Журавли и цапли . Повести и рассказы - Голышкин Василий Семенович - Страница 60

Волки ошалело переглянулись и завыли обиженно и зло. Такую добычу упустить! Потом уселись в кружок и стали ждать: может, медведь еще вылезет? Ждут и по сторонам поглядывают. У Романа мороз по коже, зуб на зуб не попадает. Увидят — пропал. Пятеро на одного. Ну, пусть не на одного. Пусть на двоих, считая ружье, Ладно, одного он убьет, а остальные? Остальные… Страшно подумать.

Роман замер и как окоченел: положи на макушку яйцо — не шелохнется. Жаль, не улитка. В самого себя спрятаться от страха нельзя. Теперь и уйти нельзя. Услышат серые — кинутся.

Чу! Кричат где-то.

— Роман!

— Роман Васильевич!!!

Его зовут. Многими голосами. И волки услышали. Ушами запрядали, хвостами задергали, морды навстречу людям: сколько их там? А голоса все ближе.

— Рома-ан Васильеви-ич!!!

Волки, каждый по разу, недовольно огрызнулись и потрусили в чащу. Подбитый, скуля, пополз следом.

Роман встал. Ноги как в иголках. Покалывает от долгого лежания. Шагнул навстречу подбежавшим. Узнал в толпе председателя — запыхался, дышит, как лошадь. В глазах у Романа вопрос: каким чудом тут?

Председатель вместо ответа сует Роману патроны. Оказывается, ружье, что лесник взял, не заряжено. Председатель не сразу спохватился. А когда спохватился, собрал мужиков — и на выручку. Но, кажется, зря спешили. Медведя, сколько ни выглядывали, нигде нет. Председатель ехидно улыбнулся:

— Тю-тю медведь, а?

Роман как можно равнодушней ответил:

— Он у меня в яме.

Сказал, и глаза в землю. Хотите, мол, верьте, хотите — нет. Мужики не успели удивиться. Яма глухо зарычала медвежьим голосом, и мужиков, как листья вихрем, в одну кучу сбило.

— Скорей! — закричал председатель. — Стреляй!!!

— Не стоит, — сказал Роман. — Мы его и так возьмем. В зоопарке спасибо скажут.

Хромой попугай

В одном городе, при людях, жил хромой попугай. Говорящий. У человека чему не научишься… Правда, знал попугай немного. Всего два-три слова. В том числе «дурак». Но в значении слов не разбирался. В этом он был похож на ребенка. Что услышит, то и запомнит. Но ребенок с годами вырастает и не произносит плохих слов. А попугай всю жизнь остается глупым и городит что попало.

А еще попугай умел кричать «пожар». Этому его научил друг семьи пожарный дядя Митяй — молодой и веселый. Он, когда приходил, всегда занятно рассказывал о пожарах. Послушать его — интересней зрелища нет на свете.

Один раз Митяй пришел и удивился: попугая не слышно. Посмотрел на Мишу, сына хозяина попугая, — молчит. Посмотрел на папу, хозяина попугая, — молчит. Молчат и друг на друга не смотрят. Пожарный Митяй испугался. Может, попугай сдох? О том, что пропало, не говорят. Чтобы не огорчать хозяев. Но если тебя распирает любопытство, как быть?

Митяй посмотрел на клетку и сказал:

— Эх, и погодка сегодня…

Папа перехватил взгляд и ответил:

— Погодка тут ни при чем…

И пожарный Митяй узнал то, что произошло.

Клетка опустела потому, что Миша подарил попугая товарищу. Когда папа узнал об этом, он рассердился и хотел поставить Мишу в угол. Но мама сказала, что это непедагогично, и он не поставил.

То, что папа рассердился, Мишу удивило. Папа сам, угощая Мишу чем-нибудь, наказывал:

— С ребятами поделись, человек.

И человек, то есть Миша, делился: то яблоком, то еще чем.

Может, папа рассердился, что Миша «поделился» попугаем без спросу? Нет. Совсем не потому. Дареное — не дарят. А попугай был дареный. Папе подарили попугая в зоопарке. Может, потому, что попугай был хромой. Но папа и хромому подарку был рад. А подарок, какой он ни есть, вторично дарить не принято.

Но Миша не знал этого. Чтобы успокоить папу, он сказал:

— Я не насовсем. Пока поправится.

Он имел в виду больного товарища. Но папа даже это не принял во внимание. Продолжал дуться.

Вот как все было. А что из этого вышло, станет известно дальше.

