Немецкая идеология - Маркс Карл Генрих - Страница 27

Святой Бруно сам дает нам хотя и таинственное, но решительное объяснение относительно причин своей вражды к чувственности:

«Как будто мое Я не обладает также и вот этим определенным полом, единственным, по сравнению со всеми прочими, и этими определенными единственными половыми органами». (Кроме своих «единственных половых органов» сей витязь обладает еще особым «единственным полом»!)

Этот единственный пол пояснен на стр. 121 в том смысле, что

«чувственность, высасывающая, как вампир, весь мозг и всю кровь из жизни человека, есть та непреодолимая преграда, натолкнувшись на которую человек неизбежно наносит себе смертельный удар».

Но и святейший тоже не чист! Все они – грешники и лишены той славы, которой они должны были бы обладать перед «самосознанием». Легкомысленные писания еретика Фейербаха наводят святого Бруно, – когда он в полночь бьется в одинокой келье над «субстанцией», – на мысли о женщине и женской красоте. Внезапно взор его омрачается; чистое самосознание оскверняется, и греховная чувственная фантазия осаждает испуганного критика сладострастными образами. Дух бодр, но плоть немощна. Бруно спотыкается, он падает, он забывает, что он – та власть, которая «своей силой связывает, освобождает и господствует над миром»{77}, что эти исчадия его фантазии – «дух от его духа»; он теряет всякое «самосознание» и, опьяненный, лепечет дифирамб женской красоте, ее «изнеженности, мягкости, женственности», дифирамб «пышным округлым членам» и «трепещущему, колышущемуся, кипучему, бушующему и шипящему, волнообразному строению тела»{78} женщины. Невинность, однако, всегда выдает себя – даже там, где она грешит. Кто же не знает, что «трепещущее, колышущееся, волнообразное строение тела» есть нечто такое, чего ни один глаз никогда не видел, ни одно ухо никогда не слышало? Посему – тише, милая душа, дух скоро возьмет верх над мятежной плотью и поставит перед переливающимися через край кипучими страстями непреодолимую «преграду», «натолкнувшись на которую» они скоро нанесут себе «смертельный удар».

«Фейербах» – к этому святой, наконец, пришел при помощи критического понимания «Святого семейства», – «это – пропитанный гуманизмом и разложившийся под его влиянием материалист, т.е. такой материалист, который не в силах выдержать пребывания на земле и на ее бытии» (святой Бруно знает бытие земли, отличающееся от земли, и знает, каким образом нужно поступить, чтобы «выдержать пребывание на бытии земли»!), «но хочет одухотвориться и взойти на небо; Фейербах – такой гуманист, который не может мыслить и строить духовный мир, будучи обременен материализмом и т.д.» (стр. 123).

Подобно тому, как гуманизм у святого Бруно, судя по этим словам, заключается в «мышлении» и в «построении духовного мира», так материализм состоит в следующем:

«Материалист признает только наличную, действительную сущность, материю» (точно человек со всеми его свойствами, включая и мышление, не есть «наличная действительная сущность») «и признает ее как деятельно развертывающую и осуществляющую себя во множестве, – как природу» (стр. 123).

Сперва материя есть наличная действительная сущность, но только – в себе, в скрытом виде; лишь когда она «деятельно развертывает и осуществляет себя во множестве» («наличная действительная сущность» «осуществляет себя»!!), лишь тогда она становится природой. Сперва существует понятие материи, абстракция, представление, и это последнее осуществляет себя в действительной природе. Слово в слово гегелевская теория о предсуществовании категорий, наделенных творческой силой. С этой точки зрения становится вполне понятным, что святой Бруно неправильно принимает философские фразы материалистов о материи за действительное ядро и содержание их мировоззрения.

2. Размышления святого Бруно о борьбе между Фейербахом и Штирнером

Сказав, таким образом, несколько веских слов по адресу Фейербаха, святой Бруно начинает приглядываться к борьбе между ним и Единственным. Первое, чем он выражает свой интерес к этой борьбе, это – возведенная в метод троекратная улыбка.

«Критик неудержимо идет своим путем, уверенный в победе и победоносный. На него клевещут, – он улыбается. Его объявляют еретиком, – он улыбается. Старый мир собирается в крестовый поход против него, – он улыбается».

Итак, святой Бруно – мы это только что слыхали – идет своим путем, но шествует он не так, как остальные люди, а критическим шагом, он выполняет это важное дело с улыбкой.

«Едва улыбнется он, как на лице его появляется больше линий, чем на карте с обеими Индиями. Может случиться, что барышня даст ему пощечину; но если она это сделает, он будет улыбаться и считать это большим искусством»{79}, – как Мальвольо у Шекспира.

Святой Бруно сам не шевельнет и пальцем, чтобы опровергнуть обоих своих противников, он знает более удобный способ избавиться от них, он предоставляет их – divide et impera[90] – их собственной распре. Штирнеру он противопоставляет фейербаховского Человека (стр. 124), а Фейербаху – штирнеровского Единственного (стр. 126 и сл.); он знает, что они ожесточены друг против друга, как те две кошки из Килкенни в Ирландии, которые целиком съели друг друга, так что под конец от них остались одни хвосты{80}.

Над этими хвостами и изрекает святой Бруно свой приговор, заявляя, что они – «субстанция» и, следовательно, прокляты навеки.

В своем противопоставлении Фейербаха и Штирнера он повторяет то же самое, что Гегель сказал о Спинозе и Фихте, представив, как известно, точечное Я в виде одной, и притом наиболее прочной, стороны субстанции. Как ни бушевал Бруно прежде против эгоизма, заклеймив его даже как odor specificus[91] массы, это не мешает ему на стр. 129 перенять у Штирнера эгоизм, – только это должен быть «не макс-штирнеровский» эгоизм, а, разумеется, бруно-бауэровский. Штирнеровский эгоизм он клеймит за моральный изъян, за то, «что его Я нуждается для поддержки своего эгоизма в лицемерии, в обмане, во внешнем насилии». В остальном он верит (см. стр. 124) в критические чудотворные деяния святого Макса и видит в его борьбе (стр. 126) «действительное стремление уничтожить субстанцию в корне». Вместо того чтобы вникнуть в штирнеровскую критику бауэровской «чистой критики», он утверждает на стр. 124, что критика Штирнера так же неопасна для него, как и всякая другая, «ибо он-то и есть воплощенный критик».

В конце концов святой Бруно опровергает обоих, святого Макса и Фейербаха, применив почти дословно к Фейербаху и Штирнеру антитезу, которую Штирнер проводит между критиком Бруно Бауэром и догматиком.

Виганд, стр. 138: «Фейербах противопоставляет себя и тем самым» (!) «противостоит Единственному. Он коммунист и хочет быть таковым. Единственный является эгоистом и должен быть таковым; первый – святой, второй – мирянин, первый – добрый, второй – злой, первый – бог, второй – человек. Но оба – догматики».

Стало быть, соль в том, что он упрекает обоих в догматизме.

«Единственный и его собственность», стр. 194: «Критик боится впасть в догматизм или же выдвигать догматы. Разумеется, он превратился бы тогда из критика в его противоположность, в догматика, он, который в качестве критика был добрым, сделался бы злым, или же из бескорыстного» (коммуниста) «превратился бы в эгоиста и т.д. Долой догматы! – таков его догмат».