Золотое колечко на границе тьмы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 100

— Я же сразу говорил: занимаю на троих.

— Не говорил ты ничего! Вруша бессовестная!

Усольцев ей возразил с прежней спокойной правотой:

— Как же не говорил, если мы из одного класса! Ты, видать, на оба уха больная.

— Щас будешь сам на оба уха больной! И эти тоже… — Мы то есть…

Усольцев сказал сожалеюще:

— С виду отличница, а орешь, как мадам Стороженко на одесском базаре…

Недавно шел в кинотеатрах старый фильм "Белеет парус одинокий", и очередь оценила остроумное сравнение Усольцева. Общественное мнение склонилось в нашу пользу. Девица это ощутила. Правда, пообещала для порядка:

— Щас как дам "мадам", будешь заикаться до старости…

Усольцев шепнул нам:

— Давайте деньги, а сами идите в уголок, чтобы без скандала. Я куплю три билета, и все дела…

Мы сунули ему свои трёшки, а сами протолкались поближе к выходу.

Кассовый вестибюль был просторный, свободного места, несмотря на очередь, хватало. Мы приткнулись к стене под афишей бессмертной комедии «Волга-Волга» и стали ждать.

— А Форик молодец, верно? — шепнул счастливый Чижик. Я кивнул. В самом деле, хороший человек Усольцев. Проявил классовую (от слов "пятый класс "Б") взаимовыручку, хотя мы были почти незнакомы.

Он поступил в нашу школу лишь в этом году, причем сперва его записали в пятый "А". Потом что-то у них там вышло с классной руководительницей, та пожаловалась Зинаиде Прохоровне, и завуч недавно перевела Усольцева к нам. Под тем предлогом, что наш класс не так переполнен, как "А".

Для нашего пятого «Б» в начале учебного года не нашлось крепкого классного руководителя, его отдали старенькой учительнице ботаники Анне Семеновне. У той едва хватало сил, чтобы вести уроки, и нашим воспитанием занималась сама Зинаида — железная завуч и хозяйка всей нашей мужской школы-семилетки. (Директор казался нам личностью тихой и незаметной. Помню только, это был худой, бритый наголо мужчина, который кашлял и на школьных линейках говорил не "пионеры", а "пионэры").

Зинаиду мы боялись, она знала нас как свои пять пальцев. Так и говорила: "Вы мне мозги не закручивайте, я знаю вас как свои пять пальцев". Это была рослая пожилая особа с тугим узлом прически и большим педагогическим опытом.

Зинаида ввела к нам новичка посреди урока. Держала его за плечо. Мы с грохотом встали.

— Тихо, тихо, — поморщилась завуч. — Пожалейте нашу учительницу, мои дорогие… Анна Семеновна, голубушка, запишите этого молодого человека к себе, у вас тут не так тесно… Судя по табелю, в начальной школе учился он неплохо. Правда, отличается излишней самостоятельностью суждений, но, надеюсь, исправится… Ты ведь исправишься?

Новичок уклончиво шевельнул плечами. Плечи казались очень узкими — они были обтянуты слишком тесной суконной курточкой с якорем на рукаве. Зато штаны, сшитые из чего-то похожего на мешковину, были чересчур широки. Они, как казачьи шаровары, нависали над сапогами. Сапоги, старые сморщенные кирзачи, были мальчишке явно велики.

Плечи были узкие, зато голова слишком большая. И квадратная, как почтовый ящик. Эту квадратность подчеркивала стрижка — коричневый короткий ежик был обработан так, как обстригают иногда на газонах кусты, чтобы придать им кубическую форму.

А глаза были круглые, цвета бутылочного стекла. Спокойные и опушенные густыми ресницами. Это делало их похожими на глаза симпатичного теленка (если, конечно, бывают зеленоглазые телята).

Впрочем, разумение в глазах было совсем не телячье. Этакое спокойное понимание момента.

Зинаида Прохоровна удалилась. Мы снова с грохотом сели и выжидающе притихли. Седая и усталая Анна Семеновна близоруко склонилась над классным журналом.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Усольцев.

— У-соль-цев… А имя?

— Форик.

— Форик? Гм… А как же полное?

Он сказал негромко и отчетливо:

— Формат.

