Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич - Страница 41

— Я готов, — ответил я, доставая «панасоник» и проверяя его.

«Капитан» налил водки в кружку и начал:

— Ты готов? Подоплёку я рассказывать не буду. У меня есть записи дома, я тебе их отдам, а сейчас суть вот в чём: за мной охотятся.

Я удивлённо посмотрел на него. Он уловил мой взгляд и сказал:

— Да, да, охотятся, ты не ослышался. Если я откажусь сотрудничать с этими гадами, Харон меня прикончит.

— Что за Харон? — спросил я.

— Харон! Большой методист. Наверное, знаешь из истории Древнего мира, что в греческой мифологии под этим именем выступал перевозчик тел умерших через реку Стикс. И ныне живущий получил эту кличку. Это страшный человек. Я работал под его началом на одном из секретных объектов. Мы пытались воскрешать умерших людей, мертвецов, почему он и получил это прозвище. Он был главным «перевозчиком» биополя усопших из небытия в реальный мир. Там была большая команда высококлассных специалистов, и кое-что нам удалось сделать. Не всё, конечно, но многое. Мы были совсем недалеко от истины, когда трое из этой команды прозрели и взбунтовались и не захотели дальше проводить испытания, потому что поняли — они заведут слишком далеко.

— И ты был один из этих троих? — спросил я.

— Я был первый из них, — гордо ответил Костя. — Никакие вызовы на ковёр не дали для начальства желаемого результата. И нас списали, как говорят моряки, на берег, а попросту выгнали. Вскоре при невыясненных обстоятельствах погибает в автокатастрофе мой друг и напарник, второй мятежник был зарезан в пьяной драке, я был запрятан в дурдом. Как я предполагаю, врачи пытались стереть информацию, которой я обладал, чтобы я забыл, кто я и над чем мы работали, чтобы я, не дай Бог, не сумел донести её до публики. Они кололи меня изо дня в день какими-то препаратами. И они бы добились своего, но я сошёл с ума раньше времени и меня оставили в покое. Кто бы знал, скольких усилий мне это стоило, чтобы не сойти с ума и вправду…

— Что я говорил! — воскликнул Афанасий. — Конечно, «капитан» притворялся, он до последнего дня притворялся, что не в своём уме, как говорят, держал марку…

— Иначе он бы не выжил в этом житейском прессинге, — сказал Николай.

— Его бы попросту убрали, а так считали, что он полудурок, — добавил Афанасий.

— Продолжай, — обратился Туляков к Павлу. Он так увлечённо слушал рассказ журналиста, что забыл про сигарету, и пепел сваливался на пол беседки.

— У меня воинское звание капитан, — продолжал Костя, — но военную пенсию я не получаю. Меня вышвырнули на улицу без всякого содержания. Объект закрыли в начале перестройки и всё, казалось бы, устаканилось. Но нет! Оказывается, Харон все наши наработки, все исследования, плод многих умов, решил претворить в жизнь единолично, тем более, что мы были близки к цели и нам даже удалось воскресить одного из мертвецов. Харон тайком продолжал заниматься исследованиями. Кто ему помогает из наших, я не знаю. Но он не один. Такое одному не под силу. До полной победы ему осталось совсем немного. Он не хочет клонировать мертвеца, которого мы воскресили. Он хочет иметь их много, не похожих один на другого. И в этом ему нужен я. Скорее всего, не я лично, а мои наработки и мой генератор. Я был его правой рукой, и когда назрел вопрос о моем выдворении, я упёр, грубо говоря, один важный элемент, вернее, прибор, без которого все эти исследования гроша ломанного не стоят. Выборочный блок выбросил, а генератор держу у себя. Чертежи тоже взял, которые сам разрабатывал. Теперь Харон требует вернуть и то, и другое. Если не отдам, он или прикончит меня, или как раба заставит работать на него. Но я не отдам. Если он осуществит задуманное, мы получим такие разрушительные силы, перед которыми никто и ничто не устоит. Харон мечтает о Страшном суде. Мы можем поднять на ноги всех умерших за тысячелетия и поселить в их головах такие идеи, от которых будет тошно всем живущим.

Внезапно он побледнел, рука потянулась к кружке, — продолжал Павел. — Глаза моментально потухли. Я проследил за его взглядом, который он вперил в окно вагончика.

