Наследие последнего тамплиера. Кольцо - Молист Хорхе - Страница 17

Повернувшись, я взглянула на телефонный аппарат. На нем мигал красный огонек. Это означало, что в автоответчике есть сообщения. Одно, от Луиса, было получено в десять утра. Он настойчиво приглашал меня на ужин и просил в любом случае позвонить ему. Луис хотел узнать, что мне удалось выяснить, и поболтать со мной. Второе сообщение оставила женщина, и ее голос я сначала не могла вспомнить.

— Привет, Кристина, — говорила она. — Добро пожаловать в Барселону. Надеюсь, ты помнишь меня. Это Алиса. Позвони мне. У нас есть о чем потолковать, и поскольку я твоя крестная мать, ты в этом городе моя гостья. — В голосе Алисы слышалась теплота. — Я буду ждать твоего звонка, дорогая.

«Ну, вот, — подумала я, — вот он, ночной кошмар моей матери. Женщина, которую она, похоже, боится. Несомненно одно — голос у этого монстра глубокий, мягкий и приятный». Я уже собиралась позвонить ей, но что-то остановило меня. Что означала бы встреча с ней? Прежде всего я пренебрегу советом мамы. Но я это делала неоднократно и раньше. Луис тоже предостерегал меня от встречи с Алисой. Однако эта женщина, вероятно, знает много такого, что помогло бы мне в расследовании обстоятельств смерти Энрика. Если она, разумеется, пожелает поделиться со мной информацией…

Как она нашла меня? Легко. Ее сын приглашен завтра на оглашение завещания. Значит, и я нахожусь в Барселоне. Вполне логично предположить, что американка остановится в гостинице, принадлежащей американцам. Алиса позвонила в эту гостиницу и спросила меня. Все очень просто.

Признаться, я сгорала от любопытства. Мать Ориоля. Почему она говорила со мной так ласково? Я полагала, что мне позвонит сын, а не мать. Хранит ли он нежные воспоминания о том последнем лете, о море, о шторме и первом поцелуе? Почему Ориоль не звонил мне? Возможно, потому же, почему не ответил ни на одно из моих писем, или же по причине, о которой рассказал мне Луис. Неужели Ориоль в самом деле гомосексуалист?

Алиса назвала себя моей крестной матерью. Это не совсем так. Хотя было бы правильно назвать жену крестного отца крестной матерью. При крещении младенца у него появляются два крестных, не состоящих в родстве друг с другом. Вообще-то, я не помню, кто моя настоящая крестная мать, — наверняка какая-нибудь подруга или родственница моей матери. Но только не Алиса. Они с моим крестным даже не были обвенчаны в церкви.

Кроме того, хотя временами Алиса и сопровождала Энрика и Ориоля, когда те посещали нас, отец и сын, как правило, приходили одни. Я с детских лет помню, что эта семейная пара казалась мне странной. У них были отдельные дома. Ориоль жил с матерью в доме на проспекте Тибидабо, а Энрик порой ночевал там, а порой в своей квартире. Да, как раз в той — на бульваре Грасия, где и покончил с собой.

Я состояла в родственной связи с ними по линии моей матери, урожденной Коль. Мой дед со стороны матери и дед Ориоля со стороны отца, отец Энрика, были как братья. Их отцы, то есть наши прадеды, очень дружили в те годы девятнадцатого века, когда дерзкая Барселона пыталась состязаться с Парижем за звание столицы искусства. Они часто посещали кафе «Четыре кота», где встречались с Нонеллем, Пикассо, Русинолом и Касесом. Оба происходили из семей, принадлежавших к высшим слоям каталонской буржуазии, но стали строптивыми юнцами, которые, прежде чем безоговорочно примкнуть к почитателям театра «Лисео», как того требовали традиция и семья, постоянно ходили в кружки поклонников искусств тех лет. В этих кружках они познакомились почти со всеми «измами» меняющегося мира конца девятнадцатого века и не забывали их уже никогда: с анархизмом, коммунизмом, кубизмом, экзистенциализмом, а на более постоянной основе с «борделизмом» улиц Авиньо и Робадор, куда они порой приглашали малоимущих художников с такими же сексуальными влечениями и талантами, как у Пикассо.

Тогда-то и начали коллекционировать картины, скупая их по дешевке у нищенствующих друзей-художников. Теперь они стоят целые состояния. Эти коллекции унаследовали наши деды, а те, в свою очередь, раздали их по частям своим потомкам.

Я вернулась к окну, чтобы полюбоваться большим современным городом, продолжавшим жить искусством. Почему моя мать забыла о традициях и легендарной истории своего народа? Почему кончила тем, что вышла замуж за американца и фактически бежала из этого города? Конечно, наследница владельцев состояний, сколоченных упорным трудом ткачей и мастеров по изготовлению парусов для бороздящих океан судов, влюбилась в моего отца. Эти ткачи и мастера были облагорожены оперой театра «Лисео», а последующие поколения — авангардистским искусством, ибо они, богатые меценаты, финансировали богему. И эта наследница влюбилась в простого американского инженера.

Да, это, наверное, любовь… Любовь. Но было в этой истории и что-то еще. Это скрывали от меня, но я интуитивно чувствовала, что оно существует, хотя и спрятано.

Зазвонил телефон.

— Да? — ответила я.

— Привет, Кристина! — Я сразу же узнала голос своей собеседницы. — Это Алиса, твоя крестная.

— Привет, Алиса, как поживаешь?

— Очень хорошо, милая. Я оставила тебе сообщение с просьбой позвонить мне. — В ее теплом, глубоком голосе звучал упрек.

— Я собиралась это сделать, Алиса. Я только что пришла. «Откуда этот извиняющийся тон?» — подумала я и, посмотрев на часы, поняла, что пришла в гостиницу час назад.

— Ну, хорошо. Я сэкономила время, — сказала она. — Я здесь и жду тебя у администратора.

— Где? Здесь? — глупо переспросила я.

— Ну где же еще, милая? В гостинице. — Я потеряла дар речи. В гостинице? Что понадобилось Алисе в моей гостинице? — Не заставляй меня ждать. Спускайся, — добавила она.

— Хорошо, спускаюсь, — послушно согласилась я.

— Жду, милая.

Итак, наконец я встречаюсь с Алисой.

Я сразу же узнала ее. Алисе перевалило за шестьдесят лет, но улыбающаяся женщина, поднявшаяся из-за столика бара, выглядела значительно моложе.

Она потолстела. Я помнила ее с широкими бедрами, и она казалась мне почтенной матроной. Сейчас это стало более заметно.

— Милая ты моя! Как же я рада тебя видеть! — воскликнула она своим глубоким голосом и протянула ко мне руки. Алиса крепко обняла меня и поцеловала. От нее сильно пахло духами, на запястьях позвякивали золотые браслеты.

— Привет, Алиса!

Видимо, из-за властности этой женщины я вдруг снова почувствовала себя тринадцатилетней девочкой. И еще из-за ее глаз. Эти слегка раскосые темно-синие глаза были такими же, как у ее сына Ориоля. Едва я увидела их, как меня бросило в дрожь.

— Какая же ты красавица! — Она немного отошла назад, чтобы лучше разглядеть меня. — Ты стала очаровательной женщиной. Хотела бы я посмотреть на Ориоля, когда вы встретитесь.

Произнеся имя сына, она бросила на меня пристальный взгляд, я же постаралась ничем не выдать своих чувств.

— Садись, — сказала Алиса. — Расскажи мне о родителях. Как им живется в Соединенных Штатах?

Я исполнила ее желание, но сначала посмотрела туда, где некоторое время назад находился тот странный человек. Там его уже не было, и это успокаивало меня.

Мы провели несколько приятных минут, болтая о пустяках с разговорчивой Алисой. Мне хотелось задать ей множество вопросов, но я никак не могла вставить ни один из них в нашу беседу. Пока мы не слишком доверяли друг другу.

— Я пришла, чтобы отвезти тебя к себе домой, — сообщила Алиса.

— Что?

— Тебе придется поехать со мной.

— Но…

— Никаких «но», милая, — ответила она своим глубоким бархатным, но властным голосом. — У меня огромный дом, в нем много комнат для гостей, и я не допущу, чтобы моя крестница жила в гостинице.

— Ни в коем случае, — воспротивилась я, быстро обдумывая, что делать.

Алису боится моя мать; по словам Луиса, она опасная женщина. И вот она приглашает меня к себе — в дом, где живет Ориоль. Что она наговорит об Энрике?

— Мне не хочется беспокоить вас.

— Меня обеспокоит, если ты останешься здесь. Это оскорбительно. Я все решила. Мы отправимся ко мне, а завтра я буду сопровождать вас с Ориолем на оглашение завещания.