Высокая ставка - Монтечино Марсель - Страница 3

Всю жизнь он будет платить кредиторам и все больше и больше залезать в долги. Всю свою собачью жизнь.

Но это бы еще ладно. Гораздо хуже было то, что в любой момент у него могли отнять жизнь.

Он достал сигареты. Он никак не мог бросить курить, хотя за последние годы голос у него сел и он теперь не мог брать высокие ноты. Однако сейчас он меньше всего думал об этом.

Думал он о другом. О ста восьмидесяти тысячах. К неприятностям Сэл приготовился еще месяц назад, когда его взяли в этот бар на работу. Это было все равно что поручить лисе охранять курятник. За первые две недели он не выиграл на скачках ни разу и начал ставить на баскетбольные матчи, матчи НХЛ, но и тут ему не везло. На кого бы он ни поставил — все проигрывали. И он задолжал нескольким букмекерским конторам около семи тысяч долларов. Семь тысяч, которых у него не было. И его старик пошел к Малышу Джонни, Малышу Джонни Венезия, потому что они с Малышом Джонни учились в незапамятные времена в одной итальянской школе Святой Марии, а потом Малыш Джонни выбился в люди. Заплатил Все долги, хоронил неугодных, побывал в Анголе и стал вторым человеком в городе и окрестностях, правой рукой Большого Босса, владеющего двумя кабаками на Бурбон-стрит, забегаловкой на Сент-Джоне и тремя барами в районе Джефферсон, был крупнейшим букмекером в юго-восточной Луизиане. Малыш Джонни уладил проблемы с долгами Сэла, например, в банке «Ирландия», заплатил конкурирующим конторам — половину суммы он должен был самому Джонни. И когда Сэл признался, что ему будет трудно выплачивать еженедельно по двести десять долларов, Малыш Джонни пристроил его на работу здесь, в баре «Спортивная жизнь», пока не подыщет ему место в собственном клубе в качестве певца и музыканта. В обязанности Сэла входило следить за дневной работой бара, когда его посещали хозяева, что случалось нечасто, принимать ставки по телефону, что случалось гораздо чаще, и тогда Малыш Джонни должен был брать с него на сотню в неделю меньше. А так как работа настоящего бармена стоила бы ему пятьдесят долларов в день, Малыш Джонни был весьма доволен. Основная сумма долга в семь тысяч долларов оставалась неизменной.

Малыш Джонни смотрел на него как удав на кролика и говорил: «Когда преуспеешь в своем шоу-бизнесе, тогда и отдашь долг».

А потом седой коротышка, ростом почти с Сэла, смеялся своим знаменитым резким смешком.

Все это время Сэл работал на него задаром, весь день, словно раб, отдавая Малышу Джонни треть того, что зарабатывал как тапер в музыкальном клубе.

Ну и жизнь!

Теперь, глядя на цифры на экране счетной машинки, Сэл понимал, что все не так уж и плохо.

Первую неделю он осваивал свою не очень сложную работу. Отвечал на телефонные звонки, изредка разливал пиво и записывал ставки. О всех суммах свыше двух тысяч пятисот долларов следовало сообщать Питу Карандашу, главному бухгалтеру Малыша Джонни, работающему в Джефферсоне. Район Джефферсон был оплотом Малыша Джонни, так о нем написал журнал «Тайм», и никому в Джефферсоне не могло бы прийти в голову наехать на Малыша Джонни Венезия. Каждый раз, когда делалась большая ставка, Сэл звонил Питу Карандашу, а тот перекидывал часть этой ставки в другие букмекерские конторы, чтобы никому не было обидно.

Бар и гостиница «Спортивная жизнь» были главным источником дохода Малыша Джонни. Бизнесмены из Международного Торгового Центра и известные юристы останавливались здесь по пути домой пропустить пару стаканчиков и сыграть на тотализаторе. Захаживали сюда и богатые евреи, сделать ставку именно у Джонни. Им льстило иметь дело с Малышом Джонни Венезия, убийцей, королем Мафии, правой рукой Самого. Это же испытывали преподаватели колледжа в Тулане и священники из Лойолы. А Малыш Джонни требовал строгого подчинения от старых итальянцев и игроков, начиная с бульвара Канал до Французского квартала, — по крайней мере от тех, кто там остался, а не переехал подальше от черномазых. Малыш Джонни был из этих мест, и его люди просто обожали его. Множество новоиспеченных влиятельных черных политиков играли на его тотализаторе, это было так же обязательно, как белый секретарь и белая любовница. К тому же Джонни всегда аккуратно выплачивал деньги победителям, чего нельзя сказать о черных букмекерах.

Внимательно, почти машинально, Сэл переписал шесть цифр в свой красный блокнотик: 179,222. Он не верил своим глазам.

Он начал не сразу. Когда в третье воскресенье его работы миссис Романо позвонила из своего мясного магазина и поставила, как всегда, сто долларов на верный проигрыш — она выбирала лошадей по красивым именам, — Сэл увидел, что Баттон-и-Бауз, лошадь, рожденная для того, чтобы на нее поставила миссис Романо, имела шансы три к одному. Вместо того чтобы записать ставку Романо с ее личным кодом и сообщить о ней Питу Карандашу, чтобы тот занес ее в компьютер вечером, Сэл записал ставку с кодом другого постоянного клиента и, вспомнив, как он обманывал своего пьяного отца, поставил на кобылу, которая в девяти предыдущих заездах приходила в числе призеров. Лошадь пришла первой. Судьба Сэла была предрешена.

Две недели у него была полоса удач. Нет, он не выигрывал каждый заезд — это было невозможно, — но каждый день после работы он изучал поток цифр, быструю смену победителей и побежденных, места и заезды, и каждую ночь он становился богаче. Иногда, придя поздно ночью после выступления в баре «Кинг Луи», он просиживал с этими цифрами до следующего вечера, рассчитывая и мечтая, складывая и отделяя. И с каждым днем он все больше запутывался в своих махинациях. Чью ставку украсть? На чье имя поставить? Кто выиграл сегодня? Кто проиграет завтра? Но у него все получалось, сердце пело от радости до вчерашнего вечера, когда он получил выигрыш за две недели, почти восемьдесят тысяч. ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ! И он решил остановиться. Взять наличными и смыться.

А теперь сто восемьдесят тысяч долга.

И все из-за одной ставки, одного телефонного звонка.

Большая ставка. К черту эту ставку!

— У меня для вас много денег, — сказал Альберт Кастилья своим высоким, приторным голосом. — Вильмас Бой в третьем заезде в Гольфстриме. — Он помолчал. — Двадцать штук.

Сэл лихорадочно соображал: «Вильмас Бой? Вильмас Бой? Какой еще Вильмас Бой?»

— Хорошо? — спросил Альберт Кастилья.

«Третий в Гольфстриме? Кто там еще заявлен?» — Сэл уже достал список участников.

— Вы приняли ставку? — поинтересовался Кастилья.

— Э... м... — Сэл запнулся. — Если я не перезвоню вам через пять минут, ставка принята.

— Пять минут?

— Да.

— Хорошо.

Он схватил списки участников и листал страницы, пока не нашел третий заезд в Гольфстриме. Он просмотрел его.

«Какой еще Вильмас Бой? — подумал он. — Эта кляча ни за что не выиграет. Победит Трансформер». Сэлу было ясно, что даже если не он, Вильмас Бой не войдет в число призеров. Ни за что. У шести остальных участников шансы были как у Вильмас Боя.

Сэл чувствовал, как учащенно забился пульс.

Одну минуту! Одну минуту! В его ушах звучал голос его сицилийской бабушки: «Сальваторе. Помни. Не то, что ты ЗНАЕШЬ. Не то, кого ты ЗНАЕШЬ. А то, ЧТО ты знаешь. И то, КОГО ты знаешь. Помни».

Альберт Кастилья никогда не делал больших ставок. Почему вдруг сегодня? Почему на этот заезд? Почему на эту лошадь?

Сэл вспомнил — он слышал, что Альберт Кастилья ездил в прошлом году в Майами на кого-то работать. Вернулся с девушкой-колумбийкой. И когда та забеременела, женился на ней.

Может это что-то значить? И если да, то что? Вдруг этот Альберт Кастилья что-то знает о заезде?

«К черту, — сказал себе Сэл, — не может такого быть».

Он снял трубку, набрал номер Пита Карандаша. Слушая гудки, старался не смотреть на лежавшие перед ним списки участников.

— Да, — ответил Пит Карандаш.

— Это Сэл. Одна на двадцать тысяч. Третий в Гольфстриме.

— Да? Кто?

Сэл не мог говорить.

— Какая лошадь? — повторил Пит Карандаш. — Ну что с тобой? Что?..

— Трансформер, — услышал Сэл собственный голос. — Двадцать тысяч на Трансформера в третьем заезде в Гольфстриме.