Жена журавля - Несс Патрик - Страница 33

— Вы тоже считаете, что он здесь живет?

— Не смешите меня, — сказал мужчина. — Когда же, интересно, вынесут новые таблички?

Кто-то взял Джорджа за локоть. Он обернулся. Кумико.

— Дом забит до отказа.

— Да что ты? — Он поднял руку, чтобы взглянуть на часы, и нечаянно расплескал вино из бутылки вокруг себя. Мужчины и женщины, чьих имен он не знал, отскочили с возмущенными криками. — Еще только восемь часов…

— Кто все эти люди? — прошептала Кумико.

Если бы он знал. Он вовсе не рассчитывал, что все обернется именно так, он приглашал только друзей, родню да еще несколько человек из этого нового мира, в котором они с Кумико вдруг оказались — арт-дилеров, не устававших твердить, как тонко они чувствуют души Джорджа и Кумико через их таблички, — и все они должны были поместиться в его пускай небольшой, но уютной гостиной.

Он планировал скромную, совсем небольшую вечеринку.

А вовсе не такую.

— Видишь ли, парень, который купил самую первую табличку, спрашивал, можно ли прийти с другом, и, видимо, это разрослось как снежный ком…

Кумико с тревогой оглянулась на окружавшую их толпу, и даже сейчас она оставалась деликатной и мягкой.

— У нас не хватит мини-сосисок.

— Эти люди не похожи на любителей мини-сосисок…

— Джордж? — услышал он голос Рэйчел, которая выползла из-за его плеча, как отравляющий газ.

Джордж напрягся — так сильно, что это наверняка заметила Кумико. Он специально вышел в сад, чтобы держаться как можно дальше от Рэйчел и не оставлять при этом гостей. Свет из кухонного окна отразился в ее глазах, и они на секунду вспыхнули зеленым пламенем. Взгляд дьявола на фотографии, почему-то подумал Джордж.

— Так вы, должно быть, Кумико? — спросила Рэйчел.

— Да, — кивнула Кумико. — И никем другим я быть не могу.

Джордж вдруг понял, что впервые слышит, как она говорит с кем-то без своего обычного дружелюбия. У него засосало под ложечкой — не в последнюю очередь из-за ощущения, что во всем виноват только он сам.

Он подлил вина в свой бокал и осушил его одним махом.

— Не то чтобы они такие уж замечательные… — старательно проговорил Мехмет, пытаясь скрыть, что уже порядком пьян. — Понимаете, о чем я?

— Я видел их только на фотографиях, — ответил Хэнк, мастерски сооружая для Клэр порцию гимлета, — но, на мой взгляд, они весьма хороши.

— Ну ладно, я соврал… Конечно, они гениальны. А вы можете смешать мне такой же?

— Могу, но сдается мне, сегодня ты уже не очень твердо стоишь на ногах.

Хэнк терпеливо подождал, пока мужчина, застывший перед распахнутым холодильником, не заметит его и с извинением не отодвинется. Это была одна из особенностей этой страны, которая ему нравилась: внимательность. Люди здесь извинялись, если ты наступил им на ногу. Хотя он не исключал, что с ним они так вели себя чаще всего из-за его внешности. Хэнк достал бутылку белого вина и, задрав одну бровь, изучил наклейку.

— Ну, что делать! — вздохнул он наконец и все-таки потянулся за штопором.

— Да я вообще не должен здесь быть, — сказал Мехмет. — Из-за этого я пропускаю классную вечеринку.

Хэнк махнул штопором в сторону гостей, на удивление тесно набившихся в кухню.

— Многие назвали бы и эту неплохой вечеринкой.

— Джордж сказал, что я должен прийти обязательно, потому что именно я открыл дверь, когда она впервые пришла к нему в студию. — Мехмет посмотрел на него с хитрецой: — Так что, похоже, сегодня нам всем объявят кое-что важное…

— Вот как? — отозвался Хэнк без особого интереса, наливая себе чудовищного Pinot Grigio.

