к лагерю, девочка была уже там. И не одна. Рядом с нею стоял милиционер. Странно, но ни один мускул не дрогнул у ныряльщика, когда милиционер потребовал у него документы. Он ведь с моря, купальщик. А у купальщика, как известно, один документ — черноморский загар!

Он еще мог шутить, этот ныряльщик!

Девочка приуныла: а почему нет? Чем она докажет, что купальщик и аквалангист одно и то же лицо? Предъявит акваланг? А где она его возьмет? Пожурит милиционер ныряльщика за проход по территории лагеря без специального пропуска и отпустит с миром…

Ее выручил мальчик. Он, как и девочка, прибежал напрямик через гору и, отведя милиционера в сторону, зашептал о чем-то тревожном. Тревожном, потому что мальчикова тревога тут же передалась милиционеру, и он, смерив ныряльщика недобрым взглядом, совсем уже недобрым голосом велел ему пройти в дежурную комнату. А мальчик и девочка остались стоять у входа в лагерь. И видели, как вскоре примчался милицейский «газик» и увез ныряльщика неизвестно куда.

— Пошли, — сказал мальчик, — скоро подъем.

— Постой, — сказала девочка, — разве ты ни о чем не хочешь мне рассказать?

— Хочу, — сказал мальчик, — под скалой тайник. Я нырял и видел. А в тайнике ружья, пики какие-то. Вот такие, — он развел руками.

…А было так. Проводив взглядом девочку, он решил выпытать у моря тайну проворных, бьющих со дна жемчужных пузырьков. Нырнуть и посмотреть? Он готов, но… пост! Время дежурства свято, и распоряжаться им, этим временем, по своей воле он не вправе.

Мальчик взглянул на часы и обрадовался: время дежурства вышло!

Разделся, пригнулся, выкинул руки вперед и, — головой вперед, воды не замутив, — бесшумно вошел в изумрудную прохладу моря. В руках, на всякий случай, сигнальный фонарик. Он, если надо, и в воде светит. Открыл глаза и удивился: все вокруг — рыбешки в воде, раковины на дне, как под микроскопом, — увеличенное. И ничего подозрительного, никаких пузырьков. Вдруг потемнело. Куда же он это заплыл? За скалу, наверно, и скала погасила свет.

Пора наверх. Пошел, помогая себе руками и ногами. Вынырнул и испугался, решив, что ослеп. Вокруг не было видно ни зги. Может быть, на земле, пока он нырял, затмение случилось? Завертелся, как уж, и, вертясь, поймал в поле зрения тусклое пятно света. Вон оно что, он, оказывается, в подземную пещеру поднырнул! Зажег фонарик, огляделся и удивленно присвистнул: на выступах пещеры чего только не было: акваланг, ружье для подводной охоты, острога…

«Вон оно что — логово!», — подумал и заторопился наверх…

Выбрался на берег, залитый солнцем, и удивился мирной тишине, в которой если и звенело что, то одни неугомонные птицы.

Хрустально-чистый разгорался день. Море после ночного покоя, как на утренней зарядке, то всплескивало руками-волнами, то снова роняло их.

Как странно, здесь, на берегу, — солнце, мир, тишина, а там, внизу, в таинственной пещере, — мрак и орудия преступления. В том, что это орудия преступления, он нисколько не сомневался: зачем иначе их в темноте прятать?

Девочка, выслушав мальчика, ужаснулась:

— Диверсант!

Она и потом, на вечерней линейке, узнав истину, стояла на своем — «диверсант»! — хотя ныряльщик оказался браконьером. Все равно от диверсанта недалеко ушел, раз бил гарпуном и острогой, кинжалом и пикой запрещенные для охоты, редкие породы рыб. Поэтому и награду — медаль «ЮДП», которую вручил ей и мальчику командир отряда морских пограничников, она восприняла как вполне заслуженную: граница охраны живой природы — тоже граница, и в недозволенных местах ее переступать нельзя.

Вот и все. И мне, гостю слета победителей военно-спортивной игры «Зарница», который проходил в Крыму, на побережье Черного моря, остается только назвать имена девочки и мальчика, задержавших браконьера. Это герои нашей повести — Юлька Цаплина из Стародуба и Спартак Журавлев из Наташина.

РАССКАЗЫ

«Отставке не подлежит»

В поселке Снегири сразу две новости: в доме на Ямской, пугавшем прохожих заколоченными окнами, поселились наконец жильцы. А в снегиревской школе появились два новичка: учитель физкультуры Тимофей Иванович и ученик восьмого класса Илья Чмутов. Последнюю новость можно было разложить на две — новичков-то двое! — но для краткости изложения объединим их в одну.

Поселок Снегири — не город, не село. Вернее, одним краем к городу тянет, другим к селу. Городской край — это стекольный и молочный заводишки, сельский — колхозные фермы и угодья.

С пожарной каланчи, усеченным конусом уходящей в небо, Снегири как на ладони. И вся жизнь снегиревцев тоже как на ладони, потому что почти все они друг другу кем-нибудь да приходятся, какой-нибудь дальней или близкой родней, ну а среди родственников какие могут быть тайны?

Дом на Ямской, что много лет стоял с заколоченными ставнями, тоже не был для снегиревцев тайной. Наоборот, обо всем, что касается дома и его обитателей, в поселке знали лучше, чем экскурсоводы об экспонатах своего музея.

Стоило появиться в поселке новоселу, проезжему или прохожему человеку, его прежде всего вели к дому № 25 на Ямской, латаному-перелатаному, как семейный кожух, строению, срубленному еще в начале века, и повергали в изумление:

— Здесь бабка Степанида фрица на живца изловила!

…Снегири в дни войны между двух передовых оказались. Каши от него отошли, чтобы выровнять линию фронта, немцы не брали, потому что лобастый, на бугре, поселок, опоясанный Снежкой, был хорошей артиллерийской мишенью и насквозь просматривался с противоположного высокого берега реки. Но разведчики той и другой стороны в Снегири захаживали часто. И тогда, заметив движение, минометчики открывали стрельбу: в снегиревских домах редкий венец без дырки-раны. Наши били по немецким разведчикам, немецкие — по нашим, а случалось в суматохе, что те и другие лупили по своим.