— Они достали меня, — скрежетнул он зубами. — Достали! Смотри, сюда идут двое. Оба подручные Харона. Его цепные псы. Спрячься, и сиди тише мыши. Не высовывайся, что бы ни происходило. Понял?

— Понял, — прошептал я с сильно забившимся сердцем, хотя и не знал, почему так испугали Костю два человека.

Он затолкал меня в маленький закуток, вонючий и сырой, где в кучу были свалены лопаты, ломы, кирки, прочий земляной инструмент, буквально засунул меня под лавку, а сверху забросал ветошью и рваной спецодеждой.

— Не шевелись, — предупредил он меня снова. — иначе костей не соберёшь… Больше бойся вот того… длинного.

Сначала от неосознанного страха, который напустил на меня Костя, я плохо соображал, а когда страх прошёл, любопытство взяло верх. Я разгрёб ветошь, чтобы дышать и видеть. Двери в кладовку не было, и я видел и слышал всё, что происходило в вагончике.

Двое, которых я увидел в окошке, через минуту бесцеремонно ввалились в вагончик. Шедший впереди, длинный, как оглобля, человек так ногой толкнул дверь, что она жалобно застонала, распахнувшись.

— Привет, «капитан», — сказал он, увидев Костю, сидевшего за столом. Вот ты где от нас прячешься!

— Никогда не думал прятаться, — ответил Костя, выпрямляясь и вполкорпуса поворачиваясь к вошедшим.

Поза у него была независимой, но по голосу я понял, что он здорово нервничает. Разговор у них начался без предисловий, и сердитый. Я сразу включил свой «панасоник».

Через щёлочку в прогоркшей ветоши я видел всех присутствующих, как на сцене. На стуле сидел Костя, напротив него стоял, боясь сесть на испачканное и лоснившееся от въевшегося жира раздолбанное кресло, подобранное на свалке, пухлый человечек ниже среднего роста, с круглым розовым лицом, с лысиной, которую обрамляли пушистые рыжеватые волосы. На нём был чёрный костюм с «искрой», купленный в приличном магазине, белая рубашка, галстук. Вид у него был вполне интеллигентный. Лицо ухоженное, чисто выбритое.

Второй — высокий, очень высокий человек, коломенская верста, стоял, прислонившись плечом к косяку двери. На нём были вельветовые брюки тёмно-синего сочного цвета с «пузырями» на коленях, широкий удлинённый серый пиджак в широкую полоску, рукава были закатаны на один оборот, и была видна белая подкладка. Руки длинные, сухие, с длинными пальцами, но не как у пианиста, худыми, а сильными, энергичными. Под пиджаком — футболка «под горло». Лицо узкое, аскетичное, с выпирающими скулами. Под хрящеватым носом топорщились подстриженные тонкой полоской усы с проседью. Кожа да кости, совершенный Кощей Бессмертный. Череп голый без единого волоска, вытянутый вверх, с большим лбом, начинающимся у темени. Брови белесоватые, глаза небольшие.

— По портрету, что ты нам нарисовал, фоторобот запросто можно точный сделать, — сказал Туляков, уважительно посмотрев на журналиста. Было видно, что ему понравился рассказ с подробностями.

— У меня глаз намётанный, — произнёс Павел, довольный, что его похвалили. Глаза его засияли, и он расправился, как цветок, политый в засуху.

— Ещё одна немаловажная деталь, — добавил он, видя всеобщее внимание к себе: — На ногах были ботинки ужасающего размера.

— А «панасоник» не подвёл? — спросил Лазутин, вспомнив свои неудачные съёмки призраков.

— Не подвёл. Жалко с собой кассеты нет, а то бы послушали…

— Надеюсь, послушаем в другой раз, — нетерпеливо махнул рукой Никита Тимофеевич. — Ты нам сейчас расскажи, о чём они говорили.

— Весьма об интересном, — отозвался журналист. — Я сначала не смог врубиться в их разговор, а когда понял о чём они толкуют, меня мороз продрал по коже, и я подумал, что вляпался в большую историю, и в то же время очень пожалел, что сижу в вонючем тряпье, а не гуляю по городу.

— Сенсационный материал раскопал? — с интересом спросил Николай.

— Не то слово. Если такое напечатать… Но после я не жилец.

— Неужели всё так страшно?