Великий Бисмарк. Железом и кровью - Власов Николай - Страница 29

Однако это не значит, что усилия Бисмарка пропали даром. В первую очередь потому, что он был едва ли не единственным представителем прусской правящей элиты, сознававшим действительные интересы своей стороны и стремившимся защищать их. В процессе работы он получил огромный опыт дипломатической деятельности, который существенно помог ему в дальнейшем. Весьма полезными оказались и контакты с политической элитой европейских государств, которые он приобрел за время своей работы во Франкфурте.

Впрочем, некоторые биографы Бисмарка видят в этом и свою отрицательную сторону. Так, Э. Крэнкшоу писал: «Недостатком этого франкфуртского назначения, если рассматривать его как важный этап становления государственного деятеля, было то, что Бисмарк слишком рано сконцентрировался на внешней политике, занимаясь исключительно ею. Он немного знал о финансах, но почти ничего о промышленности и торговле. Он вообще не имел представления об огромной мощи, которую придаст прусскому государству развитие железных дорог, горного дела и фабрик, в первую очередь угольной, сталелитейной и химической промышленности»[139].

Согласиться с упреком английского историка довольно сложно. В конечном счете, лишь немногие государственные деятели – исключая монархов – могли похвастаться тем, что их долго, целенаправленно и всесторонне готовили к занятию высших должностей. «Железный канцлер» действительно в течение всей своей жизни считал внешнюю политику важнее и интереснее внутренней – однако это объясняется в первую очередь особенностями его личности, тем, что он предпочитал дипломатическую игру с ее риском, обилием вызовов и вариантов действий спокойному и планомерному государственному строительству. «Его полем была неопределенность», – писал о Бисмарке Л. Галл[140].

Во Франкфурте Бисмарк нередко соприкасался с миром экономики, причем в самых разных его ипостасях. Он активно участвовал в переговорах по Таможенному союзу, общался с франкфуртскими банкирами, в первую очередь с Ротшильдом. Это привело к постепенному изменению его взглядов на экономику. Если в эпоху революции он был активным защитником землевладельцев, считая современную промышленность едва ли не болезнетворным наростом (он выступал даже с мыслью о воссоздании цеховой системы для ремесленников), то в 1850-е годы он стал уделять должное внимание современным тенденциям в экономике, развитию индустрии и финансового капитала. В своей последующей деятельности он также демонстрировал вполне адекватное понимание экономических факторов в государственной политике.

Во Франкфурте произошли изменения во взглядах Бисмарка и на внешнюю политику. Изначально ориентированный на защиту прусских интересов, он тем не менее во время своего назначения считал возможным компромисс с Австрией, хотя бы на основе раздела сфер влияния в Германии. К концу 1850-х годов Бисмарк пришел к выводу, что австро-прусское столкновение неизбежно. «Моя почти семилетняя деятельность здесь, – подводил он итог в марте 1858 года, – есть непрерывная борьба против всевозможных атак, против неустанных попыток использовать Союз как инструмент для возвышения Австрии и ослабления Пруссии»[141].

Изменились и воззрения Бисмарка на либеральное и национальное движение – в тогдашней Германии эти понятия были во многом идентичны. Если раньше это движение и его представители были для него врагами, опасными революционерами, с которыми можно только бороться не на жизнь, а на смерть, то теперь он считал возможным заключать с ними тактические союзы для достижения целей, которые ставила перед собой Пруссия. В его голове формировалась концепция использования национального движения в собственных интересах, пока что в качестве тактического средства, которое будет отброшено сразу же после достижения результата. Именно так Бисмарк, в частности, относился к парламентаризму. Он старательно изучал опыт Наполеона III, власть которого держалась во многом на умелом использовании общественного мнения и апелляции к широким массам населения на плебисцитах – общенациональных референдумах по различным вопросам. Плебисциты, в которых принимали участие самые широкие слои населения, были эффективным оружием против либеральной оппозиции, опиравшейся на сравнительно небольшой средний класс.

Более того. Именно в 1850-е годы складывался стиль Бисмарка как политика. Этот стиль находил свое явное выражение в документах, которые он направлял из Франкфурта в Берлин. Суть его заключалась в отказе от любых теорий и построении политики на основе чисто прагматических соображений, не учитывающих ничего иного, кроме реально существующих сил и интересов. Как писал Л. Галл, «под маской дипломата, занимающегося внешней политикой и решительно возражающего против того, чтобы рассматривать международные отношения через призму отдельных аспектов внутренней политики, скрывалась важная перемена. Произошел переход от консервативного политика к особому виду политического деятеля, который возник не только в Пруссии в условиях движения от монархически-бюрократического абсолютизма к партийно-парламентской системе. Это был тип балансирующего между обеими упомянутыми системами относительно самостоятельного министра»[142]. И действительно, Бисмарк, начавший свою политическую карьеру с борьбы на стороне «старого» строя против «нового», вряд ли смог бы выдвинуться, не будь угрозы со стороны этого «нового». Кроме того, он быстро научился использовать элементы новой системы – парламент, партии, прессу, общественное мнение – для достижения собственных целей. Это была политика постоянного баланса между различными силами и интересами, которую Бисмарк рекомендовал для Пруссии на международной арене и придерживался сам на прусской политической сцене. Удастся ли ему получить в свои руки достаточно полномочий, чтобы самостоятельно проводить эту политику? В 1859 году этот вопрос оставался открытым.

Именно во Франкфурте сложился характерный для Бисмарка стиль политического мышления и действия. Как считает Э. Энгельберг, его базовая политическая концепция сложилась самое позднее к 1858 году[143]. Политику он воспринимал как шахматную игру, где есть игроки и есть фигуры, – об этом свидетельствует множество его высказываний, относящихся к самым разным проблемам. Именно это позволяло ему просчитывать различные варианты, изобретать альтернативы, оценивать расстановку сил, а главное – понимать необходимость четкой стратегии, в отсутствии которой он упрекал прусскую политику. При этом Бисмарк умел учитывать различные факторы – экономические, военные, конфессиональные, особенности принятия политических решений и общественное мнение – и мастерски использовать их в своих комбинациях. Его главной стратегической задачей, которой было подчинено все остальное, являлось сохранение и усиление позиций монархии и юнкеров внутри Пруссии, а самой Пруссии – в Германии и на европейской арене.

Для этого годились все средства, что часто становилось поводом для обвинений Бисмарка в беспринципности. Использование слабостей других людей, игра на их эмоциях и убеждениях, тонкая интрига, стремление изолировать и уничтожить своего противника – все это входило в арсенал тех приемов, с помощью которых он проводил в жизнь свою политическую линию. Однако было бы ошибкой представлять Бисмарка чем-то вроде равнодушного компьютера, хладнокровно просчитывающего комбинации; не чужды ему были и эмоции, в частности, личная неприязнь ко многим политическим противникам, которая заставляла его порой совершать не вполне обдуманные поступки в стремлении их уничтожить. Будучи прекрасным стратегом и тактиком, Бисмарк тем не менее совершал и ошибки, и неверные шаги. Последние, однако, не имели для его карьеры, в конечном счете, фатального значения – во многом потому, что он лучше, чем большинство его современников, умел улавливать требования времени и подчинять им свои действия. Впоследствии он скажет, что максимум того, что может сделать хороший политик, – это уловить общее течение и плыть, сообразуясь с ним; эти слова можно, без сомнения, отнести и к самому Бисмарку.