Факультет патологии - Минчин Александр - Страница 60

Я покупаю бутылку шампанского, которое нравится отцу. Только один сорт — полусухое. Он вообще не пьет ничего другого, кроме этого, и то по праздникам, событийно. Просто так себе позволить не может. Старая гвардия. (Фронт и все такое прочее.)

В кармане у меня остается мелочь. Я иду обратно и думаю, сколько мне еще ждать надо. И тут неожиданно наталкиваюсь на нашу старосту Городулю.

— О, Саш, а ты чего это здесь делаешь? Ты смотри, с бутылкой шампанского!

— Люба, — говорю я, — ты секреты хранить умеешь?

— А что? Конечно, — Она становится необыкновенно серьезна, я с ней никогда откровенным не был.

— Ты никому не скажешь?..

— Что ты, честно, никому!..

— Як тебе пришел, для свидания!

— Да ну тебя, вечно шутки одни. Ничего серьезного.

— А жаль, да, Люб?..

— Ну ты и жук, Сашка, еще тот.

— Но не пожучистей тебя, — продолжаю традиционно я.

— А что, я — девушка.

— Ладно, я тебе верю, Люба. — У меня хорошее настроение в этот раз, и я не хочу ей портить его. — Вот поэтому ты сама понимаешь, что я не могу приходить к тебе на свидания…

— Почему?

— Потому что ты — девушка. Она сияет.

— Ну ты даешь, а с виду тихий такой.

К счастью, она сама спешит куда-то и скрывается быстро, вся расфуфыренная, в сторону метро.

Фу-у, с облегчением вздыхаю я. И думаю: будь ты счастлива, девушка.

Прошло минут всего десять, я стою с бутылкой в руке и думаю, ну, еще полчаса, как минимум, это точно. И собираюсь набраться сил для душевного и телесного томления.

И вдруг она неожиданно появляется передо мной:

— Вот и все, я готова.

— О, чудо, — говорю, — ты правда необыкновенная женщина, что не заставила ждать так долго.

— Пошли? — Она делает первый шаг.

И тут я продираю глаза и смотрю на нее. Она одевается так, что мне стыдно идти с ней рядом по улице. Нет, не броско, а очень тонко, со вкусом и обалденно выдержанно: в кофейный костюм с поднятыми плечами и удлиненную юбку с изящным разрезом сбоку от колена, кофты не видно, так как на шее что-то легкое и воздушное повязано. И все в тон — от туфель до сумки и платка. Феноменальный ансамбль, мне не верится, что она когда-то давно, сегодня, была моя. (Эта женщина из какого-то чудного журнала, прекрасная фотография законченного совершенства.) Такая женщина не могла быть моей: она совершенство. Я стою и не двигаюсь.

— Пошли, Саша. Ты что стал?

— Э-э… Наташа, мне неудобно идти с тобой.

— Это почему? Что, я плохо выгляжу? Неужели она не знает цену себе? И на такого недоделанного позарилась! А я еще там выставляюсь, делаю всепобеждающего героя из себя, победителя.

— Нет! Ты чудесно выглядишь…

— Я рада, что тебе нравится… что нравлюсь тебе.

— Но я плохо выгляжу, мне неудобно идти с тобой.

Я взглядываю на вытертовато-потертые джинсы песочного вельвета, туфли…

— Пойдем, не придумывай, Саш. Мы же идем к твоим родителям, и я должна была как-то одеться… скромно.

Нет, обалденная девчонка.

— Хороша скромность…

— Ну, Саш. Ты же не хочешь, чтобы тебя здесь кто-то увидел.

Я подпрыгиваю как ужаленный, и мы быстро удаляемся.

— Откуда ты знаешь?

— Я видела, как с тобой Городуля разговаривала, она живет этажом ниже меня.

— Как, ты уже тогда была готова?

— Да, я стояла в подъезде и ждала, пока она уйдет.

Изумительная женщина.

— Я же тебе говорила, что быстро все делаю, я тебя не обманывала.

Я еще прибавляю шаг, ускоряя.

— Почему ты боишься, чтобы тебя увидели со мной?

— Ну… это сложно.

— Нет, ты смотри, ему даже не стыдно подтверждать. — Она смеется. — Удивительный мальчик, первый, кому со мной стыдно появляться. Хоть бы отказался!

Я улыбаюсь, глядя на нее, мы приближаемся к Новодевичьему.

— Я что, такая уродина, и тебе поэтому неудобно, что тебя увидят рядом, да?

