Век перевода (2006) - Витковский Евгений Владимирович - Страница 55

55

«В пустыне, где брожу я, только тени, отброшенные…»

В пустыне, где брожу я, только тени, отброшенные Голосом твоим. Движенье губ, дрожащих как мираж. Былье и пыль, что разделяют нас, — когда-то ты могла Заставить пустошь расцвести кустами роз. Касанье воздуха — так ты лица касалась поцелуем. Разгораясь, Тягуче-медленно, — и запах мускуса. И дальше За каплей капля, там, над горизонтом сияет Влага на лице разгоряченном. Память ладонью гладит Времени лицо, касаясь Его, заботливо и осторожно, будто длится То утро расставанья, будто вечер еще вернет Тебя в мои объятья, обнаженной.

ЗИБА КАРБАССИ{158} (р. 1974)

Четвертый вздох

Капля за каплей — дни, Будто дождь. Вверх не глядим… Помнить забыли: Жизнь наша — домик картонный.

СТЕЙН МЕРЕН{159} (р. 1935)

Парк I

(Вот и весна наконец) Смех и крики бегущих мимо детей кроны деревьев взметнулись зеленью водопада вверху спешат облака старик замирает, будто от толчка в спину Здесь когда-то был сад когда-то, давным давно

Двое

Только твое дыханье отделяет меня от бездны — тьмы ночной. Я — ветер, я — охотник, что гонит кровь твою по жилам, будто зверя, и голоса садятся, стоит нам назвать по имени друг друга… Утлые слова, что переправят нас на берег утра… Чем суждено им стать в том темном зазеркалье, где вожделенье — палая звезда, игрушка смерти?

Картинка

Лета нет и не будет Есть лишь волна весны идущая по летним пейзажам и тянущая за собою осень Лето так коротко: коротко, как жизнь Единственное, что от лета уцелеет застывшее короткое мгновение во времени Почти как память: отраженье деревьев в озере лесном

Лошади

Они не знают, что они — лошади Они восходят на холм, на вершину холма И стоят — силуэты на фоне неба, Медленно впитывая его сияние А потом несутся, несутся как ветер, как пламя по высокой траве, несутся в замедленной съемке сквозь кинозал ночи Они не видят снов. Они сами становятся снами, снами земли: в них лошади стелятся в скачке, будто огонь по траве.

АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВА{160}

РОБЕРТ САУТИ{161} (1774–1843)

Поход на Москву

1 Император Нап собрался в поход, Барабан гремит, труба зовет. Под лазурью небес зелена трава. Морблё! Парблё! Коман са-ва! Вперед! Нас ждет Москва! 2 Несметное войско — солдат не счесть! Приятной прогулки к далекой Москве! Дюжина маршалов во главе, Герцогов ровно двадцать шесть И короли — один или два. Рысью вперед! Зелена трава. Морблё! Парблё! Коман са-ва! Нас ждет не дождется Москва! 3 Здесь и Жюно, и маршал Даву. Вперед на Москву! Тут же Домбровский, и с ним Понятовский, И маршал Ней, что всех сильней. Генерал Рапп тоже не слаб, А главное — сам великий Нап. Птички поют, зелена трава, Морблё, парблё, коман са-ва! Рысью вперед! Ать-два! Кружится от радости голова, И манит к себе Москва. 4 Император Нап такой молодец! Мистер Роско напутан вконец. Джон Буль, — говорит, — он тебя покорит, На колени пади, преклони главу, Мошной потряси, замиренья проси, Ведь он идет на Москву! С ним поляки воспрянут, дрожать перестанут, Поколотит он русских, проглотит прусских. — Солнышко светит, пышна трава. Морблё, парблё, коман са-ва! Узнает Напа Москва! 5 И Генри Брум, сей глубокий ум, Сказал, как узнал про поход на Москву: С Россией покончено, господа! Конечно, и Лондон ждет беда — Ведь Нап заявится и сюда, Но это лишь с одной стороны, А с другой стороны, мы понять должны: То, что русским плохо, — не повод для вздоха, Пусть каждый рассудит — что будет, то будет, И всё это к лучшему по существу. — И мистер Джефри, исполненный сил, Это мнение полностью разделил. А голосом Джефри вещает сам рок: Ведь он издает «Эдинбургский пророк». Этот журнальчик в синей обложке Не обойдешь на кривой дорожке — Он знает грядущее, ведает сроки, Этот журнал — Закон и Пророки. Морблё, парблё, коман са-ва! Весомы его слова. 6 Войска идут, их русские ждут, Они не могут парле-франсе, Но драться отлично умеют все. Но уж Нап коль взялся, вперед прорвался. Над зеленой травой небес синева, Морблё, парблё, коман са-ва! Взята французом Москва! 7 Но Нап не успел оценить подарка, Стало в Москве ему слишком жарко, После стольких стараний такой удар: Пылает московский пожар! Небо синеет, растет трава, Морблё, парблё, коман са-ва! Покинута Напом Москва! 8 Войско в обратный путь пустилось, Тут на него беда и свалилась: Ермолов, Тормасов и Балашов, И много других с окончаньем на «ов», Милорадович и Юзефович, Да заодно уж и Кристафович, И много других с окончаньем на «ович», Голицын, Дедюрин, Селянин, Репнин, И много других с окончаньем на «ин», А также Загряжский, Закревский, Запольский, И Захаржевский, и Казачковский, Волконский, Всеволожский и Красовский, И куча других на «ский» и на «овский». Много было тут русских фамилий, Очень Напу они досадили: Дохтуров полечил его, Потом Горчаков огорчил его, И Давыдов слегка подавил его, А Дурново обдурил его, А Збиевский сбил с ног его, А Игнатьев погнал его, А Кологривов в гриву его, А Колюбакин в баки его, А Рылеев в рыло его, А Скалой по скуле его, А Ушаков по ушам его. А последним шел седой адмирал, Страшней человека никто не видал, А уж имя его — читатель, прости — Мне не написать и не произнести. И обступили бедного Напа, И протянули грубые лапы, Да как погнали его по росе. Вот такое вышло парле-франсе. В глазах зелено, на губах синева, Морблё, парблё, коман са-ва! Такое вышло парле-ву. Попомнят французы Москву! 9 Тут, словно мало прочих невзгод, Русской зимы наступает черед. Нет у трескучих морозов почтения К сану и славе военного гения, Что блестящих побед одержал столь много, Веруя в счастье свое, а не в Бога, А ныне живой ушел едва. Над белым снегом небес синева. Морблё, парблё, коман са-ва! Далеко осталась Москва. 10 Что же он сделал, великий Нап, Когда в русских снегах ослаб и озяб? Он решил, что дрожать и мерзнуть ему, Как простому солдату, совсем ни к чему, Подвергая риску в неравном бою Драгоценную шкуру свою. Пусть другие рискуют своей головой, Пусть гибнут они, был бы я живой! И, бросив армию средь невзгод, Поскакал во всю прыть вперед. Морблё, парблё и парле ву! Кончен поход на Москву. 11 Да, в Москве он согрелся, пожар кляня, А потом ему холодно было. Но есть пламя жарче земного огня, Холодней России — могила. Коль правду нам Папа Римский твердит, Есть место, где огнь негасимый горит. Морблё, парблё, коман са-ва! Коли правда душа по смерти жива, Он к хозяину своему попадет, А хозяин его прямо в печь метнет, А из той печи, кричи не кричи, Вот беда, не сбежать никуда. Из Чистилища Нап, уж поверьте вы, Не сбежит, как сбежал из Москвы.