Гимн Лейбовичу - Миллер-младший Уолтер Майкл - Страница 40

– Ты скажешь мне: «Хммм-хннн»!

– Нет, я скажу: «Он уже здесь». Однажды я мельком увидел Его.

– Что? О ком ты говоришь? О доне Таддео?

– Нет! Кроме того, я не стану пророчествовать, Пауло, если ты толком не скажешь, что тебя беспокоит.

– Ну, все это началось с лампы брата Корнхауэра.

– Лампы? А-а, да, Поэт говорил о ней. Он предсказал, что она не будет работать.

– Поэт ошибся, как всегда. Так мне сказали. Сам я не присутствовал при испытании.

– И она заработала? Великолепно! И что же дальше?

– Я растерялся. Как близко мы стоим к краю пропасти? Или к берегу? Электрический ток в подвале. Ты хоть представляешь, как много изменилось в мире за последние два столетия?

Вскоре священник уже подробно рассказывал о своих опасениях, а отшельник, восстановитель шатров, терпеливо слушал его, пока солнце не начало просачиваться сквозь щели в западной стене, рисуя в пыльном воздухе яркие стрелы.

– Со времен гибели последней цивилизации Книга Памяти была нашей главной заботой, Беньямин. И мы хранили ее. Но теперь я чувствую себя в положении сапожника, который пытается продавать башмаки в селении сапожников.

Отшельник улыбнулся.

– И это возможно, если он изготавливает какие-то особенно хорошие башмаки.

– Я боюсь, что светские ученые уже превосходят нас.

– Тогда оставь башмачное ремесло, иначе будешь разорен.

– Возможно, придется, – согласился аббат. – Но все-таки думать так неприятно. Двенадцать столетий мы были крохотным островком в огромном океане тьмы. Сохранение Книги Памяти было неблагодарным делом, но священным, как мы думали. Это всего лишь наше мирское занятие, но мы всегда были книгоношами и запоминателями, и трудно поверить, что эта работа вскоре будет окончена и станет бесполезной. Я никак не могу в это поверить.

– Поэтому ты пытаешься взять верх над другими «сапожниками», поставив в своем подвале это хитрое устройство?

– Я должен признать, что это выглядит именно таким образом…

– А что ты собираешься сделать потом, чтобы сохранить превосходство над светскими учеными? Построить летающую машину? Или воссоздать счетную машину? Или, может быть, переплюнешь их, прибегнув к метафизике?

– Ты стыдишь меня, старый еврей? Ты знаешь, что мы в первую очередь монахи Христа, и такие вещи должны делать другие.

– Я вовсе не стыжу тебя. Я не вижу ничего несообразного в том, что монахи Христа построят летающий аппарат, хотя им подобало бы построить молитвенную машину.

– Негодяй! Я наношу вред своему ордену, делясь с тобой секретными сведениями.

Беньямик самодовольно усмехнулся.

– Я не испытываю к тебе сочувствия. Книги, которые вы сохранили, могут быть весьма почтенного возраста, но они были написаны мирянами, и вы не имеете права делать своей главной задачей вмешательство в их дела.

– О, теперь ты начал пророчествовать!

– Вовсе нет. «Скоро взойдет солнце» – разве это пророчество? Нет, это просто утверждение неизбежной последовательности событий. Миряне тоже последовательны, как я полагаю; они впитают все, что вы сможете им предложить, заберут у вас вашу работу, а потом вас же и обзовут старыми развалинами. В конце концов они станут вас полностью игнорировать. И это ваша собственная вина. Библия, которую я вам дал, должна быть вполне достаточной для вас. Теперь вы только сможете сделать должные выводы из своего вмешательства.

Он говорил в шутливом тоне, но его предсказания были неприятно близки к опасениям самого дома Пауло. Аббат опечалился.

– Не обращай внимания на то, что я тут изрекал, – произнес отшельник. – Я не рискну сказать правду, пока не увижу вашего хитрого устройства или не взгляну на этого дона Таддео, который, между прочим, тоже заинтересовал меня. Если хочешь получить от меня толковый совет, подожди, пока я не исследую сущность новой эры более детально.

– Да, но ты не сможешь увидеть лампу – ты же никогда не приходишь в аббатство.

– Я не выношу вашей отвратительной стряпни.