Митяй, или Дмитрий Павлович, как уже было сказано, служил пожарным. А пожарный всегда на посту: когда ест, когда телевизор смотрит, когда спит, — всегда.

Раз Митяй спал, как вдруг оглушительно зазвонил колокол.

Пожарный Митяй проснулся, надел каску и побежал садиться в красную машину. Это было недалеко. Ведь Митяй спал на службе. А его служба была единственным местом, где за сон на посту не ругают и не наказывают.

Красная машина фыркнула и помчалась. Как она визжала! Услышав ее, другие машины разбегались в стороны, а люди останавливались и тревожно смотрели вслед.

Вот и пожар. Горел трехэтажный деревянный дом. Митяй выскочил и побежал. За ним выскочили и побежали другие. Один зевака сказал:

— Бегут, как муравьи.

Был вечер, и все кругом было красным: небо, деревья, люди.

В толпе сновала женщина.

— Лешка! — кричала она и прислушивалась, как в лесу.

Но никто не откликался, и она снова ныряла в толпу. На огонь она не смотрела. Даже подумать боялась, что ее Лешка в доме.

Прибежала еще одна красная машина. Из нее, как рога из улитки, вылезла лестница. Зашипели, как змеи, толстые пожарные рукава и стали пеной плеваться в огонь. Лестница подъехала к дому, и Митяй полез на крышу.

Она чадила, как худая плита. Над крышей, как шпаги, скрестились струи воды. Пожарный Митяй надел маску и полез в слуховое окно. Показалось, будто нырнул в горячий сугроб. На чердаке было жарко и белым-бело от дыма.

Митяй присел и стал шарить вокруг. Нащупал кольцо и поднял люк, ведущий вниз. Из люка, навстречу, внезапно метнулось пламя… Митяй испугался, но не отступил. Он был упрямый, а упрямые не отступают. Повис на руках и спрыгнул в огненный колодец.

Огляделся. Коридор. Пламя с хрустом жует обои. Две двери. Одна настежь. Другая закрыта. За той, что настежь, никого. За той, что закрыта… Она закрыта на ключ. Стесняться не приходится. Митяй разбегается и с третьего удара высаживает дверь.

Входит. Никого. Поворачивается, чтобы уйти, и вдруг слышит:

— Пож-жаррр…

У Митяя мороз пробежал по коже. Оно бы в такую жару ничего, да страшно. Может, послышалось?

Митяй обернулся, снял маску и увидел клетку. В клетке билась зеленая птица.

— Пож-жаррр! — кричала она. — Дурр-рак!..

Вот так встреча. Мишкин попугай? Митяй открыл клетку и выпустил птицу. Попугай заковылял по полу. Ну конечно же Мишкин — хромой…

Пожарный Митяй хотел поймать попугая, но не тут-то было. Попугай ковылял по полу и не давался в руки.

— Пропадешь, дура! — крикнул Митяй.

— Дур-рак! — крикнул попугай и спрятался под кроватью.

Делать нечего. Митяй приседает и заглядывает под кровать. В комнате еще не горит, но от огня в коридоре светло, и Митяй вдруг видит под кроватью мальчика: спрятался от страха. Глаза остановились и как мертвые смотрят на дядю Митяя. Теперь его оттуда ничем не выманишь…

Митяй ложится на пол и некоторое время с улыбкой рассматривает мальчика. Не суетится, не кричит, а лежит и спокойно, как будто ему другого дела нет, с улыбкой рассматривает мальчика. Потом спрашивает:

— Страшно, да? — А сам улыбается, как будто о страхе и речи быть не может. Какой страх? Вот он лежит перед мальчиком и как ни в чем не бывало улыбается: — Страшно, да?

Глаза у мальчика оживляются. «Страшно? Нет. Ведь тебе не страшно. Почему же мне должно быть страшно?» Митяй доволен. Теперь мальчиком можно командовать — страх прошел.

— За мной! — крикнул он, подбежал к окну и выбил раму.

— Поликарпов! — закричали внизу.

Его увидели и подвели лестницу. Надо было спешить. Огонь поджаривал пятки. Дядя Митяй схватил одеяло и закутал мальчика. Птица сама сунулась в руки. Рядом с окном ударила струя и сбила пламя. Дядя Митяй вылез в окно и зацепился ремнем за лестницу.

— Давай! — махнул он.

Лестница отвалилась от окна и встала торчком. Все, кто видел это, ахнули. Но ничего не случилось. Лестница покачнулась и опустила дядю Митю на другой стороне улицы. Дядя Митяй развернул одеяло и выпустил мальчика.