Книга Джунглей (сборник) - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 43

Между тем Бульдео и угольщики храбро двинулись вперед.

– Я сейчас же бегу обратно к стае людей, – наконец сказал Маугли.

– А что же делать с этими? – спросил Серый Брат, окидывая голодным взглядом коричневые спины удалявшихся угольщиков.

– Спой им песню, и пусть они идут домой, – сказал Маугли и усмехнулся. – Я не хочу, чтобы они раньше вечера пришли к воротам селения. Можете ли вы, братья, задержать их?

Серый Брат презрительно оскалил свои белые зубы.

– Мы можем заставить их кружиться, как привязанных коз. Недаром я знаю людей.

– Этого не нужно. Спой песенку, а то им будет скучно идти, и, знаешь, Серый Брат, пусть это будет не слишком-то сладкая песенка. Иди с ними, Багира, и помоги им. Когда же совсем стемнеет, дождитесь меня подле селения. Серый Брат хорошо знает все эти места.

– Нелегко работать на человеческого детеныша! Когда же я высплюсь? – сказала Багира, зевая, хотя ее глаза доказывали, что забава восхищает ее. – Это я-то буду петь для бесшерстых людей! Но – попробуем.

Пантера опустила голову так, чтобы звук полетел далеко. И вот, среди дня, раздался полночный призыв «хорошей охоты», и это послужило достаточно страшным началом. Маугли слышал, как рев Багиры перекатывался, усиливался, ослабевал и наконец совсем замер в жалобном стоне. И, пускаясь в путь по зарослям, мальчик усмехнулся. Он увидел, что угольщики столпились; что дуло ружья старого Бульдео дрожало, как лист банана, и вертелось во все стороны. Теперь из горла Серого Брата вырвалось: «Иа-ла-хи! Иалаха!» – призыв, который раздается, когда стая гонит нильгау (крупных антилоп); казалось, вой этот долетел с конца земли, все приближался и приближался и внезапно окончился визгом и лязгом зубов. Серому Брату ответили три остальные волка, и даже Маугли мог бы поклясться, что воет целая волчья стая. Еще минута – и все они вместе запели великолепную утреннюю песню джунглей со всеми ее переливами, украшениями, высокими нотами – словом, со всем, что доступно голосистому волку. Вы можете себе представить, как была прекрасна эта песня, разливавшаяся среди тишины джунглей. Она начинается словами: «Давно наши тела не бросали теней на долину».

Невозможно передать впечатления, которое производила эта серенада; невозможно выразить того презрения, с которым четыре волка выговаривали каждое ее слово, слыша, как деревья трещат под тяжестью карабкавшихся на их вершины людей. Бульдео снова забормотал заклинания. Вот звери легли и заснули. Как все существа, живущие собственным трудом, они были методичны. Кроме того, никто не может хорошо работать, не выспавшись.

Между тем Маугли быстро бежал, делая по девять миль в час, и как же радовался он, чувствуя себя бодрым после долгих месяцев сидячей жизни среди людей. В его голове шевелилось только одно желание: освободить из ловушки Мессуа и ее мужа. Ведь у него было естественное недоверие к западням. Он также намеревался, со временем, отплатить деревне за себя.

Только в сумерки завидел Маугли памятные ему пастбища и дерево дхак, подле которого его ждал Серый Брат в то утро, когда он убил Шер Хана. Хотя мальчик сердился на весь род людской, что-то заставило его горло сжаться и с трудом перевести дыхание при взгляде на крыши домов. Маугли заметил, что поселяне необыкновенно рано вернулись с полей и, не занимаясь приготовлением пищи, столпились подле большого дерева, говорили и кричали.

– Люди вечно должны ставить ловушки для людей; без этого они не чувствуют себя довольными, – прошептал Маугли. – В прошедшую ночь ловили Маугли… Но мне кажется, что это случилось много-много дождей тому назад. Теперь ловят Мессуа и ее мужа. Завтра опять наступит черед Маугли.

Он пополз вдоль ограды, наконец увидел хижину Мессуа и через окно заглянул внутрь комнаты. На полу лежала Мессуа; ей завязали рот, чтобы она не кричала, а руки и ноги скрутили; она дышала тяжело и стонала. Ее мужа привязали к ярко расписанной кровати. Выходившая на улицу дверь дома была крепко заперта; три или четыре человека сторожили ее снаружи, прислонясь к ней спинами.

Маугли хорошо изучил нравы и обычаи жителей поселка. Он сказал себе, что, пока они могут есть, болтать и курить, им не вздумается делать ничего иного; сытые же они, по его мнению, становились опасны. Скоро придет Бульдео, и, если его спутники хорошо выполнили свою задачу, он принесет с собой много очень занимательных рассказов. Итак, Маугли через окно проскользнул в хижину, наклонился над связанными мужчиной и женщиной, перерезал ремни, которые стягивали их, освободил их рты от кляпов и взглядом поискал в комнате молока. Мессуа почти обезумела от страха и боли (ее целое утро били палками и швыряли в нее камни), и Маугли положил на ее губы свою руку, как раз вовремя, чтобы не позволить ей крикнуть. Ее муж был только смущен и рассержен; теперь он сидел, стараясь освободить свою исщипанную бороду от пыли и соринок, попавших в нее.

– Я говорила, что он придет, – наконец, всхлипывая, прошептала Мессуа. – Теперь я знаю, знаю, что он мой сын, – и она прижала Маугли к своему сердцу. До этой минуты он был совершенно спокоен, но теперь задрожал всем телом и сам удивился.

– Зачем эти ремни? Зачем они тебя связали? – помолчав, спросил мальчик.

– Чтобы убить нас, за то что мы приняли тебя к себе, как сына; за что же иначе? – мрачно проговорил муж Мессуа. – Смотри, я в крови.

Мессуа молчала, но Маугли посмотрел на ее раны, и муж с женой услышали, как при виде крови мальчик скрипнул зубами.

– Чье это дело? – спросил он. – Виноватому придется заплатить за это.

– Дело всех поселян. Я был слишком богат и держал слишком много скота. Вот почему мы стали колдунами, после того как приняли тебя.

– Я не понимаю. Пусть Мессуа объяснит мне.

– Я напоила тебя молоком, Нату, помнишь? – застенчиво сказала она, – потому что ты мой сын, которого унес тигр, и потому что я горячо любила тебя. И вот они сказали, что я, твоя мать, мать дьявола и заслуживаю смерти.

– А что такое дьявол? – спросил Маугли. – Смерть я видел.

Муж Мессуа мрачно посмотрел на мальчика; а Мессуа засмеялась.

– Видишь, – сказала она, – я знала, я говорила, что он не колдун. Он мой сын, мой сын!

– Сын ли он или колдун, какая в этом польза? – ответил ей муж. – Мы все равно что умерли.

– Вот там дорога в джунгли, – Маугли указал через окно, – ваши руки и ноги свободны. Идите!

– Мы не знаем джунглей так хорошо, мой сын, как… как ты, – начала Мессуа, – и вряд ли я буду в состоянии пройти далеко.

– Толпа мужчин и женщин скоро догонит нас и притащит обратно, – прибавил ее муж.

– Гм, – протянул Маугли и пощекотал ладонь своей руки кончиком ножа. – Я не хочу причинить вред жителям деревни; не хочу пока. Только я не думаю, что они остановят тебя. Очень скоро им придется подумать о других вещах. А! – Он поднял голову и прислушался к гулу голосов и к топоту ног на улице. – Значит, они наконец позволили Бульдео вернуться домой.

– Сегодня утром его послали с поручением убить тебя, – произнесла Мессуа. – Ты его встретил?

– Да… мы… я… встретил его. Сейчас он начнет болтать о своих приключениях, а тем временем мы успеем сделать многое. Но погодите: я узнаю, что они задумали. Подумайте, куда бы вы хотели уйти, и, когда я вернусь, скажите мне.

Он выскочил из окна и побежал опять-таки вдоль наружной стены деревни, наконец остановился там, где мог слышать, о чем рассуждает толпа около большого дерева. Бульдео лежал на земле, кашлял, стонал, и все задавали ему вопросы. Волосы старика рассыпались по его плечам; на его руках и ногах виднелись ссадины; он сорвал кожу, взбираясь на деревья. Говорил охотник с большим трудом, но наслаждался своей значительностью. Время от времени он бормотал что-то о дьяволах, дьяволах, поющих о волшебных чарах, так как хотел расшевелить любопытство толпы и подготовить слушателей к дальнейшему. Наконец старый охотник крикнул, чтобы ему принесли воды.

«Ба, – подумал Маугли, – болтовня, болтовня. Слова, слова. Люди – кровные братья Бандар-лога. Теперь ему нужно промыть рот водой. Потом понадобится выпустить из губ дым; а после этого он начнет рассказывать. Нечего сказать – мудрое племя – люди! Никто и не подумает сторожить Мессуа, пока рассказы Бульдео не наполнят их ушей. А я-то? Я становлюсь так же ленив, как они».