– И ты не сможешь встретить дона Таддео, так как он поедет другой дорогой. Если ты собираешься исследовать сущность новой эры уже после ее рождения, то не будет ли слишком поздно предсказывать это рождение?

– Чепуха. Исследовать чрево, в котором зреет будущее, опасно для младенца. Я буду ждать, а затем я смогу сказать, что новая эра родилась, а то, чего жду я – нет.

– Какая веселенькая перспектива! Так чего же ты ждешь?

– Того, кто крикнул мне однажды…

– Что крикнул?

– «Иди!»

– Какой вздор!

– Хммм-хннн! Говоря по правде, я не очень надеюсь на то, что Он придет, но я приговорен к ожиданию и, – он пожал плечами, – я жду.

На мгновение его сверкающие глаза превратились в две узкие щелки, он подался вперед с неожиданным пылом.

– Пауло, приведи этого дона Таддео к подножию горы.

Аббат отшатнулся в притворном ужасе.

– Неотвязный пилигрим! Пугало для послушников! Я пришлю к тебе Поэта-Эй, ты! – пусть он явится к тебе и останется навсегда. Привести дона к твоему логову! Видано ли такое тяжкое оскорбление!

Беньямин снова пожал плечами.

– Ладно. Забудь, о чем я тебя просил. Будем надеяться, что на этот раз дон будет на нашей стороне, а не с теми, другими.

– Другими, Беньямин?

– Манасом, Киром, Навуходоносором, фараоном, Цезарем, Ханеганом Вторым… Я должен продолжать? Самуил предостерегал нас от них, когда давал их нам. Когда у них есть несколько умных людей, которые связаны необходимостью служить им, они становятся еще более опасными, чем обычно. Вот и все, что я могу тебе посоветовать.

– Ладно, Беньямин, я сегодня получил от тебя столько, что мне хватит этого на последующие пять лет, так что…

– Оскорбляй меня, трави меня, гони меня…

– Прекрати. Я ухожу, старик. Уже поздно.

– Разве? А как твое преподобное чрево выдержит поездку верхом?

– Мой живот?

Дом Пауло остановился, проверяя свое состояние, и нашел, что чувствует себя лучше, чем когда-либо за последние несколько недель.

– Он почти в порядке, – удивился он. – Странно, ведь твои слова не столько лечат, сколько ранят.

– Правда… Эль Шадам милосерден, но он также и справедлив.

– Оставайся с богом, старик. После того, как брат Корнхауэр заново изобретет летающую машину, я пошлю на ней послушников, чтобы они бросали в тебя камни.

Они нежно обнялись. Старый еврей проводил его до уступа горы. Аббат спустился вниз, к дороге и направился в свое аббатство, а Беньямин все стоял, укутанный в молитвенное покрывало, чья тонкая выработка резко контрастировала с грубой холстиной набедренной повязки. Дом Пауло мог еще некоторое время видеть его в свете заходящего солнца – его тощая фигура выделялась на фоне сумеречного неба, когда он кланялся и шептал молитву над пустыней.

– Memento, Domini, omnium famulorum tuorum97, – прошептал аббат в ответ и добавил. – И пусть он в конце концов выиграет в ножички стеклянный глаз Поэта.

17

– Я могу сказать вам со всей определенностью: война будет, – говорил посланник Нового Рима. – Все силы Ларедана направлены к Равнине. Бешеный Медведь ушел из своего лагеря. По всей Равнине происходят кавалерийские стычки – это обычная тактика язычников. Но государство Чиахуахуа угрожает Ларедану с юга. Так что Ханеган готов послать войска Тексарканы к Рио-Гранде – чтобы помочь «защитить» границу. С полного одобрения Ларедана, конечно.

– Король Джеральди – маразматик и болван! – воскликнул дом Пауло. – Разве его не предупредили, что Ханеган – предатель?

Посланник улыбнулся.

– Дипломатическая служба Ватикана всегда с должным уважением относится к государственным секретам, когда ей удается узнать их. Чтобы не быть обвиненными в шпионаже, мы всегда осторожны в…

– Его предупредили? – настойчиво повторил аббат.

– Конечно. Но Джеральди сказал папскому легату, что тот лжет и обвинил церковь в разжигании разногласий среди союзников Святой Карающей Десницы с целью усилить власть папы. Этот идиот даже рассказал Ханегану о предостережении легата.

97

Помни и храни, Господи, всякого раба твоего (лат.)