Железный Шурик - Млечин Леонид Михайлович - Страница 32

Владимир Семичастный:

— Как раз в бытность Шелепина и мою было самое низкое количество заключенных по политическим мотивам. Внутренняя тюрьма на Лубянке пустовала.

Когда Шелепин был председателем, в тюрьмах КГБ сидело тысяча триста восемьдесят восемь арестованных. В шестьдесят первом году за антисоветскую агитацию осудили двести семь человек, в шестьдесят втором — триста двадцать три человека. Профессиональные чекисты считали, что Шелепин мало сажал. Ведь в те годы, вспоминает бывший первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков, в стране несколько раз вспыхивали массовые беспорядки — во Владимирской области, в городах Муром и Александров, где люди были возмущены местными властями, в Грузии, в городе Зугдиди.

Разумное желание Никиты Сергеевича освободить людей от давящего контроля со стороны госбезопасности компрометировалось наивной верой в то, что общественность заменит органы госбезопасности и правопорядка.

На совещании работников промышленности и строительства Российской Федерации Хрущев призвал всех трудящихся сражаться с антиобщественными элементами, а не ждать, пока до них доберется милиция:

— Долг каждого гражданина, образно говоря, чувствовать себя милиционером, то есть человеком, который стоит на страже обеспечения общественного порядка (в зале раздались аплодисменты)… Все должны помогать органам партийного и государственного контроля и охраны общественного порядка, быть их агентами, так сказать.

В правдинском отчете о выступлении Никиты Сергеевича помечено: «Оживление в зале. Аплодисменты».

Председатель КГБ Шелепин, учтя пожелание первого секретаря, докладывал в ЦК:

«С разрешения ЦК КПСС органами госбезопасности в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Сталинграде и Туле летом 1960 года были скомплектованы группы нештатных сотрудников, которые на общественных началах участвуют в наблюдении за иностранцами.

За истекшее время нештатные сотрудники, подобранные с помощью партийных организаций из числа коммунистов и комсомольцев — рабочих, служащих, студентов, а также неработающих пенсионеров органов госбезопасности и внутренних дел, во многих случаях положительно себя зарекомендовали в наблюдении за иностранцами.

Особенно полезным было использование нештатных сотрудников в наблюдении за иностранцами в часто посещаемых ими местах, где они имеют условия для проведения встреч с интересующими их лицами. Например, в Москве во время функционирования японской промышленной выставки нештатными сотрудниками выявлено более тридцати человек, имевших подозрительные контакты с японцами.

Успешно проводилось наблюдение за иностранцами в музеях, читальных залах библиотек, плавательных бассейнах и других местах.

Опыт первых месяцев работы нештатных сотрудников подтвердил целесообразность этой активной формы привлечения общественности к работе органов госбезопасности.

Учитывая это, полагаем целесообразным, чтобы нештатные сотрудники привлекались к работе не только в летнее время, но также и в другие периоды года».

Это была доведенная до абсурда хрущевская идея. Наружное наблюдение — сложнейшее дело, которое под силу только профессионалам. Дилетант не способен ни выявить разведчика, ни засечь его контакты. Привлечение общественности лишь разжигало шпиономанию и подкрепляло уверенность иностранцев в том, что в Советском Союзе следят за каждым, кто приехал из-за границы…

Впрочем, иногда Хрущев забывал собственные идеи о том, что осужденных надо брать на поруки, что сажать надо меньше, и становился неоправданно жесток.

В шестьдесят первом году на заседании президиума ЦК возник вопрос об уголовной преступности. Поводом стало знаменитое в те годы дело Рокотова, которое возмутило Хрущева.

Ян Тимофеевич Рокотов по кличке «Косой» начал скупать валюту у иностранцев во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве летом пятьдесят седьмого года.

Официальный курс рубля был сильно занижен. Рокотов давал за доллар в два раза больше. Иностранцы были довольны. А среди советских граждан уже появилось порядочно желающих приобрести валюту — начались поездки за границу, где можно было купить то, чего в нашей стране просто не существовало. Кроме того, гости из арабских государств привозили на продажу золото. Рокотов покупал его и с большой выгодой для себя перепродавал выходцам из южных республик, где любили драгоценные металлы и могли дать за них хорошую цену.

В шестидесятом году КГБ было поручено заниматься валютными преступлениями. На следующий год Ян Рокотов и еще несколько человек, занимавшиеся валютными делами, были арестованы. Каждого из арестованных допросил лично Шелепин.

Семнадцатого июня шестьдесят первого года Хрущев, рассуждая о программе партии, плавно перешел к преступности:

— Борьба с преступностью ведется совершенно неудовлетворительно. Я считаю, что неправильно понята наша политика, реорганизация органов милиции и чекистских органов, и все перевели на мораль.

Он нашел глазами генерального прокурора:

— Я вчера читал в газете заметку «Из зала суда». Я возмущен, как это можно: дали пятнадцать лет, через пять лет он будет на свободе. Товарищ прокурор, вы будете свою политику проводить или будете слушать ЦК?

Речь шла о процессе по делу группы Рокотова.

— Мы вносили по вопросу валютчиков специальный проект, — поспешил защититься Руденко, — но установили максимум пятнадцать лет, без смертной казни. Мы смертную казнь ввели за хищения в особо крупных размерах.

Ссылка на закон не убедила Никиту Сергеевича, который пришел в необыкновенное возбуждение.

— Да пошли вы к чертовой матери, простите за грубость взорвался Хрущев. — Народу стыдно в глаза смотреть, народ возмущается. Грабители грабят, а вы законы им пишете. Что такое? Ишь какие либералы стали, чтобы их буржуазия хвалила, что они никого не расстреливают, а эти грабят рабочих и крестьян… Хотите, я общественным обвинителем выступлю с требованием расстрела? Я не боюсь, а вы боитесь. Я думал, расстреляют этих мерзавцев, читаю — пятнадцать лет. Так вы же поощряете других. Читали вы записку Ленина?

Хрущев имел в виду письмо Ленина наркому юстиции Дмитрию Ивановичу Курскому, написанное в двадцать втором году по поводу дополнений к проекту уголовного кодекса РСФСР. Ленин настаивал на «расширении применения расстрела».

— Читал, — солидно кивнул Руденко.

— Вот читать вы умеете, а выводы делать не умеете. Надо сейчас, товарищи, подумать, может быть, увеличить штат и усилить органы Шелепина. Агентов, уголовный розыск — это надо увеличить.

Никита Сергеевич вспомнил еще одно дело, где, по его мнению, следовало вынести расстрельный приговор:

— По Ростову. Надо расследовать. Выгнать этих либералов. Ну, кто это надоумил?

— Президиум Верховного Совета, — ответил кто-то.

— Наказать по партийной линии и записать, — распорядился Хрущев. — На партсобрании сказать, за что они получили строгий выговор, за то, что они отменили смертный приговор человеку, который убил трех человек, и который издевается: за что меня помиловали, я же не просил помилования, и если меня освободят, я опять убью. Это же псих. Ну а либералы не хотят пальцы в крови иметь. Пальцы не хотят в крови иметь, а горло режут рабочим.

Я помню, в Ленинграде лет семь назад студентку убили, так все профессора требовали расстрела. Так что вы не думайте, что люди любят либералов. Нет.

Законодательство надо пересмотреть. Руденко мы вот накажем: если вы не осуществляете надзор, тогда вы просто либералом стали. Верховный суд — товарищ Горкин, мы вас накажем за это дело и новых людей назначим. Нельзя так. Государство мы должны защищать, мы должны создать условия честным людям, чтобы они спокойно жили и работали и не брали верх хулиганы. А вы боитесь, что у нас варварские законы. Я за варварские законы: когда не будет убийств, тогда и не будет варварских законов, а сейчас надо.

Генеральный прокурор не хотел быть наказанным незаслуженно. Руденко резонно напомнил Хрущеву: