Век перевода (2006) - Витковский Евгений Владимирович - Страница 53

53

АНТОН ВИЛЬДГАНС{149} (1881–1932)

Казанова

Увы, сударыня, прошло то время, когда любовь была наградой за кураж, и я, забот оставив бремя, со шпагой шел куда глядят глаза, и если мне встречалось вдруг созданье, похожее на Вас, но кавалер был между нами, к черту ожиданье — я ставил жизнь свою, pardon, ma chere, на кончик острия: он или я! Нас гондола ждала в укромном месте, я понадежней полог опускал; развеять страхи дамы дело чести — мой нежный взгляд мне в этом помогал; сходились руки, шутки и догадки — извечный путь наш опыт совершал, талант мой остальное предрешал — от поцелуя до последней схватки, где, дополняя скрипки обертоны, лились из лодки сладостные стоны. Давно прошли те времена, мадам! Теперь честь защищают по судам; не так сладка судебная любовь. Нет шпаг, а если тростью ранишь в кровь — полиция примчится по следам. И Ваш отважный кавалер. Увы! Простите, если я скажу не то, — вчера в кафе вдвоем сидели вы: средина лета, ночь и «он» — в пальто… Представив всё: как этот тусклый взгляд скользит неспешно по твоим плечам, как этот старый «гребень» по ночам свершает немудреный свой обряд, и ты пред ним лежишь едва одетой, а к телу льнет прозрачный легкий шелк, как будто лист осенний, взявший в толк, что он не надышался жизнью этой; представив всё, что ты должна снести, в молчаньи потакая старикану, без шанса в страстном крике изойти: «Сейчас умру иль матерью я стану!» — я ставлю всё — пусть будет Бог судья — на кончик острия: он или я! Смешно, мадам? Я фантазер, не скрою. Но если только здраво рассуждать, то станет наша жизнь сплошной хандрою! Люблю в мечтах в том времени блуждать, где смелость не слыла за эпатаж. Зла не хочу я Вашему супругу, мой арапчонок обежит округу и адрес Ваш найдет, а дальше паж пакет доставит тайно в Ваш покой. Я выберу момент — на службе в храме, а может, в карнавальном тарараме — и прикоснусь украдкой к Вам рукой. И вот свершится: ночь, Вы на балконе, вся в серебре луна на звездном фоне играет в кудрях матовым лучом, а я в саду с гитарой и с мечом, готовый петь иль драться — что на коне! А после шепот, «да» и «нет», «как можно» — о стыд, ты в тогу сводника одет! Вы лестницу спустили осторожно и… я забыл себя и белый свет!.. Жизнь движется неумолимым кругом, ушел мой паж и арапчонка нет, остался лишь почтамт к моим услугам. Так что, мадам, коль захотите снова Вы встретить незнакомца из кафе, ему ответ Ваш будет le parfait, вот адрес: poste restante pour Casanova.

КУРТ ШВИТТЕРС{150} (1887–1948)

Кончина сигареты

Растоптанной в сырой траве, Она ждала судьбы исход В последней дымной синеве, И тлел еще пурпурный рот. Жук-светлячок ее приметил, От чувств он стал пресветло-светел, Подумав: чудная звезда Сошла на землю вдруг с небес, Неся хвалу Творцу сюда, В тот мир, где правят грех и бес, И, встретив здесь сопротивленье, Сожгла себя в смертельном треньи. Сказал он: «Ах, так рисковать! За Ваши добрые дела Позвольте Вас поцеловать». Она спасалась, как могла. А он сгорел весь, без изъятья, В ее пылающих объятьях.

ГЕРМАН ГЕССЕ{151} (1877–1962)

Одиночество

Далек мой путь, мой путь тяжел, И нет пути назад; Кто одиночество обрел, Тому в нем рай и ад. Тяжел соблазн; к себе зовет Обыденность на дно, Как зов ее любовью жжет, Как страстью пышет, но Кто одиночество испил, Шагнув за окоем, Тому и щебет птиц не мил, Тот не пойдет вдвоем.

Мы в мире мишуры…

Мы в мире мишуры живем И лишь в минуты испытаний Суть бытия мы познаем, Смысл сновидений и мечтаний. Мы верим лжи и чтим ничто, Мы, как слепцы, одни в темнице, Мы в бренных стенах ищем то, Что только в вечности хранится. В скупых обрывках сонных фраз Хотим нащупать путь спасенья, Ведь всё же Боги мы, и в нас Не стерта память сотворенья.

АНТОН НЕСТЕРОВ{152}

УОЛТЕР РЭЛИ{153} (1554–1618)

«Что наша жизнь? — Комедия о страсти…»

Что наша жизнь? — Комедия о страсти. Бравурна увертюра в первой части. Утроба материнская — гримерка Комедиантов слишком расторопных. Подмостки — мир, и зритель в сей юдоли — Господь, — шельмует за незнанье роли. Как занавес после спектакля — тьма Могилы ждет, бесстрастно-холодна. И вот, фиглярствуя, идем мы до конца. Но в миг последний — маску прочь с лица.