Наследие последнего тамплиера. Кольцо - Молист Хорхе - Страница 13

— Приглашаю тебя на ужин, — повторил Луис.

— Не выйдет! — крикнула я.

На другом конце провода наступила тишина.

— Ну ладно, ты победила, — сказал он наконец. — К черту акционеров. Компания на грани банкротства. Я пошлю им телеграмму о том, что, прихватив деньги, сбежал в Бразилию. Заеду за тобой в гостиницу в два часа.

— Так поздно?

— Это Испания. Помнишь, маримандона?

ГЛАВА 10

— В моей семье имя Энрика всегда было связано с чем-то таинственным.

Луис ел закуску с мясом омара и спокойно рассматривал меня. Он знал, что я с нетерпением жду его ответов, и наслаждался, держа меня как бы в подвешенном состоянии. Он сразу же придал нашей беседе оттенок таинственности, поэтому я догадывалась, что он собирается сообщить мне нечто поразительное. Однако мне не хотелось давать ему преимущество, позволив заметить мое нетерпение. Съев ложку охлажденного миндального супа, я начала разглядывать высокие потолки, мебель и художественное оформление помещения. Все это составляло в ресторане на первом этаже столетнего здания нечто целое и гармоничное, выдержанное в стиле модерн. Здание располагалось на бульваре Диагональ.

— То, что Энрик был «голубым», плохо сочеталось с семейством Бонаплаты.

Я изумилась. Энрик — гомосексуалист! Луис наслаждался эффектом, произведенным на меня этим сообщением.

— Моя мать знала об этом, — продолжал он, — но от всего прочего семейства Энрик все скрывал, хорошо маскировался, не позволяя себе ничего, что могло бы показаться отклонением от нормы. Разумеется, кроме того, чего ему хотелось бы.

— «Голубой»! — воскликнула я. — Как это Энрик мог быть гомосексуалистом? Ведь он был женат на Алисе и имел от нее сына Ориоля!

— Очнись, девочка, жизнь — это не только белое и черное, есть много других цветов. — Луис самодовольно улыбался. — Великий ковбой отнюдь не всегда хороший, а хорошие люди берут верх лишь время от времени. Они так и не поженились. По крайней мере их брак не был освящен церковью. Хотя наши родители делали все возможное, чтобы мы, дети, считали их супругами. Они создавали семейную пару, когда полагали, что это нужно. Прежде всего для того, чтобы снять с себя подозрения окружающих. Но у обоих были любовники одного с ними пола. Не знаю только, развлекались ли они все в одной постели. — У Луиса горели глаза, а на губах застыла похотливая улыбка. — А может, они устраивали оргии. Представляешь? — Он сделал паузу.

Я представила. Но не одну из этих предполагаемых оргий, а самого Луиса в образе фавна с рожками и козлиной бородкой. Глядя на выражение его лица, я засмеялась. Но тут же раскаялась.

— Нет, этого представить себе не могу, — с достоинством ответила я.

— Ну, ну… Представляешь. Еще как представляешь.

— Нет!

— Давай, Алли Макбил, представляешь.

Довольно. Хватит! Ненавижу, когда меня называют Алли Макбил. Дешевая шуточка называть кого-либо именем этого персонажа старого телевизионного сериала, неврастенички, доморощенного адвоката в слишком короткой юбке и сексуально неразборчивой; называть так меня — преуспевающего молодого адвоката!

— Как же ты неоригинален, Луис! Эта шуточка с Алли Макбил вконец затаскана. И у меня с этим персонажем нет ничего общего.

Взглянув на него, я вспомнила, как мы дрались в детстве. Луису всегда нравилось провоцировать. Он обычно начинал дергать меня за косички или пытался как-то уязвить — словом или делом.

Имея обширный запас слов, я бросала ему: либо «омерзительный толстяк», либо «мешок жира и говна», либо что-нибудь еще по поводу его внешности. Это не расстраивало Луиса, и он, заткнув пальцами нос, надувал щеки, отчего еще больше напоминал поросенка. Трудно обижаться на человека, который вызывает у тебя смех.

— А почему ты улыбаешься?

— Вспомнила, как мы пикировались в детстве. Ты не очень изменился.

— Ты тоже. По-прежнему кусаешься.

«Ну, ну, — подумала я про себя. — Толстяк продолжает провоцировать, хотя слегка похудел». Вспомнив начало беседы, я сказала:

— Бедняга Ориоль. Трудно ему, наверное, досталось.

— Ты имеешь в виду его сексуальные предпочтения? — Улыбка сошла с лица Луиса. — Ну… по части его склонности… ты уже знаешь, он вырос в окружении женщин, которые брали на себя роль мужчин. — Как по-твоему? Это нормально? Кроме того, в генетическом плане… Поскольку оба родителя были… ну…

— Что «ну»? — Я встревожилась. Я-то думала о ситуации в семье Ориоля, а Луис имел в виду его самого. — На что ты намекаешь? Ничего я не знаю. Говори, что хотел сказать.

— Так вот. В отношении моего кузена не все ясно.

— Почему? Какие у тебя основания? Он сам что-то говорил тебе?

— Нет. Своих секретов он не раскрывает. Но такие вещи очевидны. У Ориоля нет невесты, во всяком случае, никто не слышал о ней. К тому же этот странный образ жизни…

Я внимательно разглядывала своего приятеля. Похоже, он был серьезен. То, что касалось Алисы, не удивило меня, да и мало интересовало. Поразил меня Энрик, и ошеломили гомосексуальные склонности Ориоля.

Картины отрочества, милые воспоминания о море, грозе и поцелуе разбивались вдребезги. Я представляла себе Ориоля женихом, любовником, мужем…

Да, и в те времена инициативу всегда проявляла я, он же — никогда. Ориоль позволял вести себя, а я относила все это на счет его застенчивости. После каникул мы встречались в этой элитарной школе, расположенной на склоне Кольсерола и словно смотрящей на лежащий у ее ног город. Школа считалась престижной, и местная прогрессивная и свободомыслящая буржуазия отдавала туда своих отпрысков, чтобы сделать из них некое блюдо «по-каталонски», но с европейской подливкой. Ориоль был на год старше меня, и встречались мы только на переменках, так что я начала посылать ему записочки.

Встречались мы и на вечеринках, которые иногда в конце недели устраивали наши родители. Последняя произошла перед нашим отъездом в Нью-Йорк. Ориоль казался печальным, а я была в полном отчаянии. Этот прощальный вечер состоялся в доме Энрика и Алисы на проспекте Тибидабо. Нам стоило большого труда обмануть Луиса и остаться наедине, но в большом саду нам удалось урвать несколько минут. Мы снова начали целоваться. Я плакала, покраснели глаза и у Ориоля.

— Ты хочешь, чтобы мы стали женихом и невестой? — спросила я его.

— Да, — ответил Ориоль.

Я заручилась его обещанием не забывать меня и писать мне. Мы условились встретиться, как только представится возможность.

Но он ни разу и не написал, и не ответил на мои письма. Больше я ничего не слышала о нем.

Осознав, что Луис говорит со мной, а я не слушаю его, я насторожилась.

— У Ориоля до сих пор нет собственной квартиры, и он живет с мамой. Так вот, в Испании, в отличие от Соединенных Штатов, никто из-за этого не сочтет тебя ненормальным. Иногда он проводит ночи с друзьями-шалопаями в чужих строениях. А порой ночует в огромном доме в конце Тибидабо. Свою комнату Ориоль всегда содержит в чистоте, его хорошо кормят, ему стирают белье, и его мама вполне довольна.

— Но ведь среди его друзей-шалопаев есть и девушки, верно?.. Значит, он может иметь и подружек.

— Конечно, есть, — улыбнулся Луис. — Похоже, тебя волнует, с кем спит мой кузен.

— Твои слова основаны только на предположениях, косвенных уликах. У тебя нет ни одного убедительного доказательства того, что Ориоль гомосексуалист.

— Это не слушание дела в суде. — Луис усмехнулся. — Доказывать здесь ничего не нужно. Я лишь предупреждаю тебя.

По-моему, то, что делал Луис, было хуже, чем вынесение приговора в суде, он обвинял человека, основываясь на инсинуациях. И я решила изменить тему разговора.

— Как ты считаешь, что произойдет в субботу? — спросила я. — Что это за таинственное наследство? То, что завещание оглашают через четырнадцать лет после смерти завещателя, весьма необычно.

— Вообще-то завещание Энрика огласили вскоре после его смерти. Основными бенефициариями были Ориоль и Алиса. Но это другое дело.