Продлёнка - Матвеева Людмила Григорьевна - Страница 34

Нина не вдавалась в эти сложные отношения. Она привычно сказала:

— Инга, нельзя, фу, Инга, — и потянула поводок, чтобы Инга шла рядом и не дёргалась.

Нина хотела встретить знакомых, хоть кого-нибудь. И это вполне могло произойти, потому что было воскресенье, светило солнце, в такие дни люди охотно выходят из дома. Вон в том корпусе живёт Катя Звездочётова. А в голубом шестнадцатиэтажном — Сима. И рядом Вадим Васюнин, а в соседнем подъезде — Денис. Может же кто-нибудь из них выйти погулять. И тогда этот человек ахнет и скажет:

«Нина! Какая у тебя прекрасная курточка! Белая, меховая, пушистенькая, как зайчик!»

Обязательно скажет. Или, в крайнем случае, подумает. А куда деваться, если курточка действительно новая, бельгийская, ослепительно беленькая, с капюшоном и белыми помпонами вместо пуговиц. И ещё вдобавок красные вельветовые брючки и белые сапоги. Даже Катя Звездочётова должна почувствовать, что с Ниной надо считаться. И не покажет сегодня своего превосходства даже Катя Звездочётова. Потому что пусть Катя — это Катя, но у неё нет и никогда не будет такой фирменной куртки.

Нина выглядывает из капюшона, как из скворечника, вертит головой, но не показываются на улице ни Катя, ни Сима, ни Денис — все сидят по домам. И очень жаль.

Нина ещё раз смотрит на своё отражение в витрине булочной, проводит рукой по ласковому меху курточки. И тут она видит наконец знакомую фигуру — из-за поворота выходит писательница, она быстрым шагом идёт по другой стороне улицы. Нина удивляется, что видит писательницу, хотя знает, что писательница живёт где-то недалеко. Нине хочется, чтобы писательница увидела куртку, и она быстро переходит дорогу; Инга неохотно тащится сзади — ей так и не удалось сегодня поставить на место самовлюблённого и нахального кота Васю.

Писательница идёт очень быстро, Нина думает: «Ну зачем немолодой женщине ходить с такой скоростью? Ей бы гораздо больше подошла медленная, плавная солидная походка». Если бы Нина была писательницей, она стала бы ходить так, чтобы вся улица замечала — вот идёт не просто женщина, а настоящая писательница, которая пишет настоящие книги. Но взрослые часто спешат и не успевают подумать о своей походке и других важных вещах.

Тут Инга дёрнула поводок: мимо, совсем близко, прошла болонка величиной с детскую шапочку, её вела старушка, которая испугалась не то за болонку, не то за себя и шарахнулась от Инги, схватив болонку на руки и прижимая к груди.

— Инга! Фу!

Собака послушалась, пошла рядом, солидно переставляя свои кривые лапы. А писательница обернулась, увидела Нину, подошла:

— Вот какая твоя знаменитая Инга! Красавица. А зубы! Можно её погладить?

— Гладьте, конечно, она не злая.

Инга улыбалась, она прекрасно всё понимала.

— Любит, когда ею любуются, — говорила писательница, — все красавицы к этому небезразличны.

— Весной мы с Ингой будем участвовать в собачьей выставке, — сказала Нина и встала так, чтобы писательница заметила наконец куртку. Но она не замечала. Как можно не заметить, во что одета Нина Грохотова? Нет, не замечала. Гладила Ингу, о чём-то говорила.

— Инга получит золотую медаль, — сказала Нина, — у неё отличная родословная.

— Правда? — рассеянно спросила писательница. — Золотую? Извини, вон идёт мой автобус. Я к вам скоро приду — поговорим!

И тут Нина вдруг обратила внимание на сумку писательницы.

Это была потрясающая сумка! Она была меховая, жёлтые и чёрные полосы пересекали сумку. Из чего она? Из тигра? Из пантеры? Нина успела спросить:

— Из чего ваша сумка?

Но писательница не слышала, она мчалась за автобусом.

Если бы Нина была писательницей, она бы никогда не бегала за автобусами. И вообще, писательница, а ездит в автобусе. Если не умеет водить машину, взяла бы такси, вон они стоят у ресторана, свободные такси с зелёными огоньками.

Придёт к ним писательница. Теперь Нина знает, о чём она её спросит. Об этой прекрасной сумке, вот о чём. Где её достать? Из чего она сделана? Нину даже слегка трясло, уж очень ей хотелось такую сумку — необыкновенную, единственную в мире.

Давно уже никого не высылают встречать писательницу — она приходит к ним часто, иногда и без приглашения. Забежит мимоходом: «Давно мы не виделись, как вы тут?» Побудет немного, поговорит с кем-нибудь из ребят или с Марией Юрьевной, скажет: «Ладно, некогда рассиживаться» — и уйдёт. На прощание пообещает: «Скоро и всерьёз приду, тогда поговорим обо всём». Мария Юрьевна советует: «Готовьте вопросы». И не совсем понятно, кому она даёт этот совет — ребятам? А может быть, писательнице? Или всем сразу?

И вот сегодня писательница пришла. Она никуда не спешит. Это же всегда заметно — спешит человек или нет. Сегодня не спешит — и глаза неозабоченные, и движения неторопливые.

Нина сразу села на первую парту — хотелось получше рассмотреть тигровую сумку. Но сумка была не та. Писательница стояла посреди класса и держала под мышкой обычную чёрную сумку на «молнии». Совсем не модную. Нина даже огорчилась. Ну как она не понимает, с какой сумкой надо ходить? Если бы у Нины была тигровая сумка, она бы всегда её носила, пусть все ахают.

Нинина мама часто говорит: «Вещи не должны быть обыкновенными. Ни мебель, ни магнитофон, ни тем более одежда». Мама совершенно права. Человек, особенно девочка, должен выделяться. Сегодня Нина надела новую кофточку. Посмотришь издали — Нина как все, в пионерской форме: белый верх, тёмный низ. А приглядишься — на воротничке вологодское кружево, на рукавах строчка, на манжетах оборочка. Все пришли чистенькие, как будто их самих выстирали и выгладили. А Нина пришла ещё и нарядная, необыкновенная у неё кофточка. Пусть никто ничего не сказал — всё равно, Нина знает, все заметили её кофточку. А уж Катя Звездочётова наверняка обратила внимание.

Теперь Нина сидит впереди — пусть писательница разглядит её хорошенько, Нину Грохотову, в необыкновенной кофточке. А потом, когда всё кончится, Нина задаст писательнице свои вопросы. И оттого, что она сидит близко, вопрос можно задать тихо, так, чтобы не все слышали. Потому что не любой вопрос можно задать при всех.

Мария Юрьевна говорит:

— Вы тут побеседуйте без меня. А я пошла на педсовет.

Она быстро собирала свои папки-тетрадки, а Нина подумала: «Хитренькая Мария Юрьевна. «Педсовет». Сказала бы прямо — не хочет их смущать. Каждому ясно, писательницу стесняются меньше, чем свою учительницу.

Ушла Мария Юрьевна.

Писательница ходит по классу. Почитала стенгазету «Колючка». Потом подошла и о чём-то тихо поговорила с Колей Ежовым. Потом остановилась около Жени Соловьёвой. Что-то спросила у Киры Сухиничевой.

Вот так почему-то всегда получается. Нина Грохотова на первой парте, с ней и поговори. Нет, писательница где-то там, сзади.

К Нине подошла Валя Шушунова:

— Нина, можно я с тобой сяду?

«Тоже, значит, хочет сидеть на видном месте, — думает Нина, — а чем особенно хвалиться? Обычная пионерская форма, купленная в «Детском мире».

— Садись, Шушунова, мне не жалко, — подвинулась Нина, — ты, наверное, живой писательницы сроду не видела?

— Только по телевизору, — легко, без обиды, согласилась Валя.

— Ну вот, по телевизору. А у нас своя, настоящая. Знаешь, сколько книг написала? Штук двадцать. Или больше.

— Ну да?

— Да. — Нина хвалилась, как будто не только кофточка с оборками, но и живая писательница была её собственная. — Она к нам часто приходит, просто жить без нас не может.

Ребята пересаживались кто куда хотел, шумели. Писательница их не останавливала — надо людям немного пошуметь после уроков, имеют право.

Тут к первой парте подошёл Денис:

— Ну-ка, подвинься, Грохотова, я тут буду сидеть.

Почему-то ему захотелось на первую парту, поближе к учительскому столу, от которого он всегда старался держаться подальше.

— Подвинься, кому говорю, — и толкает Нину в бок.

— Хитренький, — ответила Нина, но подвинулась. Пусть сидит. Денис — это Денис. Во-первых, первый парень продлёнки. Во-вторых, он всё равно не отстанет.