— Нет, я не хочу и не желаю, чтобы увидели тебя, а не меня. Я ненавижу, чтобы МОЕ перемалывали на курсе и щупали все, кому не лень. Тебе понятно?!

— Хорошо, хорошо, успокойся, я не думала, что это заденет тебя.

Я погорячился. И целую ее в щеку, остужаясь. Но не до конца.

— Поэтому не задавай ненужных вопросов, я всегда делаю то, что правильно. И единственно верно.

Она расплывается в улыбке, бесподобной.

— Что вы говорите?! Я этого не знала.

И тут я не выдерживаю своего напыженного вида и смеюсь.

— Саша, а куда мы идем? — спрашивает она. Тут я вспоминаю, что забыл спросить ее.

— У нас еще целый час, ты не хочешь прогуляться до моста, а потом по той стороне набережной?

— Конечно. С тобой…

— Спасибо.

— За что ты меня благодаришь, это мне приятно, что мы дольше будем идти… А ты любишь гулять, ходить, брести? — мечтательно спрашивает она.

Но не могу же я ей сказать, что за 33 копейки ни одно такси не довезет нас до моего дома.

— Да, очень, — отвечаю я.

Мы идем мимо Новодевичьего кладбища, которое уже закрывается, и последних посетителей выпроваживает человек в форме милиционера.

Вдруг взгляд ее грустнеет.

— Что случилось, а? Она сжимает мой локоть.

— Здесь лежит мой дедушка.

Мы почти до моста идем молча. Мне нравится ее походка, какая-то необыкновенная. Она вообще вся необыкновенная.

— Он очень любил меня…

Я вежливо молчу. Чтобы не мешать, не перебивать ее воспоминания.

Мы поднимаемся на мост, она идет рядом.

И вдруг грохочет поезд, нарастая, и вот уже несется в метре, шаге от нас; она охватывает меня руками, вжимаясь в мое тело, и вздрагивает сильно. Я же говорил, в первый раз впечатление, что мост в реку рушится, и вы вместе с ним.

Сумка ее, в виде конверта, падает, я поднимаю, когда поезд прошел, и спрашиваю: все ли в порядке?

— Да, я просто испугалась.

— А я думал, что ты бесстрашная. Она улыбается.

— Почему?

— Ну, если уж согласилась на меня…

Ее улыбка окрашивается, и губы, что-то шепча, произносят.

— Что ты сказала, быстро?

— Как ты узнал, ах, да, я забыла, что ты наблюдательный.

— Быстро, а то не пойдем никуда.

— Чтобы тебя обошли все несчастья…

Я целую ее губы долго, сильно, больно, бесконечно, вечно.

Я не знаю, сколько проходит времени, но его проходит ровно столько, сколько нужно до начала самого обеда.

Я звоню в дверь. И нутро мое подбирается. Я взглядываю на свою спутницу: она чиста. Только губа немного кривится и вздута. От моего поцелуя.

Открывает мама. Прихожая у нас большая… Она входит, мною вперед пропущенная, тихая, скромная, стройная.

— Здравствуй, мама. Это Наташа.

— Здравствуйте, — она улыбается, — очень приятно.

И в этот момент выходит мой отец. Я застываю. Он останавливается и долго смотрит на меня. Не моргая. Потом вдруг раскрывает руки, и мы обнимаемся, похлопывая друг друга.

— Блудный сын, — шепчет он, я целую его всегда и вечно выбритую щеку. Он разжимает объятия.

— Простите, девушка, у меня с сыном свои проблемы. Поэтому вы — не первая… Не по приличиям.

— Ты ее тоже обнимать собираешься? — шучу я.

— С удовольствием, если она не против, она очень стройная. Как вас зовут?

— Наташа.

Он представляется полностью. Со всеми регалиями.

— Мне очень приятно, — говорит она.

— Знакомое имя. У тебя, кажется, была Наталь… — он осекается.

Она делает вид, что не слышала.

— Пап, это тебе, — протягиваю я.

— Спасибо большое, уважил отца.

И мама кладет в испаритель шампанское.

— Как вам мой сын, Наташа? Не устали еще?

— Что вы, это он немного устал от меня.

— Это у него случается. Я бы не устал, это точно…

Она улыбается. Батя молодых любит больше, чем солнце и его сияние.

— Прошу в комнату, Наташа.

Она проходит, он открывает дверь, ухаживая за ней. Стол накрыт очень красиво, хрусталь, посуда, серебро, как всегда умеет накрывать только моя мама.

— Садитесь на диван, Наташа, чувствуйте себя, как дома, свободно.