Кто-то хихикнул. Но не сильно. Был у нас в классе Ренат, был Винцент, был даже Вильгельм (Вилька Краузе). Может, и Формат — нормальное имя, только нерусского происхождения.

Однако Гонка Кочнев по прозвищу Кочан все же хохотнул:

— И правда формат: двадцать четыре на тридцать, как фотоящик!…

Отец и брат Кочана работали в фотомастерской на городском рынке, снимали там своих заказчиков на фоне всяких декораций большущей деревянной камерой. С этим аппаратом Кочан и сравнил новичка.

Форик никак не отреагировал. Класс поэтому отозвался на хохмочку вяло.

Утомленная жизнью Анна Семеновна произнесла:

— Садись вон туда, на третью парту, Усольцев. А рядом с Кочневым не садись, он тебя испортит окончательно.

— Ага! «Фор» оторву, «мат» оставлю, — согласился Кочан.

Анна Семеновна печально сказала в пространство:

— Когда же наконец педсовет исключит тебя? Хотя бы на время.

— Жди да радуйся, — отозвался Кочан. Правда, уже вполголоса.

Гонка Кочнев по прозвищу Кочан был второгодником, двоечником и хулиганом.

В каждом классе, где мне в разные годы приходилось учиться, обязательно имелся такой обалдуй — страх учеников и горе педагогов. Но обычно страх был невелик, а горе — привычное, потому что чаще всего парни эти особой злостью не отличались, одноклассников задевали редко, с учителями ругались лениво. Они просто играли давно определенную им роль двоечников-придурков и нарушителей школьной 6лагополучности.

Кочан же был явная шпана. Злой авторитет не только классного, но и школьного масштаба. Все знали, что у него есть дружки в компании некоего Грини, чей брат сидит за квартирную кражу. С Кочаном не связывались даже самые старшие в нашей школе — семиклассники. Дрался Кочан жестоко. Вернее, не дрался, а просто бил: сопротивляться ему не смели. Блатные ухват очки его действовали на нас неотразимо. Кочан умел улыбаться криво и зловеще, бойко говорил на "шицной фене", а когда его очередной раз выгоняли из класса, шел к дверям вразвалочку и напевал под нос:

Сквозь рыданья ей снился все ночи

Парень в кепке и зуб золотой…

Форик Усольцев выслушал «Аннушку» и Кочана невозмутимо. Устроился на третьей парте рядом с Борькой Кислицыным, который был неразговорчив, потому что заикался. Выложил на парту учебник ботаники, тетрадку и ручку, поставил рядом с Борькой свою чернильницу-непроливашку и стал смотреть в окно с запотевшими стеклами.

В следующие дни он жил в нашем классе сам по себе. Пробовали дразнить — не откликался. Приставать посильнее не решались — в независимости Форика ощущалась уверенность: такой терпит, терпит, а потом и врезать может. В приятели к нему не набивались — больно он нужен со своей квадратной башкой! Сам он тоже ни к кому в друзья не лез. Впрочем, с Борькой Кислицыным охотно поделился перышками для ручки и ничего не попросил взамен. И тому же Борьке подсказывал на диктанте, когда тот ляпал ошибку за ошибкой… и с учителями не спорил! Непонятно, за что его выгнали из пятого "А".

А сейчас вот Форик Усольцев пришел нам на выручку!

2. "Приклюшиние-чец…"

Лишь бы хватило билетов… Форик от окошечка был уже совсем недалеко, человек за пять.

— А если не хватит денег? — вдруг шепотом встревожился Чижик. — Если по три рубля уже нет и остались только дорогие?

— Ты спятил? На детские сеансы дороже трех не бывают!

— Это когда старое кино, не бывают, — рассудительно напомнил Чижик. — А когда новое, все сеансы считаются взрослые.

А ведь в самом деле! Есть такое вредное для ребят правило в нашем главном кинотеатре…

— Ну, тогда… он нам крикнет от кассы.

— Все равно у меня только семьдесят копеек в кармане…

— У меня есть. На самый крайний случай. Эн-зэ… — я вытащил из кармана новенькую десятку.

Мама давала мне такую сумму раз в месяц, когда отец из своей далекой Белоруссии присылал перевод — для моего "прокормления".