Ему было почти все равно. Джордж был неплохим парнем, но до сих пор круг его настоящих друзей — если не считать таковыми всех этих арт-дилеров и богатых бездельников, осаждающих теперь этот домишко в Бромли, — ограничивался парой-тройкой женщин да вот этим пьяненьким геем. Джордж не был джентльменом до корней волос, а Хэнк, хотя и не считал себя таким уж патриотом, чтобы носить ковбойские шляпы, все-таки был родом из Техаса. С другой стороны, старушке Клэр все еще нравился Джордж, и, если эти слухи верны, Хэнк будет просто счастлив сообщить их ей с пылу с жару. Это повеселит ее, а у него, старого дуралея, победно затрепещет сердце, когда это случится.

— Они теперь живут вместе, — сказал Хэнк, заткнул вино пробкой и вновь отпугнул того же мужчину от холодильника. — Или что-то вроде этого.

— Вы чувствуете? — сказал Мехмет. — Как будто надвигается что-то большое…

— Думаю, в твоем случае это похмелье.

— Да ладно вам! Я что, похож на пьяную натуралку в гей-баре?

— Даже не догадываюсь, что ты хочешь этим сказать.

— Что-то на горизонте. Что-то, к чему все вот это… — Мехмет передразнил жест Хэнка со штопором, указав на толпу гостей, — постепенно движется. Что-то большое. Прекрасное и, я не знаю, ужасное… — Он оперся о барную стойку. — Помяните мое слово.

— Непременно помяну. — Хэнк подхватил напитки и направился в гостиную.

— Эй, погодите-ка! — окликнул его Мехмет.

— Что?

— Аманда попросила вас пообщаться со мной, потому что я турок?

Хэнк задумался, потом сказал:

— Скорей она просто намекнула.

— Вот вы где! — воскликнула Аманда, заглянув в спальню Джорджа.

Кумико ела руками нечто похожее на рис из большого блюдца.

Аманда подтолкнула вперед Джея-Пи:

— Ничего, если он здесь немного поспит?

Кумико кивнула на груду курток и плащей, которыми завалили кровать:

— По крайней мере, не замерзнет.

— Восемь сорок три! — считал Джей-Пи цифры с электронного будильника у изголовья.

— А по-французски?

— Папа говорит, что время не французское. Что время всегда только английское.

— Так или иначе, солнышко, тебе давно пора спать. — Аманда утолкала его под чье-то длинное пальто, и он тут же натянул на себя еще несколько других, закутавшись до самого носа. — Не задохнись.

— Ладно.

Она повернулась к Кумико:

— Он выключится через минуту, вот увидите.

— Очень славный малыш, — сказала Кумико.

— Да. Спасибо.

Кумико ткнула пальцем в блюдце:

— А я вот наслаждаюсь минуткой покоя. Прячусь от гостей, чтобы вернуться на вечеринку отдохнувшей.

— Всем так не терпится вас увидеть. Всем этим чужим людям с деньгами.

— Не думаю, что это взаимно…

Обе улыбнулись, и Кумико не сказала ничего, только съела щепотку риса. Это была их первая встреча с тех пор, как Кумико подарила Аманде табличку, и Аманду буквально разрывало от желания рассказать ей все, что она сдерживала в себе так долго. Это напоминало ей дни, когда она возвращалась из школы домой до самой макушки напичканной новыми знаниями и ей так отчаянно хотелось поделиться ими с мамой и папой, что оставалось загадкой, почему она до сих пор не взорвалась и все это не вывалилось на обеденный стол вперемешку с кишками, мозгами и кровью. Она часто думала, не случается ли подобное с единственными в семье детьми; что, возможно, будь у нее братья или сестры, они бы давно выбили из нее подобный энтузиазм. Она погладила уже заснувшего Джея-Пи по макушке и спросила себя: в день, когда смерть постучит у ее порога, вернется ли он домой, чтобы рассказать ей о динозаврах или треугольниках?

Но с чего начинать разговор с Кумико? С вопроса, переехала ли она к Джорджу? Или что за люди собрались внизу и собираются ли все они теперь стать частью их жизни? Или откуда возникли образы на табличке, которую Кумико подарила ей, и почему они вселяют в нее такую беспомощную, больную, агонизирующую надежду? Или почему она плачет при одной только мысли об этом? И почему перестала плакать от мыслей о чем бы то ни было еще?

И где была Кумико так долго? Куда запропастилась? Где ее носило? Где?! И как можно так страшно скучать по человеку, которого до сих пор видел только однажды?

Когда же она открыла рот, все, что вырвалось из него, было даже не «спасибо за табличку», а просто: